Последняя белка Парижа

Не верите? Ничо, я сейчас принесу и трубу ту покажу, с которой супротив Пушкина на дуэли стоял. Я ее себе оставил, на память. И цилиндр тоже.

Улов

А вот еще случай был. Раз, помню, наворовал кукурузы и стал початки варить. Смотрю на ведро, вижу, пока вода закипит. Смотрю, в початке в торце дырка и оттуда что-то извивающееся выглядывает. Я ложкой початок в кастрюле притопил, из дыры пузырьки воздуха пошли. Я подержал так после закипания минут пять. А как сварилась кукуруза, разрезал початок, а там по всей длине червь вареный. Двадцать восемь сантиметров длины.

Ну я, стал быть, задумался над этим феноменом. Сроду таких червей не встречал, сколько живу, а тем более – в кукурузе. Я раньше вообще не знал, что кукуруза червивой бывает. Грибы – бывают, яблоки – сколько угодно, даже сливы – и те червивые сплошь и рядом попадаются, а вот с кукурузой… Непонятно как-то. Пошел я через три дня, стал быть, опять на то поле. Да початков целый рюкзак и натоптал. Насилу от конной охраны убег, но это к делу не относится. Стал дома початки вдоль аккуратненько, как хирург вскрывать. И что вы думаете? Пять червей нашел! То-то же! Сами белые, головки черненькие, длинные, что твои удавы, и извиваются, как вьюны.

Я их аккуратненько так в стеклянную банку из-под кофе разместил, а на следующее утро, на зорьке спозаранку, пошел на наше озеро. Дай, думаю, стал быть, спытаю, клюнет на них какая рыбешка али нет? И знаете, клюнула! Вот такенные рыбины! Ничего я не преувеличиваю, может даже и поболее были! На всех пятерых, на каждого, стал быть, из червей. И что за рыба, понять не могу: то ли осетр, то ли щука неведомой породы. Рыло длинное, кувшинное; длинный нос явственно квадратный в сечении и вроде даже ноздрей на нем; тело гибкое и верткое, как у угря; чешуя изумрудным отливает, а глаза… глаза синие, что характерно! И ресницы у них! Отродяся такой рыбы не встречал и ни от кого про такую даже краем уха не слышал. Ну сроду такая у нас не водилась! Может, по речушке зашла? Говорили тогда, что весной сброс был на водохранилище при атомной станции, можа она тама от радиации, стал быть, мутировала да в наше озеро по речушке и приплыла? Не знаю.

Поставил я сеточку на озере, грешен. Проверил на следующий день – все обычная наша рыба да рыбица, никакой новой нет. Думаю, может и червяки в кукурузе, стал быть, от того весеннего сброса? Пошел на поле, а уж кукурузы и нет – скосили всю. Обидно, понимаешь. Расспрашивал местных стариков, но они такого даже при Никите Хрущеве, прозванном Кукурузником и насадившем в этих местах кукурузу, не встречали. Не раскрыл тайну. С горя пожарил рыбку да под пузырек и скушал. На вкус какая была? Да вкусная, вроде гусятины с картошкой, в печи томленой. Не верите? Ну и зря. В зал пройдите, у меня в зале, стал быть, головы этих рыбин висят, вроде выставки трофеев. Пройдите, посмотрите и убедитесь, что не врет дядька Римус.

21.08.2024

Тестовый сыч

А вот еще случай был. Бабка моя, Марфа, покойница, еще живая была. И вот однажды весной лепила она из пресного теста журавликов. В память о Саманте Смит. Это девочка такая была, боролась за мир во всем мире, да на самолете и разбилась. И одно время модно было в память о ней складывать из газет журавликов. А у нас газеты в то время все на туалетную, стал быть, надобность уходили. Бумаги то туалетной, что характерно, не было. вот бабка Марфа и лепила журавликов из теста. Оно и пользы больше, чем от бумажных: и съесть можно и надкусить, ежели есть уже невмоготу, и на могилу к родственникам отнести. И нам, ребятне, развлечение. Короче, сплошная польза, не то, что от сложенного из газеты «Правда». Хотя она и н ошибается, но все же.

Короче, лепила она, стал быть, лепила и стукнула ей мысля: а чего, стал быть, я, дура старая, токо журавликов леплю? А не попробовать ли мне чего другого слепить? Птиц то много есть на свете. Сказано, точнее подумано – сделано! И не просто сделано. В качестве эксперимента бабка Марфа слепила из теста сыча. В натуральную величину. Гулять так гулять. И сыч такой получился, насупленный, что прямо как всамделишный. Запекла она его в печке вместе с журавликами, покрасила разведенным с яйцом и медом какао в разные оттенки, поставила на стол. Ну не отличишь, стал быть, от настоящего.

Бабка Марфа возьми да и воткни ему вместо глаз две блестящие круглые штучки, что на столе ее сына Коли лежали. А сыч, вдруг, возьми да и оживи! Огляделся, насупился пуще прежнего, загугукал недовольно да скандально. Бабка Марфа от такого непотребства в обморок шлепнулась. А кто бы не шлепнулся? Я бы и сам, такое узрев, шлепнулся. Если не хуже.

Очухалась к обеду: сыча нет и, что характерно, журавликов тоже нет. То ли пожрал их, то ли с собой унес. А может сами ожили. И стал быть, со стола банка меда поллитровая пропала и два яйца. И поллитра из серванта. Вот что хошь, то теперь и думай. Сыча толь этого, а может другого, видели в лесу за околицей, а бабка Марфа с тех пор журавликов печь перестала. Из газет делала. Ажно до самой смерти.

22.08.2024

Книжная мудрость

Говорят, а местами и пишут, что в книгах мудрость. Это я, стал быть, не про фентези всякие – разные с «попаданцами», а про сурьезные книги. Я ведь в детстве, что характерно, сурьезные книги и читал. Не было тогда фентези, слава Богу. Вон и Высоцкий пел: «Значит нужные книги ты в детстве читал». А Высоцкий был мужик сурьезный, основательный, тертый – знал, про что поет. Такой зря не споет.

И прочитал я, короче, в одной книжке, то ли Арсеньева, то ли еще кого из путешественников, то ли у Пришвина, не помню уже, как сапоги салом смазывают. Чтобы не промокали, стал быть. Я уже тогда был смышленым не по годам. Сурьезные книжки читал, а не низкопробников. Хотя, тогда низкопробников и не было, все сплошь качественная советская литература. Прочитал и решил применить эту книжную мудрость на практике. Благо, сало у нас было. Намазал сапоги салом, натер так основательно, втирал от души, но одно не учел – в книге кожаные сапоги али хромовые, не суть. А я натер резиновые. Черные такие.

И решил проверить успешность эксперимента. Как раз осенняя погода тогда стояла на дворе. Почти как у Пушкина, я про него вам уже рассказывал. И решил я пойти на Михеевское болото – чтоб уж наверняка сапоги испытать. До него версты четыре от нашей деревни, в аккурат на северо – запад топать. Я то молодой был, мне как той собаке «четыре версты не крюк» было. Пришел на болото, лесину выломал и стал по краю осторожно ходить. Но не учел один факт. Один, но характерный. О ту пору, в аккурат, стал быть, резиновые погрызни роились, к зиме готовились. Они и так до резины без ума охочи, а уж смазанная сальцем их вовсе привела в неистовство. На запах сала налетели да и обглодали на радостях мои сапоги до самых портянок. Еще и портянки сверху подточили, твари. Сам не знаю, как жив тогда остался. Насилу с болота вырвался. Пришлось мне по липкой холодной грязи четыре версты обратно домой тащиться. Еще и от матери получил нагоняй, что сапоги не сберег. Пришлось до самой весны в лаптях щеголять, пока новые сапоги мне не купили. Отдельно попало за сало. Сало мне потом аж до первого мая есть не разрешали.

Вот и верь после этого в книжную мудрость. Книги это хорошо, а свои мозги завсегда лучше.

Лягушка в молоке

Прочитал я в детстве в одной книжке сказку, как лягушка упала в кувшин с молоком. Или даже басня это была, не помню. Но лягушка не сдалась и не утонула, а стала шустро плавать в кувшине и нырять ив итоге сбила молоко в масло (сливочное) и по нему выбралась из кувшина. Выпрыгнула. Прочел я эту то ли сказку то ли басню, подумал над ее моралью и отложилась она у меня в памяти. Я же уже тогда был смышленым не по годам.

Шел я однажды летом по лесу и встретил на лесной тропинке лягушку. Ничего в этом удивительного, лягушки раньше на каждом шагу встречались: и в огороде и в болоте и в пруду. Но эта шла странно. Действительно шла, занося одновременно заднюю и переднюю лапы с одной стороны, потом с другой, а не прыгала, как я с детства привык видеть. Смотрел я на странную лягушку, что ходит как крокодил, смотрел и вспомнил про басню. Дай, думаю, проверю, собьет она мало али нет. Лапищи то вон какие мускулистые, почти как у курицы.

Поймал зеленую путешественницу в кепку, принес домой. Нашел глиняный кувшин в погребе, налил в него холодного молока с утреннего удоя, плюхнул в это молоко лягушку. Засек время по часам на стене, поставил кувшин в кладовку – подальше от родительских глаз и пошел огород полоть. Прихожу, смотрю по часам – почти три часа прошло. Заглянул в кувшин: молока нет, на дне сидит лягушка, вроде как больше стала и на меня нехорошо так смотрит. Что ты будешь делать? Долил я в кувшин остатки утреннего молока и пошел во двор, по хозяйству делами заниматься. Вернулся через час – опять кувшин пустой и лягушка уж явно покрупнела. Э, думаю, голубушка, так на тебя никакого молока не напасешься. Надо что-то делать, а дома молока уже не осталось. Но мне интересно же, неужели в басне все ложь, а лягушка все выпивает? Но как в нее столько молока влезает? Потом вспомнил, что в книжке вроде и не молоко вовсе, а сметана была. Короче, налил я в кувшин сметану, что мамка для субботних блинов берегла. Уж больно отец блины со сметаной уважал, вот и баловала его.

Лягушка в сметане скрылась и ни гу-гу. Ждал, ждал – нет ее. Утонула что ли? Пошел, стал быть, коров с поля встречать. Как вернулся, бегом в кладовку. Сметаны нет, а эта тварь смотрит на меня и вроде даже как ухмыляется. Мне даже жутко стало. Родители с работы пришли, мать молока хватилась. Сказал, что выпил, жарко, мол, было, когда огород полол. Поверила, тем более надо было уже идти коров доить.

Полночи я ворочался, уснуть не мог. Думал, что же не так с этой лягушкой? Под утро взял кувшин и пошел на колхозную ферму. Еле из кувшина ее вытряс – так раздалась. Забросил лягушку в большую алюминиевую флягу с молоком. И крышку закрыл. И домой с чистой совестью пошел – спать. Думал все, закончилась, стал быть, история. Опять в книжке брехня оказалась, как с сапогами и салом.

Не тут то было. Оказывается, молоковоз, что каждое утро в район молоко отвозил, перевернулся на трассе. Водитель, Семен Кульбахтин, в больнице рассказал, что изнутри цистерны с молоком какая-то тварь, на динозавра похожая и с глиняным кувшином на голове вылезла, он от страха управление потерял, в кювет слетел и машина перевернулась. Его сначала на алкоголь проверили, а он вообще непьющий был. Потом психиатр с ним занимался. Потом милиция с ОБХСС – молока то ни капли не нашли на месте аварии. Подумали, что молоко продал налево, а аварию для сокрытия кражи устроил. Но при осмотре нашли дыру, явно сделанную изнутри цистерны. Короче, сажать Семена не стали, но водительских прав лишили – психиатр постарался. А я поверил Семену – кувшин то я действительно на ферме забыл. И флягу алюминиевую разорванную на ферме нашли, но подумали, что на нее машина наехала и раздавила. Я с тех пор как-то молоко пить побаиваюсь, стал быть. И в лесу хожу аккуратно – вдруг встречу этого созданного моей любознательностью молочного монстра.

Верхом на звезде

Тетка моя, Валя, была жутко суетливой, мнительной и пугливой. «Ужасный», «ужасающий» и «кошмарный» были самими часто употребляемыми ею эпитетами. То ветер у нее был «ужасающий», то дождь «кошмарный», то вороны «ужасные», то комары… Короче, вы поняли. А муж ее, Вася, бывший прапорщик из авиационно-технической обслуги, был изобретательского склада ума человек, но пьющий. Тихо, без эксцессов, но попивал потихоньку. С такой супругой, знамое дело, любой запьет. Он и кодировался два раза и сам бросал и даже в церковь к батюшке ходил – ничего не помогало. Продержится пару – тройку месяцев, а потом, как жена его допечет своей «драматургией», так идет в гараж и тихонечко налакивается, чисто котенок молоком с блюдца. Жили они в соседнем селе, Юрьевденьском, километров двенадцать отсюда, ежели на юго – запад путь держать. Там и бетонка есть, не ошибетесь. А через само Юрьевденьское и вовсе железка проходит.

Боролась тетя Валя с пьянкой мужа как могла: и скандалы устраивала с битьем посуды о его голову и из дома его выгоняла и сама уходила. Пыталась строго контролировать: в магазин в пункт приемки металла (он промышлял сбором и сдачей металлолома) или даже за калитку одного не выпускала. Все меры носили сугубо временный характер. Два – три месяца и все равно где-нибудь находил и выпивал.

Мне в ту пору уж сорок пять стукнуло, а они к семидесяти приближались. Ей шестьдесят пять и ему шестьдесят семь. Тогда и случилась эта история. Я в гости из города приехал, погостить выходные, и стал, стал быть, непосредственным свидетелем и даже участником происшествия. Прямо скажу, я с собой привез. Нет, не подумайте, я категорически против пьянства, осуждаю его, но Васю жалел – с такой женой. Например, когда я однажды зашел с ней в магазин, она в буквальном смысле стала по нему бегать – очень было неловко за нее и неприятно. Хотя тетя Валя всех гостей и приходящих односельчан уже не первый год обыскивала, дабы не привезли / принесли дяде Васе, я умудрился ее обхитрить. Сначала спрятал перелитую в небольшие пластиковые бутылочки «огненную воду» в картонные коробки из-под сока. Дядя Вася такие коробки использовал для хранения мелкого металлолома (гвозди, шурупы, алюминиевые ключи от банок из-под напитков, алюминиевая проволока от колбасных оболочек и т.д.), так что сами по себе коробки не могли вызвать нехороших подозрений даже у бдительной тети. Идя от железнодорожной станции (я на трехвагонке приехал), я перекинул коробки через забор на огород родственников. Пока тетя Валя меня тщательно обыскивала на веранде, Василий коробки перетащил в свой гараж и спрятал среди подобных с металлоломом. Первый этап операции прошел успешно.

На обед тетя Валя, скрепя сердце и скрипя зубами, выставила нам с Васей бутылку своего сливового вина. Она для гостей и сливовое и черносмородиновое и яблочное и из черноплодки делала. В зависимости от уродившегося урожая плодов и ягод. После обеда мы под предлогом необходимости заточить привезенный мною топор, выбрались в гараж. Там, маскируясь звоном электроточила, которого тетя Валя панически боялась, понемногу пили привезенную водку и разговаривали «за жизнь». Между делом Василий рассказал мне, что нашел на огороде странный метеорит, не простой камень, а теплый и светящийся, и приспособил его в качестве источника энергии на летающий велосипед. Летающий велосипед он строил уже лет пятнадцать, тут я не удивился, но метеорит с огорода в качестве источника энергии? Это был уже перебор, о чем я сообщил Василию. В максимально деликатной, учитывая опьянение, форме. Разгоряченный горячительным Вася стал горячиться, доказывать свою правоту, что еще больше убедило меня, что муж тети Вали в очередной раз перебрал и скоро воспоследует безобразная семейная сцена, перерастающая в битье посуды.

Василий выволок из-за «Нивы» стоящий у стены непонятных, довольно урбанистических форм, велосипед, напялил свой верный мотоциклетный шлем, о который женой была разбита не одна тарелка, не слушая моих примиряющих слов, выкатил двухколесный транспорт во двор. Вскочил в седло, щелкнул тумблером на руле. В месте, где у нормальных велосипедов располагается багажник, что-то ослепительно ярко засияло. Я зажмурил глаза и даже закрыл их руками, настолько ярок был свет. Открыл их лишь тогда, когда что-то шлепнулось мне под ноги, а по голове плеснуло теплой жидкостью. Проморгавшись, я понял, что под ногами у меня валяется отрезанная голова Васи – толстым силовым проводом, подведенным от столба к гаражу, ее срезало – настолько велика была скорость взлета летающего велосипеда. Это, стал быть, все что и осталось нам от Васи. Обезглавленное тело так и осталось в седле, велосипед влетел в стоявшую в полукилометре от дома водонапорную башню, испарившуюся от энергии взрыва. Ни саперы ни ученые ни следов непонятного «метеорита» ни останков Васи не нашли. Башня тоже будто аннигилировалась.

Вот такой, стал быть, случай произошел. Хоронили голову Василия в закрытом гробу. Гараж его сначала опечатали, а потом все из него вывезли в неизвестном направлении люди с красными «корочками». А пол села на целый год осталось без центрального водоснабжения.

Мятеж на «Баунти»

Я тогда как раз в городе жил и работал. То лето выдалось необычайно жарким и влажным. Никогда такого лета не только на моей, но и на памяти стариков не было. Картошка у многих не уродилась, зато у всех необычайно буйно плодились кабачки. Просто не кабачки, а какие-то кролики. Раздавали их бесплатно друзьям и знакомым и знакомым знакомых. И даже подкладывали соседям под калитки или на крыльцо. Много, дико много, стал быть, в тот год кабачков уродилось. Мы с женой сами и икры наделали и намариновали и просто засолили (в трехлитровых банках и бочке). И даже варенье, компот, мармелад и джем из кабачков сделали. И аджику. И жарил я тогда кабачки на завтрак и ужин ежедневно, два месяца подряд. А на обед – варил. Я их тушил в вине, горчице и сметане; сушил, солил и запекал; коптил и вялил (к пиву). Все равно, будто не убывали. И это только у нас, всего с семи корней. Что говорить про других? Скамейка на автобусной остановке в ближайшей к СНТ «Баунти» (при советской власти называвшемся «Ударник Рот Фронта») деревушке была сплошь уложена кабачками. На ж/д платформе грудами были свалены кабачки. Казалось, кабачки грозили похоронить под собой все СНТ и захлестнуть городские рынки, а потом и погрести под собой весь город.

Тут это и случилось. На линии СНТ, через одну от нашей, один умелец, когда-то работавший в «почтовом ящике», пенсионер Николай Иванович Кульбакин, стал гнать из кабачков самогон. Сначала собирал бесплатные кабачки по дачам, делал из них брагу и перегонял. Поначалу все шло хорошо и многие даже сами тащили ему опостылевшие кабачки в обмен на получающийся «продукт». В то субботнее утро мы с женой приехали на дачу рано – пора было уже и картофель копать, не только же кабачками жить. Картошка у нас, в отличие от большинства соседей по даче, хорошо уродилась. Я думаю, все дело в подкормке – я ее сушеным самосадом и дробленой скорлупой от куриных яиц посыпал и правильном окучивании. Но не суть важно. Мне ведь вся эта история с кабачковым самогоноварением с самого начала не внушала доверия.

Шли мы, стал быть, по своей линии и встретили незнакомую старушку, несущую на руках будто младенца громадный желтый кабачок. Она посмотрела на нас мутным взглядом, с силой отшвырнула кабачок, оставивший солидную вмятину в заборе из профнастила, и вдруг бросилась нам навстречу и попыталась укусить жену за руку, которой супруга пыталась защититься от внезапной атаки. Я стал оттаскивать явно сбрендившую от жары бабушку от ее жертвы, а подлая ведьма едва не укусила меня. Пришлось забыть про воспитание и шлепнуть ее ладонью в лоб – для ее же пользы.

– Тронулась. Надо ей «скорую» вызвать, – начала говорить супруга и вдруг замолчала, дико глядя мне за спину.

Я нервно оглянулся. Меж заборов по улице шли дачники и несли кабачки на манер оглушенной мною старухи.

– Сваливаем, – прошептал я, глядя на эту подкатывающуюся человеческую массу, грозящую поглотить нас, – тут массовый психоз.

Мы развернулись и побежали к выезду из товарищества. Сзади раздался треск лопающихся брошенных кабачков и топот погони. Нам повезло – мы успели добежать до въездных ворот, там я удачно заблокировал калитку отверткой, которую загнул в замочных петлях. Всегда таскаю с собой на дачу в рюкзаке набор инструмента с тех пор, как пришлось одним велосипедным ключом взламывать дверь дачного домика из-за поломки старого врезного замка. Ворота в «Баунти» были автоматические, открывающиеся по звонку на телефонный номер и мы, отбежав на безопасное расстояние, видели, как за решеткой ворот беснуется толпа обезумевших дачников. Мы вызвали «скорую» и полицию, а сами, не дожидаясь их приезда, уехали на первой же маршрутке.

Результаты расследования были засекречены, карантин с СНТ сняли только в феврале следующего года, практически никого из старых соседей по дачам мы больше не встречали. Зато полно было брошенных дач – никто не хотел покупать участки в месте недавней кровавой трагедии. А на линии Кульбакина жирно блестели выжженные огнеметами проплешины вместо дач – там сопротивление кабачковых зомби было максимальным. Город долго будоражили рассказы о больших жертвах среди сотрудников полиции, МЧС, жителей соседней с СНТ деревни, военных и врачей. По слухам среди уцелевших, причиной «кабачкового мятежа на «Баунти», как прозвали инцидент «желтая пресса» и электронные СМИ, послужил самогон Кульбакина. Именно он стал искрой, от которой разгорелось пламя кабачкового мятежа в «Баунти», превратив мирных дачников в кровожадных обезумевших кабачковых зомби. И что секретный НИИ, в котором Кульбакин до пенсии работал, психотронным оружием занимался или чем-то на подобии. Он оттуда, якобы, порошков каких-то натаскал, да в кабачковый самогон и добавил. А я мог только порадоваться, что на успел тогда воплотить свою мысль – попробовать сделать вино из кабачков. Мало ли оно бы как обернулось?

И да, на общем собрании уцелевшие члены СНТ «Баунти» приняли единогласное решение о запрете выращивания кабачков. Правда поговаривали, что на будущий год в «Баунти» разрешат сажать тыквы и патиссоны. А в магазинах по всей области перестали продавать кабачковую икру и я своими глазами видел выброшенные в мусорные баки непроданные банки с икрой.

Последняя белка Парижа

А то еще случай был. У нас раньше же здесь заводик был. Небольшой. Свечи и чапельники делал. Я тогда еще юнцом был, при Советской, стал быть, власти дело было. В самом, так сказать, ее финальном окончании. Помер инженер тамошний, Семен Семенович Майнавирский, земля ему пухом, хороший был старичок, щеглов держал. Любили мы, ребятня, к нему зайти, щеглов посмотреть. Инженер, значит, стал быть, помер, а щеглы и вслед за ним преставились. И трех дней не прошло. То ли вдова неправильно за птичками ухаживала, то ли от тоски по хозяину, но подохли. Их у инженера на могилке и прикопали. Чтобы, стал быть, вместе гнили. Вместе оно и гнить завсегда веселее, загнивающий Запад не даст соврать.

Заводику, пущай даже и невеликому, без инженера никак нельзя. Сами понимаете, свечи и чапельники продукция стратегическая, двойного, стал быть, назначения. Положен инженер по штату – вынь да положь инженера! Заводу без инженера никак нельзя. Это почти как без бухгалтера или директора. Что это за завод будет? Приехал из города новый инженер, у самого еще молоко на губах не обсохло, студентик вчерашний. По принудительному распределению после диплома. Оно и понятно, хорошего, опытного инженера кто же в такую глушь на такую зарплату направит. Невелика вещь, свечи да чапельники. Чай, не космос и не атом. Мирный который. А инженеришка энтот, как на грех, еще и похож был на Шурика, студента из «операции Ы». Ну и из других приключений Шурика, включая «Кавказскую пленницу» и сменившего профессию Ивана Васильевича. Он еще и по поведению был недотепа, как киношный Шурик. Стал быть, кличка Шурик к нему сразу и приклеилась. А как его доподлинно звали – величали, я уж и не упомню теперь, за годов большой давностью.

Снимал Шурик комнату у бабки Лосихи, Лосевой Марии Ивановны, бухгалтерши этого заводика. Ему удобно – она сразу из зарплаты стоимость комнаты вычитала. И за стол – яичницу и омлет она ему по утрам жарила да кофий варила. И ей, старой склочне, не так скучно на старости лет было. Тогда по телевизору еще «Санта – Барбары» и «Поля чудес» не крутили, да и всего два канала было. Придет с работы, по хозяйству управится и все, хоть волком вой до утра. А так, какое – никакое, а веселье. То в суп жильцу плюнет, то живого мыша в сапог засунет, то в кофий сморкнется. А то и поругается. Не все же с кошкой Нюрнбкой (она ее в честь Нюрнбергского трибунала назвала) и псом Штирлицем (любила бухгалтерша фильм «Семнадцать мгновений весны») общаться. Короче, и ей хорошо, живой человек под боком, и ему удобно.

Она же, бабка Лосиха, тоже не местная была, из городских, прижившаяся. Другие деревенские женщины, семейные, с ней не шибко общались, за чужую все считали, хотя она, почитай, лет тридцать тут прожила. Тоже студенткой по распределению занесла нелегкая. Нужны были чапельники в то время, слали молодых специалистов на производство, не давали в теплом городе отсиживаться. Чуть получил диплом – сразу в бой! Но городская, ясное дело, местные парни с ней женихаться не стали, осталась старой девой, как и давняя подруга ее, приехавшая вместе с ней из города учительница, Анна Михайловна Пушнарик. Но учительница к тому времени померла, от рака легких. Курила много от тоски и табак нюхала. Но не суть.

Жил наш Шурик месяц, второй, третий, на работу ходил, а выходные, знамое дело, тоскливо. Сходил в клуб пару раз на танцы, огреб, стал быть, от местных парней. Они, опять же, стал быть, не со зла его побили, а просто заведено так, обычай такой: ежели пришел чужой на танцы, то до своих девок его допускать никак нельзя. Непременно надо меры принять по недопущению подобного. Парни же днем на работе Шурика не шпыняли, здоровались вежливо, улыбались ему. И по пути домой и на работу не трогали, не обижали. Они же не злые были, просто обычай такой. Не ими заведено, не им и менять.