Сокровище Беаты

– А как же быть с цветами?

– Отвезёшь домой и скоренько обратно, – посоветовала Агата. – За это время я переговорю с хозяйкой и стражников упрежу, чтобы тебя пропустили.

Беата, осознав, что в сложившихся обстоятельствах выбор не велик, в знак согласия обречённо кивнула головой.

– Ну вот и умница, – как-то сразу повеселела горничная. Глаза её лучились добротой и заботой. Миссис Хадзис обладала редким и бесценным даром уживаться с людьми. – А теперь давай-ка достанем твои цветочки из ваз и аккуратно разместим по корзинам. Эх, такую-то красоту и со двора. Вот раньше бывалыча цвели у нас сады…

Беата всё сделала так, как ей велела Агата. По возвращении она обнаружила, что все торговцы уже разъехались, и двор снова пустует. И только одна незнакомая повозка сиротливо дожидалась своего хозяина неподалеку от конюшни. Оставшись без присмотра, лошадь, запряжённая в двухколёсную тележку с невысоким бортами, прогуливалась вдоль вольера, где земля была усыпана клочками свалявшегося в пыли сена. Беата никогда прежде не видала такой повозки в городе. Очевидно, это был кто-то из приезжих. Поскольку ни горничной, ни управляющего во дворе не оказалось, она решила вернуться в дом самостоятельно. Войдя в холл, Беатрис огляделась вокруг и поразилась тому, как в одночасье одно и то же помещение может измениться до неузнаваемости. Ещё совсем недавно оно дышало упоительными ароматами благоухающих бутонов и пестрело всеми цветами радуги. Беата вспомнила, что когда они с горничной превратили этот просторный зал в самый настоящий цветник, ей снова захотелось закружиться в танце по сверкающему паркету, как и прежде, когда герцогиня преподавала ей уроки хореографии. «Как же пусто и мрачно теперь, – глядя на обнажённые стены, думала она, – ничего не напоминает о бывших хозяевах. Может, поэтому графиня избавилась от всех цветов в доме и уничтожила сад миссис Ллойд, чтобы поскорее стереть её из памяти». Откуда ни возьмись на лестничной площадке возникла Сабина Готлиб. Она молча посмотрела на маленькую девочку, стоявшую посреди безлюдного холла, а затем позвонила в серебряный колокольчик, что всегда держала при себе на случай какой-либо срочной надобности – а случаи эти не переставали случаться. Из своего закутка под лестницей вынырнула горничная Агата. Графиня, так и не сказав ни слова, удалилась. Миссис Хадзис подошла к своей помощнице и, искоса поглядывая наверх, вполголоса проворчала:

– Повесила бы колокольчик себе на шею и ходила бы с ним по дому, как корова. Так бы все знали, где она шастает. Сегодня все, как с ума посходили. Присесть не дадут. Она тепло посмотрела на Беату и, растёкшись в своей располагающей улыбке, добавила:

– Ну вот ты и поступила на службу к Готлибам. Привыкай.

Горничная провела новую работницу в каморку под лестницей, где дала ей примерить свой запасной фартук. Затем убрала её длинные волосы под белый чепчик, который оказался немного великоват. Посмотревшись в круглое зеркало на стене холла, Беата пришла к выводу, что в этом нелепом головном уборе она выглядела по меньшей мере чудаковато.

– Пожалуй, это мы ушьём, – сказала тётка Агата, видя сомнения на лице помощницы. Затем последовал подробный инструктаж, который включал в себя перечень обязанностей по соблюдению чистоты и наведению порядка, прислуживанию господам во время отдыха, уходу за хозяйским гардеробом и прочее, и прочее, и прочее. В общем, дел, надлежащих к ежедневному исполнению, оказалось невпроворот. Из всего перечисленного Беата сумела запомнить только то, что касалось уборки помещений, но и этого вполне хватило бы, чтобы сбиться с ног. Тем не менее, новая домработница ни на шаг не отступала от своей наставницы, постигая непростое ремесло блюстительницы строгого порядка и безупречной чистоты. Собственно, по-другому она и не умела. Эта скрупулезность в работе и привычка доводить каждое начатое дело до конца достались ей от отца. И вот, обойдя все комнаты и коридоры, многочисленные складские помещения, заваленные доверху пыльным хламом, заглянув в каждый шкаф и комод, и даже побывав под кроватью, познав тонкости глаженья белья раскалённым утюгом и развешивания его в гардеробе, начинающая горничная к концу своего первого рабочего дня на новой службе совершенно выбилась из сил. Гудели от утомления ноги и раскалывалась на части голова от несмолкаемого стрекотания тётки Агаты. Беата стала подумывать, что с таким количеством внезапно навалившихся обязанностей ей попросту не справиться, и в мыслях она уже не раз пожалела, что поддалась уговорам миссис Хадзис. Чуткая наставница, заметив эти колебания, решила как-то приободрить свою ученицу.

– Ну что, кажется, настало время перевести дыхание, – сказала она. – Сколько возни и всё из-за одной глупой курицы.

– Какой курицы? – переспросила её Беата.

– Ты не знаешь, почему так прозвали Королеву? – Агата изобразила удивление. – Поговаривают, будто она кудахчет без умолку, как курица. Я, признаться, сама не прочь поболтать, но о назойливой трескотне нашей Клотильды слагают легенды. В народе судачат, что она двух мужей извела своей бестолковой болтовнёй.

Беата прыснула смешком.

– Разве такое возможно? – полюбопытствовала она.

– О, ещё как! Мужчины часто страдают от своих жён-пустобрёх. Недаром говорят, что у длинного языка короткий ум. А как начнут сплетничать, тут уж вовсе спасу нет – никого не пощадят. Вот сегодня мы с тобой выносили из опочивальни прохудившуюся пуховую перину, из неё пёрышки посыпались. Разнесло их по ветру – попробуй собери. Вот так же и сплетни.

– Посмотреть бы на неё, – с любопытством произнесла Беата. – Я слышала, что Королева постоянно меняет причёски.

– Видеть-не видела, врать не буду, но наслышана. – Тётка Агата расплылась в улыбке. – Служил у нас извозчиком ещё при старых хозяевах мужичок один по фамилии Перкинс. Ну такой насмешник. Если уж затеется зубоскалить, все со смеху помирают. Любил нам этот весельчак рассказывать, как довелось ему служить при королевском дворе конюхом. Важничал он при том безмерно. От него-то мы и узнали о монарших туалетах на балах да маскарадах. По его словам, причёски у Клотильды всегда высоченные и напоминают стог сена на голове, потому он и называл их «скирдой». Кстати говоря, по этой причине крыша королевской кареты тоже необычайно высока, иначе она просто не пролезла бы вовнутрь. А однажды, во время торжественного приёма, иноземный посол преподнёс ей сувенир – музыкальную шкатулку, и государыня так увлеклась, рассматривая презент, что не заметила, как коснулась своей «копной» зажжённого канделябра, и та полыхнула, словно факел. Знатные вельможи тут же кинулись тушить Королеву, набросив ей на голову скатерть, а кто-то из прислуги выплеснул кувшин с водой прямо на её дымящуюся причёску. После того скандала зачем-то высекли плетьми цирюльника, а сама Клотильда стала носить парики гораздо ниже, чем того требовала мода.

– Я хорошо помню того извозчика, – сказала Беата. – Правда, забыла его имя. Он и впрямь был очень смешным. Часто рассказывал мне забавные истории о лошадях.

– Да, добрый был человек. Хоть и чудак. Лошадок любил, ухаживал за ними, словно за родными детьми. И они ему отвечали послушанием. Как же могло приключиться такое несчастье? Помню, накануне того дня, когда господин Ллойд сорвался со скалы, я всю ночь не спала, ворочалась с боку на бок. Да и собаки истошно выли без умолку, будто чуяли неладное. – Горничная вдруг притихла, погрузившись в раздумья. – Как сейчас помню, – продолжила она после недолгого молчания, – в тот день, на рассвете, когда наш господин отправился по делам в соседний аллод, было тихо и безветренно. Поскольку путь предстоял неблизкий, Готлиб – тогда ещё он был управляющим в Каймангроте – распорядился заново подковать лошадей. Перкинс, извозчик, всё жаловался мне, мол, чего понапрасну животное тиранить. Коваль у нас тогда был неопытный, мог лошадок попортить. Сам же герцог в ту пору редко выезжал куда-то. Всё больше, навестить могилку супруги. Похоронил он свою Глорию, как та и завещала, в поле под старым, одиноким деревом. Долго горевал сердечный. Корил себя безмерно, что не было его рядом, когда жена умирала… Ну вот, стало быть, приготовили мы всю поклажу. Кучер как следует накормил-напоил двух заново подкованных кобылок и проверил упряжь. Хозяин же оставил последние распоряжения, простился с нами и отправился в путь-дорогу. Что было дальше, никто толком не знает. Со слов Перкинса, проезжая тропой мимо скалистого обрыва, лошади словно взбесились: мотали головами, фыркали, вставали на дыбы и лягались копытами. Кучер пытался усмирить их: бил кнутом, бранился, но те всё одно не слушались, а потом словно очумелые понесли прочь с дороги. Место то было сплошь усыпано камнями. Налетел экипаж одним колесом на такой вот камень, ось-то и развалилась. Опрокинулась хозяйская карета, покатилась кубарем к обрыву и сорвалась вниз… – горничная снова умолкла. Утерев уголком платочка намокшие ресницы, она неторопливо продолжила свой рассказ. – Ненадолго герцог пережил свою герцогиню. И полугода не прошло. Только вот, что я тебе скажу, – понизив вдруг голос и подавшись чуть вперёд, заговорщически прошептала тётка Агата, – кучер-то только мне одной поведал: прицепа та, что карету тянула, будто бы кем-то была подпилена. Вот как. А граф обвинил во всём его, Перкинса. Только доказательств не было, потому и прогнали горемычного с глаз долой. Шибко переживал он из-за такой несправедливости. Сколько лет исправно служил хозяевам и ничего, кроме благодарности, не получал, а тут вот она – беда. Запил он крепко тогда, да так где-то и сгинул бесследно.

Беата молча слушала рассказ горничной и у неё перед глазами вновь, как наяву, разворачивалась трагедия, приключившаяся с её отцом. Эти две истории казались ей невероятно похожими. И почему миссис Хадзис так странно заговорила под конец, словно опасаясь чего-то? Похоже, она догадывалась о том, чего никто не замечал в округе или не хотел замечать. После того, как супруги Готлиб завладели замком, по городу поползли тёмные слухи, но никто не осмеливался высказываться открыто. Беату тоже растревожила эта тайная мысль, и она напряжённо размышляла, пытаясь сопоставить все обстоятельства. Распутать такой клубок было непросто, но, как ни крути, ниточка упрямо тянулась к одному и тому же навязчивому вопросу: неужто за всеми этими событиями скрывается тень всесильного графа? Горничная, заметив, как сильно её рассказ взволновал помощницу, в душе пожалела, что снова дала волю языку и наболтала лишнего. Она решила прервать это тягостное молчание и заботливо поправила бретельку фартука на плече своей подопечной. Затем уложила на место выбившийся локон её белокурых волос, закрепила шпилькой и, окинув придирчивым взглядом миниатюрную фигурку новоиспечённой горничной, удовлетворённо заключила:

– Вот так! Смотрю на тебя и будто вижу себя лет так… – тётка Агата кашлянула в ладонь. – Ни к чему мне помнить свои года. Запомни: ты постоянно должна следить за своим внешним видом и особенно в присутствии гостей. В доме много зеркал, так что тебе не составит особого труда при случае заглянуть в одно из них, чтобы привести себя в порядок. Но это не означает, что ты должна постоянно крутиться возле зеркала, как любят некоторые девицы из богатеньких семей. Опрятная внешность прежде всего избавляет саму горничную от неприязни со стороны гостей, придирчивых укоров хозяев и выслушивания их нудных распеканий. Ну-ка, посмотри, какая ты красавица.

Миссис Хадзис развернула треснутое зеркало, прислонённое к стене каморки, чтобы её помощница смогла разглядеть себя в полный рост. Беата вспомнила, как уже однажды любовалась в точно такое же прямоугольное зеркало в покоях герцогини, когда портной снимал с неё мерку на пошив бального платья, которого она так и не дождалась. Миссис Ллойд тогда выбрала из множества предложенных ей тканей лёгкий сатин, окрашенный в нежно-розовый цвет. Беата на мгновение представила себя в этом пышном наряде, и снова её коснулось то ощущение беззаботного счастья, когда она кружилась по просторной бальной зале под чарующие звуки скрипки Теодора Гримса.

Откуда-то сверху нетерпеливо зазвонил колокольчик. Тётка Агата подскочила с табурета и, схватив за руку Беату, поспешила на призыв хозяйки. Бледная и худая, словно восковая свеча в подсвечнике, графиня стояла на лестничной площадке и трясла своей серебряной сонеткой.

– Ты приготовила праздничные ленты? – спросила она у горничной, едва та вынырнула из-под лестницы.

– Да, госпожа! – ответила Агата, склонив голову. – Мы их погладили и сложили возле постирочной.

– Хорошо. Крепить будем позже. А пока для тебя есть другая работа. Пойдёшь со мной. – Сказав это, графиня повернулась, чтобы уйти, но тут Беата, поборов в себе робость, негромко окликнула её вопросом:

– Простите, миссис Готлиб, а чем заняться мне?

Агата тут же нервно одёрнула помощницу за рукав.

– Вымети двор, – не оборачиваясь, бросила через плечо графиня и печатным шагом направилась в коридор.

– Запомни, никогда не докучай хозяевам своими вопросами, – полушёпотом прочла нотацию горничная. – Когда им что-то понадобится, сами призовут. Моя вина, не упредила. Ступай. Да не забудь надеть уличный фартук. Этот для домашней работы. День распогодился. Высоко в небе над фиалом башни, будто невесомые пёрышки, медленно проплывали блёклые облака. Солнышко припекало по-летнему и щедро заливало своим ярким светом просторный двор Каймангрота. Только узкий клуатр, тянущийся вдоль каменной перегородки, надёжно прятался в прохладной тени. Беата опоясала себя грубым холщовым передником, вооружилась метлой и приступила к работе. Она тщательно подмела вымощенные камнем дорожки и сгребла в мешок весь сор, что оставили после себя понаехавшие с утра торговцы. Работа в её руках спорилась, впрочем, как и всегда, и уже через каких-то полчаса двор выглядел безукоризненно чистым. «Ну вот, кажется, теперь можно присесть и передохнуть, – решила Беата, снимая запылённый фартук. – Пожалуй, я это заслужила». Она устало опустилась на скамейку под старым согнувшимся дубом и подняла глаза вверх. «Наверное, он тоже устал здесь стоять, – разглядывая гладкую листву дерева, подумала Беата. – Бедный старичок, каково же ему зимой держать на своих ветвях огромные снежные шапки. Он, словно добрый и верный друг: укрывает в тени от зноя, спасает от проливного дождя в ненастье. Расти этот дуб в лесу, его сухими сучьями можно было бы разжечь костёр и согреться. Дикие звери питались бы осыпавшимися с веток желудями, а птицы вили бы свои гнёзда под его густой кроной. В дупле могучего ствола наверняка бы нашла убежище для себя и своего потомства рыжая белка. Это не просто дерево. Это большой и гостеприимный дом, двери которого всегда открыты. Миссис Ллойд рассказывала, что у всех деревьев есть душа, и что они разговаривают друг с другом на непонятном нам языке. А этот старичок-дубовичок остался тут совсем один после того, как весь сад вырубили под корень. Как он уцелел?» Герцогиня называла этот могучий, кряжистый дуб мудрым смотрящим и всякий раз, когда они вдвоём прохаживалась по саду, уважительно приветствовала поклоном согбенного от возраста дедушку, покрытого шершавой корой, будто морщинистой, заскорузлой кожей, какая бывает у людей в преклонных летах. Маленькая Беата всегда относилась к словам своей наставницы доверительно и поэтому нисколько не сомневалась в правдивости этой истории. Наверное, дуб хранил в своей глубокой памяти воспоминания обо всех обитателях замка. На протяжении долгих лет наблюдал, как они рождались, взрослели, старились и покидали навсегда этот мир. Вместе с герцогом Ллойдом оплакивал его почившую супругу Глорию. Люто негодовал, когда выкорчевывали её цветущий сад. Видел, как исчезают все те, кого он когда-то укрывал под сенью густой листвы в маленькой люльке и качал на подвесных качелях. Хранил тайные признания в любви, успокаивал чьё-то горе ласковым шелестом листьев, смиренно сносил старческое брюзжание и скорбно провожал в последний путь. «Если у этого дерева и впрямь есть душа, то, наверное, она очень грустная», – подумала Беата…

Герцог Кристофер Ллойд похоронил свою супругу Глорию, как она и завещала, под ольхой, одиноко растущей посреди бескрайней, холмистой равнины, по которой стелились мягким ковром дикие травы и до самого горизонта колыхались золотистыми волнами хлебные колосья. Привольный ветер-бродяга, слоняясь по безбрежным нивам, натыкался на непокорную красавицу-ольху и сердито тормошил её длинные ветви, пытаясь сорвать с них тоненькие серёжки. Беата хорошо помнила тот день, когда впервые пришла навестить могилку своей благодетельницы. Она принесла с собой любимые ею фиалки. Герцог Ллойд на месте погребения в память о супруге установил надгробие в виде статуи сидящей на камне женщины с букетом цветов в руках. На её лике отображалась печаль, а взор был устремлен куда-то вдаль. На камне была высечена эпитафия. Беата по слогам прочитала: «Без любви всё теряет смысл». Сердце её взволнованно забилось. Отчего-то на память пришли слова Глории о взаимной любви, о том, какое это счастье любить самой и быть любимой, и что человеку не должно увядать в одиночестве. Быть может, поэтому герцогиня во время их совместных прогулок так часто любовалась этой стройной ольхой. Гордая и прекрасная, она затерялась посреди широкой равнины, обдуваемая промозглыми осенними ветрами, обжигаемая палящим летним солнцем, замерзающая долгими зимними ночами под холодным блеском звёзд. Весь свой одинокий век ей суждено было простоять на одном месте среди безмолвного пустыря. Беата стряхнула ладошкой опавшие листья с надгробной плиты и бережно разложила фиалки у подножия каменного изваяния. Листва над её головой что-то тихо нашёптывала. Внезапно угомонившийся ветер едва касался поникших ветвей, которые своей полупрозрачной тенью накрывали так скоро позабытую всеми юдоль плача. Постояв с минуту, Беата вдруг шагнула вперёд и, обхватив обеими руками шею склонившейся дамы, прижалась тёплой щекой к её холодному, каменному лицу. Казалось, время замерло. Ветер затаил дыхание, приказав травам и листьям хранить скорбное молчание. И в этот миг из густой зелени ольхи вспорхнула вверх маленькая птичка с ярким, пёстрым оперением. Она немного покружила над макушкой дерева, наблюдая за миниатюрной девичьей фигуркой, и, устремившись ввысь, растворилась в глубокой синеве…

Беата почувствовала, как её веки наливаются тяжестью, а пленяющая дремота, словно вязкая, тягучая смола, растекается по всему телу. Подобрав платье, она закинула ножки на деревянную скамейку, облокотилась на перила и закрыла глаза. Безмятежный сон сперва затянул дымкой её сознание, а затем подхватил утомлённое дитя и унёс на своих призрачных крыльях в неведомые дали. Порой дивишься тому, как события, уже однажды происходившие с нами, повторяются снова, точь-в-точь. Спала Беата всегда очень чутко. И подобно тому, как иногда мы незримо ощущаем на себе чей-то пристальный взгляд со стороны, так и теперь, сквозь туман дремотного забвения, она почувствовала это постороннее, изучающее любопытство. Приоткрыв глаза, Беата поняла, что интуиция её не подвела. Рядом сидел темноволосый мальчик и с интересом рассматривал её. Быстро очнувшись ото сна, она спустила ноги вниз, выпрямилась, суетливо разгладила фартук, и, взглянув искоса на незнакомца, растерянно произнесла:

– Добрый день.

– Здравствуйте, – поздоровался в ответ незнакомец. – Меня зовут Мартин Кристенсен. А вас?

– Беата Эклунд, – ответила она и стеснительно посмотрела на своего собеседника. Лицо Мартина показалось ей приятным: карие глаза, смоляные брови, прямые тёмные волосы, чёлка, зачёсанная набок, и розовый румянец на щеках – все эти выразительные черты сразу же привлекли её внимание. Одет он был просто и опрятно. Беата никогда прежде не встречала этого мальчика в городе.

– Вы здесь работаете? – полюбопытствовал Мартин.

– Да… помогаю… – запнулась она, чуть робея. – То есть, работаю помощницей… у горничной. Вообще-то, я тут первый день.

– Я тоже раньше никогда здесь не был. Мы приехали в Валенсбург совсем недавно, по приглашению моего дядюшки, Томаса Майера. Вы, наверное, наслышаны о нём?

– В нашем городе все знают портного Томаса Майера.

– Дело в том, что дядюшка болен. К тому же зрение стало подводить его в последнее время и поэтому сам он не справляется. Вот мы с отцом и приехали, чтобы разделить все его тяготы и заботы.

– А ваш отец приходится кузеном мистеру Майеру?

– Нет, моя матушка была его двоюродная сестра. Я здесь помогаю отцу – он сейчас доставляет заказ хозяевам. Мистер и миссис Готлиб готовятся к торжественному приёму, страшно сказать, самой Королевы. Нам пришлось попотеть, чтобы успеть до приезда её величества. А это наша арба. – Мартин указал рукой на двухколёсную тележку возле вольера.

Разговор завязался сам собой, и Беата почувствовала, как ей невероятно легко в общении с этим приезжим незнакомцем, будто бы они знали друг друга не один год.

– Какая у вас необычная повозка, – сказала она, разглядывая бортовую тележку на одной колёсной паре. – В нашем городе никто на таких не ездит.

– Неудивительно. Ведь они предназначены для передвижения по горным дорогам. А вы когда-нибудь бывали в горах?

– Нет. Я дальше Валенсбурга никогда не выезжала.

– До того, как сюда переехать, наша семья вела кочевую жизнь. Мы то и дело переезжали с места на место и нигде подолгу не задерживались. Эту повозку мы купили, когда путешествовали по Каталонии. Ей очень удобно управлять по извилистым, скалистым тропам.

– Наверное, это нелегко? – спросила Беата.

– Что, нелегко? – переспросил Мартин.

– Постоянно переезжать с места на место. Расставаться с близкими людьми. Покидать края, к которым привык?