Детство и школа. 1932—1949. Стихи разных лет

Клянусь, эти слова меня просто возмутили. Кровь бросилась в лицо. Как, мне на второй год? Видимо, моя реакция была настолько выразительной, что директор посуровел. Тон его речи резко изменился. «Я не имею права отчислить вас сейчас. Но предупреждаю, если будете хватать одни двойки, вопрос решится сам собой. Выбор за вами!»

Мальчик Игорь сказал, что посоветуется с родителями. Я же, не задумываясь, может быть даже излишне резко, отчеканил: «Даю слово догнать ребят по всем предметам и исправить все плохие отметки!». В итоге Игорь все же остался на второй год. Я же не только сдержал свое слово, но и почти вышел на медаль! Не получил ее только из-за низких отметок в первой четверти. А мое выпускное сочинение по русскому языку даже было отправлено на городской конкурс!

Но зато уж заниматься пришлось действительно много и упорно. Делать уроки дома было удобно. С бабушкой мы замечательно ладили. Она всячески ухаживала ха мной, вкусно кормила, а иногда и помогала – даром же была выпускницей института благородных девиц. Конечно, я продолжал ходить в библиотеки, брал вспомогательную литературу. С удовольствием разбирал задачи из «Занимательной физики» Перельмана.

Времени на прогулки почти не оставалось. В классе общение наше было активным, а вот вне школы мы почти не встречались. Не только я, но и мои. товарищи занимались очень серьезно. Кроме того, за успеваемостью следили не только учителя. В нашей школе была сильная комсомольская организация. Мы обсуждали своих неуспевающих товарищей на собраниях, поручали отличникам помогать отстающим.

Отвлекаться на вечеринки не приходилось еще потому, что сказывался факт раздельного обучения – без девочек компании как-то не складывались.

Тем не менее, ко мне как-то подошел не очень знакомый мальчик из параллельного десятого. Я от ребят знал его имя – Эдик, и то, что он организовал самодеятельный кружок любителей театра. «Володь!» – обратился он ко мне, «ты не хотел бы заглянуть к нам?»

Он назвал адрес и время. Я подумал: «А почему бы не познакомиться?», и ответил согласием, не заинтересовавшись мотивами приглашения. Через неделю я входил в квартиру своего нового знакомого. Увы, довольно скоро я понял, что я здесь совсем чужой. Собравшиеся юноши и девушки «болели» театром, и разговоры шли только на эту тему. Многие собирались поступать в театральные вузы, Эдик держался вожаком – он мечтал о режиссуре. Обсуждались пьесы, постановки, роли, актеры…Зачем он пригласил меня, я так и не разобрался. Может быть, хотел познакомить с кем-либо из чуточку экзальтированных девиц, будущих актрис? Не знаю. Мне было не интересно, и я откланялся. Не исключаю, что мое равнодушие к театру (отнюдь не похвальное, кстати!) укрепилось и после этого эпизода.

Новый год мы встречали с бабушкой. А второго января я поторопился к колоннам Большого театра. «Наших» берлинцев собралось немного. Многие еще остались оканчивать школу в Берлине. Но Володар пришел! Рассказал, что успешно прошел собеседование (это при серебряной медали-то!) и принят в МГУ. Было очень холодно, и немного постояв, мы разошлись, договорившись о летней встрече у него дома.

Быстро промелькнули зимние каникулы. В моем дневнике теперь были только четверки и пятерки. Сказались результаты плотных занятий. Ближе к маю пришла пора принимать решение о поступлении в институт. К этому времени выбор будущей профессии я сузил до предела. Либо архитектор, либо строитель. Что лежало тогда в основе моего решения, я могу объяснить лишь приблизительно.

Вообще, с проблемой выбора человек сталкивается всю жизнь. От сиюминутных пустяков до серьезных решений, меняющих жизнь. К числу таких, порой судьбоносных, (я не преувеличиваю) относится и выбор профессии. Нет большего наказания, чем нелюбимая работа. Ошибка в выборе будущей специальности грозит обернуться неудачей всей жизни – карьеры, творческого роста, здоровья, наконец.

Неповторимая человеческая индивидуальность должна выразить себя в творческом труде, где под словом «творчество» надо подразумевать любовь к своей профессии. Максим Горький как-то точно заметил, что творчество – главное в жизни человека. Он говорил: «Человек рождается для творчества». Причем, под творческой работой он понимал не только труд писателя, художника или артиста, но и деятельность любого мастера своего дела, будь он плотником, токарем или педагогом. То, что приносит человеку сознание нужности обществу, самоуважение и успех. А этого не может быть без правильного выбора сферы его деятельности. Угадать здесь очень трудно, ошибиться легко. Особенно молодому человеку, не имеющему пока необходимого жизненного опыта. Что может повлиять на его выбор? Семья, воспитание, наследственность, советы окружающих, текущая «мода» на ту или иную профессию? Или все, вместе взятое? И задумываться над тем, кем ты хочешь стать, желательно не в выпускном классе, а до того.

В моем случае выбор сформировался раньше и вполне самостоятельно. Думаю, свою роль сыграли военные годы моего детства, посильная помощь отцу и маме, какое-то чувство нужности созидательной и творческой работы в жизни. Но не только. Я уверен, большое значение имела интуиция (позднелатинское intuitio – созерцание).

Вот определение Философского словаря: «Интуиция – способность непосредственного постижения истины, минуя опыт и логические рассуждения». Но есть еще многочисленные эзотерические толкования понятия «интуиция». Попросту – интуиция, это некая «подсказка оттуда». Некий внутренний голос вашего «ангела-хранителя». Но чтобы его услышать, надо не только быть готовым к этому, но и заслужить эту подсказку трудом и упорством. Должно быть, я отвечал этим условиям. Так или иначе, я никогда не раскаивался в своем решении. Смело могу сказать, что афоризм «Если ты делаешь то, что любишь – ты свободный человек, а если любишь, что делаешь – счастливый человек» это про меня.

Думая о профессии, в первую очередь я мечтал об архитектуре, этой «застывшей музыке камня». Сказалось увлечение историей древнегреческой и более поздней европейской архитектуры, чтение книг об архитектурных стилях, о работах русских и советских зодчих. Помните, как у Маркса: «Самый плохой архитектор отличается от самой хорошей пчелы тем, что свое творение он видит в голове». Нарисовать, начертить, чтобы потом воплотить свое решение в материале. Что может быть прекраснее!

По полученной мною информации, конкурс в Московский архитектурный институт был высоким. Но меня останавливало даже не это. Одним, если не самым важным из вступительных экзаменов считался рисунок. Преимущество было у тех абитуриентов, которые посещали подготовительные курсы, или брали наставников по рисунку, часто из преподавателей этого вуза. Не имея ни того, ни другого, я сильно рисковал провалиться и потерять год. Отказываться от своей мечты было тяжело, но пришлось. Утешением служило то, что с древнегреческого слово «архитектор» переводится, как «старший строитель». Значит – строитель. Значит – МИСИ – Московский инженерно-строительный институт имени В. В.Куйбышева. Согласно справочнику, среди его факультетов был факультет «Городского строительства и хозяйства», имевший, как мне удалось выяснить, большее отношение к архитектуре, нежели все остальные. Не случайно впоследствии, уже после окончания мною учебы, он был переименован в факультет «Градостроительство».

Ведь в чем, в сущности, предмет творчества архитектора? Он должен не просто создать среду для осуществления определенной деятельности человека, но и придать ей некие эстетические качества. Покинув пещеру, первобытный человек нуждался в жилище, способном защитить его от непогоды и нападения врагов. И если первоначально дома были примитивны, то постепенно их внешний вид и интерьеры усложнялись и облагораживались. А храмы? Здесь на архитекторов ложилась особая ответственность. Простые формы конструкций (колонн, балок, перекрытий) требовали усложнения. Возникло понятие пропорциональности. Появились декоративные элементы. Достаточно вспомнить величественный Карнакский храм на Ниле, в Египте, а позднее Парфенон в Афинах и церковь «Покрова на рву» (собор Василия Блаженного в Москве). А роскошные дворцы средних веков и эпохи возрождения? О современной архитектуре я уже не говорю. Фантастические формы сооружений стали возможны благодаря появлению уникальных материалов и точнейших расчетов прочности конструкций.

Но причем здесь градостроительство? С давних времен и до наших дней те же архитекторы возглавляли коллективы, в которых разрабатывались проекты населенных пунктов. Только вместо расчетчиков конструкций рядом с ними трудились инженеры других специальностей. Градостроительное проектирование – командная работа. В ходе которой решаются вопросы взаимного положения на местности различных, как мы теперь говорим, функциональных зон поселений, но кроме этого и коммунальные проблемы: организация движения транспорта, подача воды, отвод стоков, защита от наводнений и т. д. Сейчас весь этот комплекс вопросов и составляет предмет деятельности, называемой градостроительством. Я отдал ей более сорока счастливых лет жизни.

Будущее показало, насколько удачным оказался мой интуитивный выбор. Работая в системе советского градостроительного проектирования, я состоялся в этой профессии. Любил ее за творческую составляющую, подвижный образ жизни, возможность трудиться в коллективе таких же увлеченных и интересных людей. А что до понятия «судьба», то как иначе объяснить многое из других поворотных моментов и событий в моей жизни? И с точки зрения простого выживания («индивидуальные заплывы» по Черному морю в 5 и реке Урал в 10 лет), и по сложившийся в целом линии жизни? О роли судьбы можно встретить много высказываний известных людей. Приведу лишь одну цитату: «конечно, я не перечил судьбе, но она меня вела…» Е. М.Примаков.

Но вернемся в май 1949 года. Выпускные экзамены прошли на удивление легко и быстро. В моем аттестате зрелости только две четверки – по математике и физике. Выпускные вечера в ту пору были скромными, может быть поэтому я свой и не запомнил. Говорили между собой, в основном о том, кто куда подает документы. А дальше случилось так, что все ребята моего десятого «А» разошлись, разбежались и (!) потерялись на просторах высшего образования и работы…Увы, но я больше никого из них не встречал в жизни. И встреч бывших выпускников 49 года никто не устраивал. Здание же школы же нашей № 7, как я уже говорил, в 1958 году попало под снос. Ее участок понадобился при строительстве нового корпуса посольства Франции. Сама школа вместе с коллективом педагогов и своими славными традициями была переведена в новую по тем временам часть Ленинского района Москвы, на улицу Крупской, 17. Где и успешно функционирует по сей день.

За всеми учебными заботами я как-то позабыл о своих сердечных делах. Приятной неожиданностью стало письмо от Бэлы из Риги. Она подтверждала приглашение в гости после сдачи вступительных экзаменов. Но для начала нужно было сдать документы в МИСИ и узнать о посещении подготовительных занятий. Тогда институт располагался в историческом районе Москвы, на Разгуляе, занимая старинный особняк графа Мусина-Пушкина. Он стоит на перекрестке Басманных и Спартаковской улиц, Слева, на уровне второго этажа и ныне виден странный знак. Поговаривали, что он означал принадлежность графа к масонскому ордену. Но на самом деле некогда это были солнечные часы. Об этом, как и о всей истории здания я узнал позднее, а пока что, волнуясь входил в дом, которому предстояло стать мне родным на долгие восемь лет. В приемной комиссии, сдав документы, я получил расписание вступительных экзаменов и консультаций. Так случайно вышло, что необходимый при поступлении экзамен по немецкому языку был последним.

Мне показалось это добрым знаком – в своих знаниях языка я не сомневался. Когда на собеседовании мы с преподавателем немного побеседовали на немецком (я рассказывал и отвечал на вопросы о Берлине и Германии), она настолько расположилась ко мне, что сказала: «Знаете, молодой человек, не будем тратить ваше и мое время. Не приходите вообще на мой экзамен. Я вам поставлю пятерку заочно». Сердечно поблагодарив милую женщину, я обрадовался неожиданно полученным дополнительным свободным дням до начала занятий, нагло не сомневаясь в успехе сдачи остальных предметов. К счастью, я не ошибся. Остальные экзамены были сданы на «отлично», что обеспечило мне необходимые для поступления проходные баллы. Теперь можно было подумать о поездке в Ригу.

Мальчишка! Мне, наивному, тогда и в голову не приходило, как могут воспринять ее родители мое появление в их доме. Кто я? Даже если Бэла рассказывала им о нашем знакомстве, в каком качестве я появлюсь? В 17 лет приехать просить руки дочери вроде бы рано. Да у меня и в мыслях подобного не было. Просто хотелось увидеться с Бэлой, не задумываясь, что будет дальше. Остановиться я уже не мог. Небольшие деньги на поездку у меня были, причем с юношеской непосредственностью я не задумывался о гостинице. «В гости!». Мудрая моя бабушка понимала, что остановить меня уже нельзя. «Смотри только, не натвори там глупостей», – сказала она. «Помни мою любимую поговорку: Ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя для себя никаких последствий». Как в воду глядела!

Поезд пришел в Ригу утром. О точном времени приезда я не сообщил, Бэла ждала меня дома. В те годы обстановка в городе была совершенно спокойной. Русская речь воспринималась латышами нормально, никто не кривился и не делал вид, что не понимает по-русски. Мне объяснили, как добраться до нужной улицы. Это был самый центр Риги, недалеко от старого города. Квартира родителей Бэлы располагалась в солидном доме буржуазной архитектуры и оказалась большой и хорошо обставленной. Дверь открыла моя Бэла, покраснев и протянув мне руку. Вышла мама, со вкусом одетая, ухоженная, невысокого роста. Оценивающе присмотрелась и пригласила пройти. Видимо, я ей все же понравился, потому что приняли меня в этой семье очень тепло и просто. Узнав, что я не позаботился о гостинице, мама сказала: «Господи, о чем речь! Уложим тебя спать на диване в гостиной. А сейчас, дети, идемте обедать.». После обеда мы с Бэлой пошли гулять. Мы болтали, смеялись, она показывала мне старую Ригу: Домский собор, Пороховую башню и другие исторические здания. Наверное, я так увлекся экскурсией, что Бэла надула губки – она ждала большего внимания с моей стороны. «Ладно, завтра поедем на дачу», сказала она, посмотрев на меня со значением.

Утром после завтрака мы в сопровождении мамы оправились на электричке на взморье. Симпатичный одноэтажный домик стоял на опушке соснового лесочка, росшего на песчаном берегу залива. Я тащил два чемодана, дамы несли сумки с продуктами. «Это поселок Мелужи. А там, за лесом, река Лиелупе», объяснила Бэла. Весь день мы гуляли по взморью. В этот день я вел себя более внимательно и даже нежно, один раз даже решившись на робкий поцелуй в щечку. Однако, даже такие знаки внимания казались моей девушке недостаточными. На ее лице опять появилось недовольное выражение. Поужинав, все разошлись по комнатам. Я спал на диване в гостиной, Бэла легла на террасе. Огромная луна глядела в окно прямо на меня. Было тихо-тихо…

Проснулся я рано. Решив, что Бэла и ее мама еще спят, осторожно оделся в спортивный костюм и решил выйти умыться во двор. На цыпочках проходя через террасу, увидел, что Бэла не спит и как-то странно смотрит на меня. Одеяло на ней слегка откинулось, полуобнажив нежную девичью грудь. Глаза на ее лице казались огромными, они манили к себе. Я задохнулся. Еще миг, и… Не знаю, что произошло в этот момент, но я вдруг ощутил некое колебание воздуха и кто-то невидимый словно шепнул мне: «Не надо. Не делай этого.» Что это было? Споткнувшись, я неловко наклонился, чмокнул обнаженную руку своей девушки и быстро, не глядя в эти зовущие глаза, выскочил во двор. Наше тогдашнее воспитание не позволяло ничего иного.

Убежал в лес, в сторону речки, сердце колотилось. Слегка придя в себя, понял – надо возвращаться и вести себя просто, как обычно, словно ничего и не было.

За завтраком почувствовал какую-то перемену по отношению ко мне. Бэла сидела бледная, опустив глаза. Ее мама сухо сообщила, что они получили приглашение посетить знакомых в другом городе. Это был намек на то, что мне пора уезжать. Я все понял. Узнав расписание электричек, быстро собрался и, неловко поблагодарив хозяек, ушел на станцию. Мне повезло. Приехав в Ригу, на вокзале сразу взял билет на Москву и вечером уже сидел на боковой скамейке плацкартного вагона.

Никогда в жизни я больше не встречал Бэлу. Только однажды, случайно, от своей сокурсницы, тоже рижанки, узнал, что Бэла учится в сельскохозяйственной академии и собирается замуж. По своей тогдашней наивности я действительно не понял, что мой приезд Бэла, а особенно ее мама, скорее всего, рассматривали, как сватовство. Увы, я не оправдал их надежд. Московский «жених» оказался глупым мальчишкой…

Много раз, вспоминая этот случай, ловил себя на мысли о возможном крутом повороте в жизни, поступи я по-другому. Скорее всего, она не состоялась бы такой интересной, творческой и принесшей мне полное удовлетворение. И благодарить мне надо не только «нечто», шепнувшее «не надо». Дело было, конечно, не только в мистике. Пусть это прозвучит несколько пафосно, но нравственные критерии нашего взросления были иными.

То время ушло, как уходит все на свете. Тогда базой воспитания молодежи была семья, школа, комсомол. Были книги, кинофильмы. В том числе и в меру эротического содержания. Глупо полагать, что в вопросах отношений между мужчиной и женщиной мы были наивны. Но не было того поистине колоссального объема дополнительной информации, которую принесли ныне телевидение и интернет. Наша физиология была такой же, а вот воспитание отличалось большей «стерильностью», если можно так выразиться. Мы росли без огромного количества «постельных» сцен, которыми явно злоупотребляют режиссеры проходных сериалов на телевидении. В наше время матерные слова писали мальчишки на заборах, теперь – вполне уважаемые авторы в своих книжках. Мы росли без сообщений о гей-парадах и однополых браках. Без утренней, к завтраку, рекламы женских прокладок, «прямого эфира» Малахова и тестов ДНК на всю Россию.

Я пишу об этом вовсе не для того, чтобы сказать «тогда было лучше». Сравнивать и давать оценки глупо, ибо остановить технический прогресс и его дочку – информационную революцию – невозможно. Можно только констатировать возрастающее отставание от него нравственного начала в людях, особенно на Западе. И то, что нынешняя «свобода» нравов, в частности, ослабляет институт семьи. А это уже опасно.

Но я отвлекся от своей истории. Бабушка очень обрадовалась, увидев меня здоровым и невредимым. Узнав о моем досрочном отъезде из Риги, воскликнула: «Слава Богу, ты не наделал никаких глупостей», хотя я в деталях ничего ей не рассказал. Почувствовала.

Золотая моя бабушка! С удовольствием слушала мои рассказы о Риге и взморье. До первого сентября оставались еще несколько дней.

Созвонившись, с Володаром, получил приглашение приехать к нему домой. На следующий день он познакомил меня со своими родителями. Жили они в коммунальной квартире первого этажа дома в Первом Коптельском переулке, что возле института Склифосовского. Володар уже сдал экзамены за первый курс мехмата и давал мне советы, как лучше организовать свою самостоятельную жизнь студента. Уже не школа!

Тогда разговор за столом получился кратким. Много позднее, незадолго до своего ухода, Володар написал книгу «Страницы жизни». Из нее я узнал, какой интересной была жизнь его отца. Что же до жизни самого моего товарища, то вся она прошла на моих глазах. По окончании МГУ он преподавал в Московском текстильном институте. Защитил кандидатскую диссертацию, но вынужден был оставить преподавание из-за слабости горла. Нашел себя в сочинении научно-фантастических рассказов, но особенно в журналистике. Много и интересно работал в журналах «Квант» и «Наука и Жизнь». С его подачи в этом журнале появился мой первый литературный опыт – небольшая статья «Человек и город». Еще молодыми мы с нашими женами совершали небольшие путешествия по Подмосковью на первых тогда частных автомобилях «Москвич 401». Позднее мы виделись уже не так часто. Последние годы жизни, уже выйдя на пенсию, Володар проводил время дома, работая над статьями и своей книжкой. Доходов кроме пенсии у него почти не было, жил он более чем скромно. Выпустить его воспоминания помогли друзья, и я в их числе. В скромной нише колумбария на кладбище бывшего московского крематория две урны и два портрета – Володара и его отца. По счастливой случайности это место оказалось буквально рядом с могилой моего папы. Регулярно посещая ее, кладу цветы своему отцу и Лишевским.

За несколько дней до начала занятий, выходя из дома, я столкнулся с девушкой Лидой. Внимание ее ко мне прочиталось на этот раз очень уж явно. «А ты не хочешь зайти, посмотреть как мы устроились?» Впечатления от поездки в Ригу были еще совсем свежи, и я вежливо отказался. Лида не сдавалась. «Смотри, какая погода! Давай сходим в Парк Горького?» Вспоминаю об этой прогулке с улыбкой, насколько нелепо мы выглядели, как пара. Сходив домой, моя барышня переоделась во все броское. Узнав, что у меня есть модный по тому времени белый шейный шарфик, уговорила его напялить. Выше меня на полголовы, нежно держа под руку своего щуплого кавалера, гордо посматривала вокруг: «Какова я!». И хотя я страшно смущался, Лида посчитала свой план выполненным.

Напрасно. Впереди у меня был институт.

Краткое послесловие

Хорошо известно, что многое, если не все, в характер человека закладывается в детстве.

В моем случае это подтвердилось полностью. Не только внешние обстоятельства, но и события, сопровождавшие жизнь моей семьи в период моего детства и начального взросления, оказали, как мне представляется, самое непосредственное влияние не только на характер. Они во многом выработали главные принципы поведения во всей последующей жизни. В отношении к своим гражданским обязанностям, самодисциплине, вкусам и привычкам.

Это дает мне повод еще раз вспомнить с глубокой благодарностью своих родных. Бабушку Людмилу Константиновну, прожившую сложную, сломанную революцией жизнь, и сохранившую несмотря на это большое доброе сердце. Кланяюсь ей за все тепло, которое она мне отдавала долгие военные годы.

Своих родителей – маму, Елену Васильевну Гусеву и отца, Георгия Анатольевича Фалеева, воспитавших во мне в эти сложные и тяжелые порой годы самые лучшие человеческие качества. Прежде всего – любовь к своей Родине, честность, порядочность, понятие доброты и справедливости, и, конечно, любовь к труду, как основе всего в жизни.

Пусть эти небольшие очерки будут им скромным памятником.

Часть вторая

Стихи разных лет

Глава первая, в которой автор говорит о Поэзии, вспоминает первые опыты стихосложения и рассказывает об обстоятельствах, их сопровождавших

Прежде чем приступить к рассказу о первых опытах стихосложения, я прошу разрешения читателей на короткое, но важное предисловие. Те, кто посчитают мои дальнейшие рассуждения лишней частью книги, могут их просто опустить. Однако, я хотел бы все же пояснить свое отношение к Поэзии.

Не пугайтесь. Лекции по литературоведению не будет. Не только потому, что я дилетант и могу судить о поэзии лишь непрофессионально и субъективно. В конце-концов вы получили сборник моих стихов, а не учебник по литературе. Просто мне хочется коротко высказать свое отношение к Поэзии с большой буквы – сияющей вершине творческого гения человечества.

О поэзии написаны сотни томов. Само поэтическое наследие огромно. Несмотря на очевидную субъективность оценок, вряд ли все же можно усомниться в существовании неких общих подходов к познанию одного из чудес человеческой мысли – Поэзии.

Поскольку я не ставил перед собой и вами задачи анализа многочисленных литературных источников, ограничусь лишь немногими ссылками на известных и уважаемых мною авторов, добавив к ним кое-какие собственные суждения.