Nomen mysticum («Имя тайное»)

В этот момент свой монолог начали башенные часы: первый удар, второй, третий… Славута ждал, когда закончатся эти звуки, и казалось, его сердце бьётся в такт с движениями колокольного языка. Пятый, шестой, седьмой… Кастелян тщетно напрягал слух, пытаясь уловить между гулкими ударами другие звуки. Когда, наконец, бой умолк, было лишь слышно, как постепенно стихая, вверх по лестнице застучали шаги, и воцарилась тишина, нарушаемая лишь звуками падающей воды.

Славута оторвался от пола, тихо подошёл к двери и немного приоткрыл её – Януш прошёл совсем рядом, повернув направо, в сторону барбакана.

Кастелян стиснул бессильные кулаки. Сколько глупостей может натворить племянник, поддавшись чувству! Но он сам, чем он лучше? Каким близоруким нужно быть, дабы ничего не видеть: вот что означала неожиданная смена настроения Януша, его недавняя отлучка с поста, это постоянная недоговорённость – всё это было перед его глазами, но он ничего не замечал, вернее, не желал замечать. Тогда ещё не поздно было вмешаться – впрочем, а что изменило бы его вмешательство? Но бездействие хуже всего.

Славута резко встал и почти бегом направился к караульне, куда только что прошёл Януш, однако, сделав всего несколько шагов, замер на месте, словно натолкнувшись на невидимую стену.

«Она меня ненавидит… она мстит… она хочет раздавить меня…».

«Она»? Кто? Кастелян по инерции сделал ещё несколько шагов и остановился.

Он что-то упустил. Что-то очень важное. Дважды некто неизвестная проходила мимо него на расстоянии протянутой руки. Он так и не узнал, кто эта женщина. Возможно, ответ знает Агнешка?

Славута резко повернулся и побежал по направлению к подземелью. У внешней решётки он на секунду остановился, высек искру и зажёг масляную лампу. Впереди зиял чёрный провал, откуда исходил гнилостный запах погреба. Кастелян поднял выше лампу и, касаясь левой рукой стены, шагнул в темноту. Несколько шагов по узкой винтовой лестнице, всё время поворачивающей направо – и он упёрся в низкую, обитую медными листами дверь. Ключ долго не находил скважину, а затем не желал проворачиваться. Наконец, внутри замка что-то хрустнуло, и рукоять ключа совершила полный оборот вокруг оси. Кастелян отодвинул засов, налёг плечом – и дверь, издав надрывный скрип-стон, подалась внутрь.

В нос ударил затхлый запах плесени, сырых стен, к которому примешивался стойкий запах человеческих нечистот. Справа вверху пробивалась небольшая светлая полоска – то была вентиляционная отдушина. Капли воды через равные промежутки ударялись о камень, где-то в углу слышалось шуршание и негромкий хруст.

Глаза постепенно привыкли к темноте. Кастелян рассмотрел кирпичные, покрытые мхом, стены. каменный грязный пол, сводчатый, весь в потёках воды потолок.

У дальней стены белел бесформенный силуэт. Кастелян сделал несколько шагов и склонился над узницей. Девушка не двигалась. Мелькнула мысль – мертва? Славута протянул руку, коснулся её рукой – Агнешка вздрогнула, подняла голову и вскрикнула. Кастелян увидел детское испачканное лицо, на котором слёзы оставили две светлых полоски.

– Это вы? Зачем вы?..

– Агнешка, я хочу тебе помочь, поверь мне. Расскажи мне всё.

– Что вам всем надо от меня?

– Я хочу помочь тебе.

– Зачем? Уйдите, уйдите… – девушка вновь уткнулась головой в колени и заплакала.

Славута выпрямился. В трепетном сиянии масляной лампы он разобрал начертанное на стене слово «АГНЕШКА». Последняя буква получилась искажённой из-за причудливо изгибающейся трещины, пересекавшей кирпич. Кастелян присмотрелся – то была буква «З». Славута поднёс ближе плошку ближе и разобрал имя «ЗУРКА». Соседние кирпичи пересекала надпись «Данила з Мiра». Рядом едва различимые буквы складывались в слова «БОРКА ПАГРАБКА». Далее виднелись насечки – их было много, несколько десятков, очевидно, таким образом человек отмечал дни своего заточения. Выше, почти под потолком, было начертано: «ПОМЯНИ МЯ ГДИ ВО ЦРСТВiИ СВОЁМ».

Имён было множество. Некоторые надписи кастелян так и не смог прочесть: от них остались одна – две буквы. Но смысл был понятен: мольбы и проклятия, крики отчаяния и клятвы отмщения, бессильные стоны и скрежет зубов, безутешный плач и безумный хохот – всё это слилось в единый хор, неслышный уху живущих на поверхности земли.

Большинство надписей было сделано по-русски, но в дальнем углу на потемневшем, покрытым слизью кирпиче кастелян разобрал латинские буквы. Славута провёл рукой по влажной скользкой поверхности, счищая грязь, и разобрал слова: «ZOFIA NOWICKa klatwa illini…» [36]. Последние буквы были стёрты. Ниже был начертан герб Корчак, в который, казалось, кто-то пытался вбить острый предмет.

Кастелян вспомнил ломкий пожелтевший листок, найденный им накануне в библиотеке. Смысл надписи был ясен – полтора века назад в этом узилище провела свои последние дни Софья Новицкая, казнённая по надуманному обвинению в убийстве Станислава Иллинича. Но сегодня в той же темнице находится другая женщина. И он, Станислав Славута, ещё может её спасти.

Кастелян вновь склонился над девушкой.

– Агнешка, выслушай меня. Я тебе друг. Расскажи мне всё.

Девушка сжалась в комок.

– Что вы хотите от меня?

– Я хочу помочь тебе. Если я добьюсь отсрочки казни, то докажу, что ты невиновна.

Агнешка на секунду застыла, подняла голову. Кастеляну показалось, что он, наконец, достучался до неё.

– Только и ты помоги мне. Скажи, где ты была в ночь убийства Натальи?

– Меня там не было… я была у колодца.

– У колодца? Зачем?

Девушка закрыла глаза, нервно замотала головой. Славута предпочёл отступить.

– Не хочешь, не говори. Но тебе завтра надо будет сделать заявление.

– Какое?

– Что ты тяжела ребёнком.

Девушка на секунду застыла, пытаясь вникнуть в смысл последних слов.

– Понимаешь, в этом случае тебя не смогут казнить, и тогда я смогу доказать, что ты невиновна.

– Что вы хотите? Что вы задумали?

– Я же говорю, тогда тебя не посмеют казнить. Это твой единственный шанс.

Агнешка приоткрыла рот, глаза её широко раскрылись.

– Оставьте меня, прошу, прошу, оставьте! – неожиданно закричала она. Отчаявшись добиться согласия, Славута встал и направился к выходу. Поднявшись на несколько ступеней, он обернулся – Агнешка неподвижно застыла в своём углу. Шумно вздохнув, кастелян затворил дверь, задвинул засов и поднялся по лестнице. Солнечные лучи на мгновение ослепили его – Славута был вынужден прикрыть глаза ладонью. Несколько раз вдохнув полной грудью свежий утренний воздух, словно прочищая лёгкие от зловония и смрада темницы, он направился в барбакан.

Свет в караульную попадал сквозь небольшое стеклянное окно, забранное причудливой кованой решёткой. Внутри стояла печь белой кафли и длинный деревянный стол, за которым сидел Януш и с сосредоточенным видом чистил саблю-корабель. Увидев кастеляна, племянник, как ни в чём не бывало, продолжил своё занятие – лишь быстро отведённый взгляд да учащённые движения руки по блестящей стали выдавали сильное внутреннее волнение.

Славута неторопливо подошёл к племяннику и взял из его рук сияющий клинок.

– Сегодня ты в караул не заступаешь.

– Почему? – Януш резко поднял голову.

– Отдохни, – Славута вложил саблю в ножны и поставил её в угол.

– Я не устал.

В последних словах кастеляну словно послышалось уже забытое за давностью лет собственное юношеское упрямство.

– Я отстраняю тебя от караула, это приказ.

Януш с секунду молча смотрел на дядю, а затем тихо и твёрдо произнёс:

– Что вам надо?

– Дурак! – неожиданно крикнул Славута и с силой схватил племянника за плечо. – На что рассчитываешь? Даже если убежите с ней – далеко уйдёте?