– Когда я вас увидел, так и подумал, что вы преподаватель.
– Так вот, большого удовольствия я не получил от жизни, – как бы печально и нелепо это не звучало. Да, я сказал: от жизни, не от работы, потому, как мы отдаём своей работе большую часть времени. И теперь, как вы думаете, Макс, – на моём имени, он делал всегда паузу, словно ему было не по себе, – стоит тормозить?
Николай ждал от меня ответа, а я просто слушал его. Сказать мне было нечего, но глубоко в себе я соглашался с ним. Он же продолжал:
– Чем вы раньше начнёте менять свою жизнь, тем больше у вас будет шансов стать счастливым. – Я вспомнил, как мы с Верой разговаривали про счастье, когда Николай разбавлял кофе коньяком. И вспомнил, что я думал о себе – оценивал уровень своей счастливости.
– Пока вы молоды, вам это будет казаться пустяком, – подумаешь работа, главное личная жизнь. Но и она напрямую оказывается связанной с вашей работой. Я тоже думал, призвание – пустяки, важно то, что я перед страной чист, а выходит так, что я стране своей не нужен. Нами пользуются, Макс, и мы должны допуская это, доставить себе удовольствие, хотя бы маломальское, а желательно, как можно большее.
По большому счёту сказать, Николай прав, мы много времени тратим на ненужное. Ну, а даже если я брошу работу, что дальше? Чем я займусь?
– Вы кем-то сильно хотели стать?
Мне кажется, уже поздно становится тем, кем я хотел стать. Там учатся, по сравнению со мной, дети. Вот я сейчас туда припрусь…
– Напрасно вы так думаете! – От этого возмущения я напрягся… – я не читаю мысли, даже если вы там что-то и подумали – это чистой воды совпадение, но учиться никогда не поздно. Ведь вы об этом подумали? Я наблюдал за одним студентом. Не сказать, что мне моя работа совсем не нравилась, просто большие желания мои были в другом направлении. А студенту тому было семьдесят два года. Поступил он в наш институт на филологический. Хотел ли он открыть для себя большие знания русского языка и литературы? – Глядя на него и с ним общаясь, я понимал, что старик был достаточно начитан и, к примеру: «Войну и мир» мог пересказать чуть ли не наизусть. Мы с ним сдружились, и он меня приглашал в гости. Его дом, в прямом смысле слова, был завален книгами. Какого автора там только не было… – можно найти на любой вкус. Я спросил его что он любит читать больше всего, – он ответил: книги. Если вот так, просто не зная человека спросить об этом и получить такой ответ, то для себя поймёшь, что человек вообще в руках книг не держит.
– А что же всё-таки побудило его пойти вдруг учиться? – Форсировал я.
– Сейчас всё будет. – В момент этих слов я подумал, что засел здесь надолго. – Или вы спешите?
– Нет-нет! – Как мистика какая-то. Но скорее всего, чисто профессиональное, а не чтение мыслей.
– Оказывается, старику не хватало в жизни побыть студентом. Да, кстати, такое бывает, – человек закончил пять классов, дальше война, нужда, необходимость работать с малых лет. Но он не выпускал из рук книги. Позже пошёл в вечернюю школу. А в институт поступил, будучи стариком. Он был счастливым человеком. И, наверное, как все счастливые люди, он, совершив свой путь, лёг спать и не проснулся. Хоть умер он, так и не окончив институт, но я думаю, что всё же он путь совершил. Я узнал, что у него большая семья – семеро детей, шестнадцать внуков и три правнука. А ещё поразился тому, что они знали меня и все книги, которые собрал старик, отдали мне. «Отец, ещё при жизни, рассказывал о вас, настаивал на том, чтоб библиотеку вам отдать.» – Говорил старший сын.
В палату вошла медсестра.
– Молодой человек, больному нужен покой.
– Я себя превосходно чувствую. – Улыбаясь медсестре, сказал Николай.
– Знаем мы вас таких. Днём бодрые, а ночью откачивай вас.
– Может, я и правда пойду?
Николай глянул на меня, проникновенным взглядом, точно, он желал уйти со мной. Он достал ручку и блокнот. Что-то в нём написал, вырвал лист, свернул и отдал мне.
Я шёл по улице и думал обо всём, что говорил мне Николай. Довольно странная беседа вышла. Хотя для человека его возраста, подобные разговоры уместны, а если он ещё живёт один, становится понятным то, что во мне он нашёл человека слушающего.
Взглянул на часы, – было полшестого.
Подумал о том, что мой отпуск подходит к концу. Ещё какие-то четыре дня. Но если я сейчас брошу работу, чем займусь?
Наша фирма ничего не производила. Фирма занималась самым банальным и самым вредным: спиртные напитки, табачные изделия. Закупали довольно крупным оптом и продавали более мелким, – развозили по малым оптовым складам и по некоторым местам розничной торговли. Правда, захватили рынок на две области. Моя задача? В подробности вдаваться не буду. Но скажу, что ничего интересного в этом нет. Бывает мне даже снятся цифры и не сданные отчёты. «…вот получишь специальность и становись, кем хочешь…» – это слова родителей. Может и настал тот момент.
Я сунул руку в карман и вытащил листок. Николай дал свой номер телефона. Мне вспомнились его глаза, но кого они мне напоминали, я вспомнить не мог. Нет, отец Веры тут ни при чём.
III
Что хотела сказать Вера, отдав мне флэшку? – Я понять не мог. Может во мне не хватало дедукции. Просмотрев больше половины видео, я не видел цели смотреть дальше, но что-то мне подсказывало, что я должен досмотреть до конца.
Просмотрев два часа съёмки, я лишь видел, как взрослеет девочка. А завершением видео, стал выпускной. Далее – шипение и рябь на экране. Я собрался было выключать, но неожиданно последовало продолжение. Я же уже обрадовался, что всё, насмотрелся, но нет, опять. В кадре появилась Вера. Она сидела за столом. Эту Веру я уже знал. Было видно, что этот монолог она записала недавно: «Привет, Макс! Тебе всё это, может, показалось странным, а прослушав меня, возможно запутанным, а возможно, услышав мною сказанное, ты и вовсе не захочешь париться по этому поводу. Много времени я не займу. И так я начинаю: «Может быть ты и не понял суть видео и сказал про себя: – к чему это? – Но смысл есть. Я думаю, ты заметил, что вторая девочка так и не появилась. Моя сестра об этом видео знает, но лишь на папином кинопроекторе. Не знает, что я его переформатировала. Нет, не подумай, я монтаж не делала. Приписала только себя вначале и в конце. Почему Лера до сих пор не задалась вопросом? – Непонятно. Она всегда была более наивной и принимала жизнь, как удовольствие. Я тоже сторонница такого взгляда, но не на всё же надо так смотреть. У нас были разные споры, как и у всех детей, но мы вполне друг с другом ладили. Нам, бывало, попадало по первое число за наши неожиданные, горячие разборки и мы стояли по разным углам. Нас ставили в разные комнаты потому, что в одной комнате мы продолжали дебаты. Лера всегда выходила из угла первой, а я продолжала стоять. Родители говорили: – Вера у нас будет стоять «пока рак на горе не свистнет». Ко мне не раз подходили для разговора, но я молчала. Была я весьма упёртым ребёнком и, наверно, такой и осталась. Мне и сейчас говорят: – когда ты повзрослеешь? – Но я давно повзрослела. Только родители не хотят признавать это. Для них повзрослела Лера, которая научилась во всём с ними соглашаться. Я так не могу. Я люблю свою сестру! И родителей люблю! Просто хочу кое-что объяснить, поэтому перед тем делаю такое вступление.
Хотелось бы, чтоб ты заметил в этом видео определенные недостатки, и кто на самом деле на нём. Но даже, если ты не заметил, то я расскажу».
Лера говорит на Веру, что она ребёнок, а Вера говорит на Леру, что она дитё. Я улыбался. А Вера на видео продолжала: «Да, у меня есть сестра…» – Вера, на тот момент, и представить себе не могла наших с Лерой отношений. А если я не знал о существовании её сестры, то какие недостатки я должен был заметить на записи? Вера решила мне забить голову? – «…я тебе, Макс, про неё ничего не рассказывала. Да нам и без того было о чём поговорить. Я не смогла тебе всё рассказать при встрече. Оставив тебе брелок, я оставила тебе ответ на вопрос, почему я уехала и, куда. Я в какой-то момент хотела большего от тебя, но так сложилось, мы остались друзьями. Сейчас я этому рада потому, что у меня кроме тебя больше настоящих друзей нет.
Я родилась в Амурской области в одном маленьком городке, который называется Сковородино. Папа работал на железной дороге, а мама на почте. А родилась я не одна. Следом за мной вышла на свет моя младшая сестра, – разница у нас получилась чуть больше пяти минут…“ – Но, а как же год разницы между Лерой и Верой? – молча рассуждал я. „…многое мне не известно, но кое-что я накопала. Дело в том, что спустя год родители решили поехать на заработки. Накопив ранее денег, сделав документы, они нас с сестрой оставили на попечение бабушке с дедушкой (мамины родители) и уехали в Грецию. Договор был таков, что через полгода они вернутся. Когда они уехали второй раз на полгода, поездка затянулась. От них не слышно было ничего, – ни писем, которые регулярно из почтового ящика доставала бабушка и демонстративно вскрывая конверт, нас при этом беря на руки, с дедушкой читали по очереди, ни звонков по телефону, которые совершались еженедельно.
В Греции первые полгода, родители работали на виноградниках. Потом папе предложили работу в одной строительной компании, а мама пошла работать сиделкой. Подробностей я не знаю, поэтому говорю обрывками.
Родители тогда не вернулись…
Время шло, тишина продолжалась. Бабушка ходила словно безликая, а дедушка её успокаивал, сам же был не на месте. «Вот так съездили на заработки! Говорил – на север надо было ехать, наша земля, как ни как!» – Причитал дед, думая, что бабушки не было рядом. Но она услышала, он тогда стоял на кухне, мыл посуду. Услышав за спиной движение, обернулся, – бабушка стояла и плакала; вытер руки, поспешил её обнять. Мы с сестрой сидели за столом на кухни. Дедушка нам налил молока, поставил тарелку с пряниками, сам занялся посудой. Я помню, как сестра смотрела на них и у неё катились слёзы. Я не думаю, что она плакала по той же причине, что и бабушка, – мы не думали, где родители – это я могу сказать точно. Когда родители приехали первый раз из Греции, мы с сестрой смотрели на них, как на чужих людей, – такое бывает у детей. Мама, конечно, расстроилась, а что она хотела…?
Прошёл год – год тишины в нашем доме. Дедушка поначалу не включал телевизор, потом смотрел очень тихо. Бабушка молча занималась домашними делами или тихо вязала в своём кресле. Нас на произвол судьбы не оставили. Сестра чаще была рядом с бабушкой, а я не отходила от деда. Сестра что-то вязала, – её учила бабушка. Я этим не интересовалась, мне нравилось наблюдать, как дед занимался своими делами, читал, смотрел футбол. Все будто смирились с пропажей. К кому обращаться? – Никто не знал.
Но вот раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Бабушка с дедом переглянулись, и дед пошёл к двери. Раздались возгласы, – дед кого-то приветствовал, тот приветствовал деда – оба радовались друг другу. Приехал родной брат дедушки, – старший, разница у них в пять лет. Он знал обо всём. Тогда у них был долгий разговор в закрытой кухне. Чем он закончился, я не знаю! Помню только, что дедушка со своим братом стали уезжать куда-то рано утром и приезжать поздно вечером. Сестра продолжала не отходить от бабушки, а я маялась без деда, иногда заглядывая, чем занимается бабушка. Так прошла неделя. А может и больше. Я дедушку видела лишь утром.
Для нас с сестрой остались одни загадки. Но на то время мы никакими вопросами не задавались.
Прошёл ещё один год. Однажды вечером мы, как обычно, сидели при своих делах. Я сидела рядом с дедушкой, он слушал новости. Я, обхватив дедову руку, сидела, прижавшись к нему. Вдруг он тяжело задышал и схватился за грудь. Я испугалась. Стала спрашивать дедушку, что с ним случилось, но он не отвечал. Я позвала бабушку. Она побросала спицы и начала приводить деда в чувства, но он оставался всё в том же состоянии. Бабушка схватилась за телефон, вызвала скорую помощь. В трубку она с чем-то согласилась и побежала на кухню, принесла коробку с лекарствами. Что-то достала и попыталась положить деду в рот. Я всё, что сейчас помню, это беготню по дому, – приехали люди в белых халатах. Мы с сестрой сидели, прижавшись друг к дружке, – сестра дрожала и у неё катились слёзы. А я подумала: «Почему у меня нет слёз? Мне что, совсем не жалко дедушку?» – Жалко! Просто меня тогда словно сдавили, я сидела тихо и беззвучно. Наверное, из-за того, что сестра наплакалась, она быстро увлеклась своими заботами, а я ещё долго сидела, словно в туманном «Альбионе», боясь пошевелиться. Дедушку увезли в больницу. Бабушка пообещала, что он скоро приедет домой, но он всё не ехал. Наша бабушка никогда не носила на голове платки, а тогда повязала платок чёрного цвета и, я не помню, чтоб она его снимала. Достала из фотоальбома дедушкин портрет и уголок перемотала чёрной бархоткой. Я не понимала всего этого тогда, лишь чувствовала, что случилось что-то неприятное, отчего сильно щемит в груди и становится невыносимо грустно.
Я не задала ни одного вопроса бабушке. Я видела, как ей плохо, что она часто плачет на кухне, пытаясь не показать этого нам. Но мы приходили и обнимали её, она обнимала нас и говорила, что всё будет хорошо. Но хорошего ничего не было. Приехала старшая сестра нашей мамы, тётя Нина. Бабушка о чём-то её просила, тётя, кивая, соглашалась с ней.
Мне было три года, когда я первый раз полетела на самолёте. И мне было не понятно почему с нами не полетели бабушка и моя сестра.
Вот так, покинув Амурскую область, я прилетела на Украину.
Я пыталась спрашивать у тёти, почему мы оставили бабушку с сестрой, но меня сразу же старались отвлечь. Видя такую реакцию, я перестала задавать вопросы и стала просто жить. Однажды тётя меня посадила рядом с собой и сказала: «Хочешь, называй меня мамой…», – так как я свою маму не помнила, то особого труда мне это не составило.
У моей тёти была дочка – моя двоюродная сестра. Она моложе меня на один год. Мы с ней оказались очень похожи. Лера сразу пошла мне навстречу, обрадовалась мне, и мы стали ещё и очень близкими. Это моей тёте и её мужу понравилось.
Да, Макс, на записи моя сестра Лера. Я знаю, она к тебе неравнодушна и не решалась со мной об этом заговорить. Она думала, что у нас с тобой роман, но я ей сказала, что мы с тобой просто друзья и, если она хочет, пусть действует.
А я уехала в Амурскую область. Хочу для себя решить загадку моей жизни. И на тебя хотела положиться, как на друга. Постарайся, чтоб эту запись не видела Лера. Спасибо тебе, Макс!»
Экран потух, а я ушёл на балкон. Время было два часа ночи. Уселся в кресло, закурил, сделал глубокую затяжку, глядя сквозь стекло в ночное небо, выпустил дым.
Глава пятая: «индустрия сна»
Отряхивая от дождя зонт, Лера вошла в квартиру.
Я остаток ночи просидел на балконе пережёвывая мысли. Как всё-таки может сложиться жизнь одного человека, – сколько напутанного, и витиеватого может выйти из одной судьбы. А если сплетутся несколько судеб, если несколько жизней возьмут на себя ответственность быть связанными друг с другом? – Не будет ли это, чёрт возьми, для кого-то сумасшествием, не будет ли помрачения рассудка того, кто заглянет хоть на часок в ту тайную комнату? – А может ему будет всё равно и ничто тогда не удивит его и без того искушённый разум. А, быть может, и так, что рассудка не хватит понять, что же там происходит. Или он, как культурный зритель, но очень любопытный, аккуратно приоткроет дверь, незаметно посмотрит и незаметно уйдёт, и будет знать – туда можно вернуться снова и подсмотреть. Кому-то будет просто наплевать, – ему хватает своих баталий или просто тихой спокойной жизни без лишних нервов. Но найдётся и тот, кто надругается над чьей-то жизнью, разнесёт сплетни, словно кинет тряпку на всеобщее обтирание, не задумается, что сломал чью-то судьбу лет этак на (N… дцать). И есть люди, – скорее всего, на тысячу их один, кто осмелится проявить сострадание… Только надо ли это тем (страдающим)?
В дверь балкона постучала Лера. Раскрыв нараспашку, дохнула на меня свежим дождём. С часов трёх ночи лило. Я притащил плед и, укутавшись в него, сидел в своём кресле, слушая ритмы срывающегося на землю неба. Периодически проваливаясь в дремоту, а может, и глубоко засыпая, я просыпался и снова вслушивался в дождь. Было похоже на то, как бы я, поставив виниловую пластинку, давних лет, на старенький патефон, слушал старинные записи, настоящие и проникновенные ноты, и подобно этим редким каплям, – шуршание, потрескивание считывающей иглы придавало винтажный шарм.
– Привет! – Лера забежала на балкон и обняла меня. – Я решила приехать пораньше.