Сокровище Беаты

В очередной раз калейдоскоп нахлынувших воспоминаний рассыпался в памяти повзрослевшей Беаты, беспорядочно перемешав мозаичные осколки минувшего. Что же случилось потом…? Потом было судилище, на которое маленькую девочку не допустили. Позже, со слов Николаса, который каким-то непостижимым образом умудрился пробраться в здание городского суда, Беата узнала, что её отца, мастера Ларса Эклунда, и лекаря Бернарда Тёрнера обвинили в чудовищном преступлении, в том, что именно они стали причиной гибели герцогини Глории Ллойд. Управляющий Каймангрота Вильгельм Готлиб, проходивший главным свидетелем по этому надуманному делу, словно злобный цербер, набрасывался с обвинениями то на мастера, то на лекаря, одного обличая в непростительной халатности и неумелой работе, другого – в невежестве и шарлатанстве. В тот день никто из присутствующих в суде не посмел прекословить лживым наветам коварного интригана и клеветника. Даже те, кто не раз обращался за помощью к лекарю Тёрнеру или восторгался тонкой работой мастера Эклунда, малодушно помалкивали, опасаясь навлечь на себя гнев всесильного графа. Этот слизняк много говорил о благородстве семьи Ллойдов: о том, как они приютили бездомных погорельцев, о щедрости хозяина замка, ставшего попечителем городской лечебницы, о великодушной герцогине, исполненной здоровья и жизненных сил, которой ещё бы жить да жить, об её искреннем участии в судьбах простых людей и стремлении помогать им… Закончил своё красноречивое выступление лукавый фразёр тем, что ещё раз упомянул о благородстве герцога Кристофера Ллойда, который не требовал от судей сурового воздаяния виновным в смерти его безвременно почившей супруги, однако, ввиду сложившихся обстоятельств долг честного человека предписывает ему, графу Вильгельму Готлибу, как выразителю интересов господина Ллойда, приложить максимум усилий к тому, чтобы более никто из жителей Валенсбурга не пострадал от преступного пренебрежения обязанностями и непростительного невежества обвиняемых, кои не заслуживают такой высочайшей привилегии, как человеческое доверие. Разумеется, Николас не мог дословно воспроизвести всё то, что нагородил этот болтун Готлиб на долгом и утомительном судебном заседании. Автор кратко пересказывает эту историю лишь для того, чтобы у читателя сложилось более-менее ясное представление о том, как всё происходило на самом деле. Вечером того же дня суд вынес свой окончательный приговор. Лекарю Бернарду Тёрнеру навсегда запретили заниматься врачеванием в пределах города Валенсбург и всех его окрестных поселений. В дополнение к оглашённому приговору было объявлено, что всякий, кто посмеет обратиться за помощью к господину Тёрнеру, будет обвинен в умышленном соучастии в запрещённых законом деяниях. Лечебницу высочайшим указом бургомистра приказано было временно закрыть, все сосуды с колдовским зельем опорожнить, а порошки, мази и травы придать огню. Судебным постановлением мастеру Ларсу Эклунду возбранялось заниматься своим ремеслом, а страже надлежало произвести обыск и конфискацию всего инструмента по месту его проживания, само же здание мастерской закрыть, двери опечатать. В тот вечер Беата сидела на кровати в своей комнатке на втором этаже и задумчиво смотрела в окно. Рядом лежала её любимая кукла, подаренная миссис Ллойд – прекрасный принц, которого она выбрала во время последней прогулки и так и не смогла вернуть. Беата хорошо помнила, как неслышно отворилась дверь и за спиной раздался родной отцовский голос:

– Ну, здравствуй, доченька…

Потом приходили какие-то люди, что-то искали, выносили, но это уже было неважно. В семье Эклундов, несмотря на беду, непрошено ворвавшуюся в их дом, как это ни странно, случился самый счастливый день. Они стояли втроём, крепко прижавшись друг к другу. Отец держал на руках свою дочь, а та, прильнув к нему головой, тихонько мурлыкала любимую песенку, которую они так часто напевали вдвоём, прогуливаясь по лесным тропам и цветущим лужайкам, распластавшись на горячем пляжном песке или во время отдыха в мастерской, валяясь в ворохе кудрявой стружки. Сзади, прислонившись к широкой спине Ларса Эклунда, едва слышно, нараспев, словно колыбельную, подпевала дрожащим голоском София. После бессонных ночей, тревог и ожиданий лицо её выглядело осунувшимся, усталым, но глаза… глаза светились тихим счастьем…

В зеленоватом окне, прикрытом прозрачным тюлем, мерцал тусклый огонёк восковой свечи. Этот неяркий свет отбрасывал на стену одинокую, неподвижную тень, похожую на пиковую даму из карточной колоды. В парадную дверь дома, где проживала вдова Элеонора Синклер, постучали. Одинокая женщина уже давно привыкла к хулиганским выходкам уличных мальчишек и потому перестала обращать внимание на их проделки. Но на этот раз стук показался ей каким-то иным, ненавязчиво-тихим. Она нехотя поднялась со своего кресла-качалки, взяла в руки горевшую свечу и направилась по узкому коридору к выходу. Снаружи никого не оказалось. «Снова эти несносные оборванцы, – выругалась про себя вдова. – Мелкие пакостники! Такие же бестолочи, как и их родители». Она уже собиралась захлопнуть дверь, но случайно краем глаза уловила в темноте, у самого порога какой-то предмет. Опустив пониже свечу, Элеонора Синклер разглядела под ногами глиняный горшочек, в котором росла красная роза. Она осторожно взяла его в руку и поднесла свернувшийся бутон к лицу.

– Терпеть не могу розы, – ворчливо проговорила она и, вдохнув аромат нежных лепестков, тихо добавила. – Но эта… эта определенно… прекрасна. – Губы дамы дрогнули, глаза налились серебристым блеском и на тонкие ресницы выкатилась одинокая слеза…

Судебные приставы на совесть исполнили постановление городского судьи и вынесли из мастерской столяра Ларса Эклунда всё, что червь не стачал. Уволокли даже кожаные кузнечные меха. Остались лишь вымазанная глиной, закопчённая печь да неподъёмная железная наковальня. Подмастерье Дэйв Фрост после обыска перестал появляться в доме своего наставника, а при встрече на улице с кем-то из семьи Эклундов стыдливо отводил глаза и поспешно переходил на другую сторону, избегая даже приветствия. Это был ещё один болезненный укол в самое сердце Беаты. Вот, что она отказывалась понять: как близкий человек, обретший в лице её отца учителя и друга, освоивший в его мастерской ремесло, деливший трапезу за их семейным столом, часто остававшийся на ночлег в их доме и получавший в долг средства на покупку инструмента и одежды, хотя им самим жилось непросто, теперь стыдился людей, проявивших о нём заботу и давших ему приют. Делал вид, будто они вовсе незнакомы и, сверх того, презрительно игнорировал всякие напоминания о том, что, ещё совсем недавно безродный и бездомный босяк, он был принят в гостеприимном доме Эклундов на правах члена их дружной семьи.

Пробудило Беату от волнующих кровь воспоминаний бряцание доспехов стражника, из-за которых он едва волочил свои грузные ноги обратно к повозке, попутно ковыряя мизинцем в зубах. Этим ковырянием и объяснялось его долгое отсутствие: сперва он не преминул заглянуть на кухню, дабы разжиться там чем-нибудь съестным, а затем так увлёкся поглощением холодного свекольника и праздной болтовней с кухарками, что начисто позабыл, куда и с какой целью шёл, и спохватился только тогда, когда повариха по имени Эмилия Фиори демонстративно захлопнула крышкой кастрюлю прямо перед его ненасытной ряшкой. Призраки прошлого в глазах Беаты развеялись в один миг, словно туман по ветру. Она по-прежнему стояла посреди пустующего двора у гигантских ворот, запертых изнутри на массивный засов.

– Жди, – коротко буркнул ей стражник, оттирая слюнявым пальцем засохшие потеки свекольной похлёбки на железном нагруднике.

Через пару минут во дворе появилась стройная дама в обтягивающем фиолетовом платье с высоким воротом. Волосы её были собраны наверху в пучок, а горделиво приподнятая голова торчала на тонкой шее, как насаженная на зубочистку оливка. Это была графиня Сабина Готлиб, супруга нового хозяина замка Каймангрот, графа Вильгельма Готлиба. Беата помнила эту молчаливую особу. Она несколько раз встречала её в саду, когда навещала миссис Ллойд. Держалась эта дама всегда высокомерно и самоуверенно, будто хозяйкой замка была вовсе не герцогиня, а именно она. И потому Беата всякий раз робела, когда ловила на себе её пронизывающий, словно ледяная стужа, взгляд. Она торопливо поправила свой фартук и зачем-то вытянулась по струнке. Подойдя к повозке, графиня безразлично осмотрела корзины – судя по всему, цветы её не интересовали совсем.

– Это всё? – сухо спросила она.

– Эти цветы были приготовлены вчера вечером на продажу, а сегодня ваш управляющий распорядился доставить их в замок, – ответила Беата.

– Этого недостаточно. Нужны ещё.

– Я уже говорила господину… Меро, кажется, что в нашей оранжерее вы сможете выбрать для себя любые цветы, какие только пожелаете и ровно столько, сколько вам будет угодно.

– Их и правда так много?

– Не настолько, чтобы украсить весь ваш дом, но большую его половину – наверняка. Графиня смерила пристальным взглядом Беату и таким же сухим тоном добавила:

– Зачем же так бессовестно лгать – «сколько угодно». Ну хорошо. Они все понадобятся мне не позднее завтрашнего утра. Самые лучшие. За увядшие заплачено не будет. Моя горничная укажет тебе, где их расставить.

– Прошу простить меня, но, когда я смогу получить плату за эти цветы, – кротко спросила Беата. – Ведь я ничего сегодня не продала, потому что все корзины отвезла вам.

– Тебе придётся дождаться управляющего. Он ведь пересчитывал всё, что находится в твоих корзинах.

– Пересчитывал его писарь.

– Замечательно. А пока следуй за мной.

Миновав пустой двор, они вошли через парадную дверь в просторный холл, совсем, как в тот незабываемый день, когда в сопровождении бывшей хозяйки замка маленькая Беата впервые переступила порог этого светлого и гостеприимного дома. С той самой поры в интерьере гостиной многое изменилось. Здесь по-прежнему царила идеальная чистота, но отчего-то комната казалось пустой и безжизненной. Беата сразу обратила внимание на то, что здесь совсем не было цветов. Со стен исчезли картины в золочённых рамах с изображением многочисленных предков старинного рода герцога Ллойда. Та самая злополучная лестница, с которой началась вся эта запутанная история, также карабкалась наверх своими частыми ступенями и громоздкими перилами. Графиня позвонила в серебристый колокольчик и откуда-то из-под лестницы возникла горничная по имени Агата Хадзис. Беата сразу же признала эту добрую женщину. Она была одета в скромное, закрытое платье невзрачного коричневого цвета с длинными рукавами, поверх которого красовался белый кружевной фартук. Её темные с проседью волосы были аккуратно убраны под симпатичный чепчик, отороченный рюшем. Горничная подошла к госпоже и, соблюдая установленный в доме порядок, изобразила услужливый поклон.

– Послушай, Агата, – обратилась к ней графиня, – цветы, что были доставлены этой торговкой, необходимо расставить по вазам. Завтра утром прибудут ещё, поэтому необходимо поискать в заброшенной башне сохранившиеся глиняные горшки и кувшины. Ты имела опыт по этой части, когда прислуживала прежней хозяйке, поэтому я всецело доверяю тебе. Всё должно быть безупречно, так что отнесись к этому делу предельно внимательно и строго.

– Будет исполнено, госпожа, – ответила горничная, снова отвесив поклон.

Беату удивило такое угодничание, ведь герцогиня Ллойд никогда не требовала от прислуги подобного низкопоклонства. Отдав распоряжения, графиня удалилась.

– Ну что, давай знакомиться, – сказала горничная, ласково глядя на девочку в ситцевом платьице. – Я Агата Хадзис, хозяйка ключей, метёлок и швабр. А как тебя зовут?

– А я Беата Эклунд.

– Мне очень приятно. – Агата улыбнулась и провела рукой вокруг, указывая на пустующее пространство. – Как видишь, цветами новая хозяйка не особо увлечена. Вот в прежние времена здесь был самый настоящий райский сад. Поначалу, когда я только нанялась горничной в семью Ллойдов, от запаха цветов у меня кружилась голова. Но потом ничего, привыкла.

– Я была в том саду, – призналась Беата. – Жаль, от него ничего не осталось, кроме старого дуба и скамейки во дворе.

– Вот оно как? – удивилась горничная. – Ты знала прежнюю хозяйку?

– Знала, – с грустью ответила Беата.

– Я до сих пор поминаю её в своих молитвах. Такую добрую и щедрую душу редко встретишь. Я жалела её – бедняжка не могла иметь детей. А у меня их аж трое и все сорванцы. Госпожа часто помогала нам. Да и сам герцог Ллойд имел благороднейшее сердце. Вот только жаль, что ненадолго пережил свою супругу. Впрочем, как знать, может быть, их души соединились на Небесах и обрели вечный покой. – Агата утёрла накатившую слезу носовым платком и, в одно мгновение просветлев, бодрым голосом произнесла: – Ну а нам, грешным, ещё предстоит потрудиться на этой земле.

По всему было видно, что она любила поболтать о жизни в Каймангроте. Поскольку всё свое основное время миссис Хадзис проводила здесь, то, что происходило снаружи, не сильно её волновало. Собственно, она и была главным поставщиком сплетен об обитателях замка на городской рынок. Она и её подруга, кухарка Эмилия. Быстро перетаскав все корзины в дом, Беата по просьбе тётки Агаты согласилась помочь ей расставить цветы по вазам в холле. Всё это время горничная не умолкала. За короткий промежуток времени она поведала обо всех подробностях текущей жизни в Каймангроте при новых хозяевах. Выяснилось, что граф Готлиб заядлый лошадник и породистые скакуны заботят его гораздо больше, чем собственная супруга, и что он не отвел бы ей места даже на конюшне, будь на то его всесильная воля. Сама же графиня молча презирала своего мужа и всякий раз демонстрировала это строптивостью и пренебрежением. Властолюбивая и высокомерная, она была просто помешана на своей наружности и непрестанном её омолаживании. После кончины герцога Ллойда граф Готлиб, ставший единовластным хозяином Каймангрота и всех его окрестных земель, нанял на должность управляющего бывшего городского тюремщика по имени Жак Меро – подозрительного и корыстного сквалыгу, который считает каждый грош и обо всём докладывает своему господину. И вообще, все они, не в пример прежним хозяевам, напыщенные, самодовольные индюки и редкостные крохоборы. Горничная сразу обратила внимание на то, с каким усердием Беата взялась помогать ей. Она подсказывала, какие цветы будут лучше сочетаться друг с другом, какие надо выставить на передний край, чтобы самые яркие и пышные бутоны привлекали к себе внимание. Словом, работа сладилась и вскоре гостиная превратилась в настоящую цветочную оранжерею. Агата, окинув восторженным взглядом преобразившийся холл, который ещё совсем недавно казался оскудевшим и безотрадным, с упоением произнесла:

–Какая красота! Я будто снова вернулась в прежний Каймангрот. Словно и не было этих долгих пяти лет. – А именно столько миновало с той поры, когда герцогиня Ллойд так внезапно покинула бренный мир. – Ну вот, теперь можно и передохнуть. Идём-ка со мной. – Позвала горничная свою помощницу.

Они прошли в тесную каморку, что находилась прямо под лестницей. Здесь хранились все приспособы для уборки: швабры, щётки, вёдра, ветошь и прочее. У стены расположились хромой стол и два рассохшихся стула, настолько древних, что, когда Беата по приглашению Агаты присела на один из них, тот издал такой жуткий скрежет, что она от испуга привстала.

– Кажется, этот стул недоволен тем, что на него садятся, – пошутила гостья.

– Не беспокойся, – ответила миссис Хадзис, – старичок ворчливый, но ещё крепкий. Главное, не хромает, как этот стол. У этих сквалыг разве допросишься приличной мебели. Для себя и то жалеют. Видела, во что превратился двор?

– Да, видела, – с сожалением выдохнула Беата. – А что случилось? Куда подевался сад миссис Ллойд?

– По приказу новых хозяев вырубили. А затем перекопали каждый дюйм. Ума не приложу, зачем им это понадобилось? Сокровища что ли искали.

– А зачем графине понадобилось столько цветов?

– Неужели ты не слышала? Странно… Я думала уже весь город бурлит от новостей. Сама Королева изволила почтить нас своим присутствием. По слухам, граф Готлиб давно ведёт с ней переписку. А может, не с ней, а с кем-то из придворных вельмож. И вот теперь стало известно, что она проездом будет в наших краях и по пути, возможно, сделает остановку в Каймангроте. Само собой, к её приезду, дабы угодить высочайшей особе, было приказано украсить дом. Впереди ещё столько кропотливой работы, а разве я смогу одна это всё осилить. – Агата тяжко вздохнула.

– Неужели вам некому помочь? – поинтересовалась Беата. – В таком большом замке должно быть много прислуги.

– В том-то и дело. Я же неслучайно рассказала тебе о скупости, то есть, «бережливости» нового хозяина, – иронично поправилась горничная. – Они разогнали половину прислуги, чтобы не платить жалование, а на оставшихся повесили всю работу. Жалование мы получаем то же, а работы на каждого прибавилось вдвое. Я едва управляюсь. А куда деваться, у меня же дети: обуй-одень-накорми… Я ведь их поздно нарожала. Быть может, когда повзрослеют, и мне от них какая поддержка будет. – Обнадёжила себя тётка Агата. – Прежние-то порядки были совсем другие. Графиня придирчива до невозможности. Я всё не пойму: то ли она и впрямь не выносит пыль, то ли это такой способ поизмываться над прислугой. Если увидит где-то разводы, оставшиеся после протирки, тут же вычитает из жалованья. Я уже грозилась, что уйду, да, видно, они понимают, что другую такую дурочку нигде не сыщут… – на этом горничная прервала свои причитания и сосредоточенно посмотрела на помощницу, как будто о чём-то размышляя.

Беата подумала, что, наверное, с её внешним видом что-то не так и отряхнула жёлтую цветочную пыльцу, приставшую к фартуку.

– А не хотела бы ты, моя дорогая, поработать здесь? – неожиданно предложила ей миссис Хадзис.

– Кем поработать? – спросила в недоумении Беата.

– Моей помощницей. Работаешь ты справно. Уж у меня-то глаз-алмаз, я тунеядцев вижу за версту. А ты трудишься, как пчёлка в улье. Платят хозяева не так щедро, как прежние, зато без задержек. Хочешь, замолвлю за тебя словечко? Они ко мне прислушиваются, хоть и вида не подают. До чего ж вредные оба.

– Я, конечно же, благодарна вам за такое любезное предложение, – немного растерявшись, ответила Беата, – но у меня сейчас достаточно забот в оранжерее матушки, поэтому я, к сожалению, не смогу его принять.

– Жаль, – выдохнула горничная. – Помощь мне сейчас не помешала бы. Хотя бы на то время, пока важные особы гостят. Я даже согласна доплачивать тебе из собственного жалования. Боюсь, что не справлюсь. Все знатные вельможи капризны до самодурства. Пойди разбери, что у этих сумасбродов на уме.

– В этом от меня всё равно мало толку. Я ведь ничего не знаю о работе горничной.

– Тут нет никаких хитростей-премудростей. Исполнять, что я скажу и не возражать, вот и вся наука. А коли удастся угодить благородным господам, то и чаевые заработаешь.