Ошибка императора. Война

– Кака семья? Молод я ишо. Да и не кажин семью хочет заводить, чего нудить к этому? Ежель война аль ещё кака напасть, и этот, как ты сказал, «перекати-поле», тож грудью встанет на защиту, не сумлевайся, дед Амон! Вона мы же здеся, как видишь!

– Да встать-то, может, и ты встанешь, да силы не те у тебя, – не унимался старый матрос. – Поди, Россия – понятие важное, да больно огромно для разумения кожного, тем паче, твого. Стреляя по врагу, не только о Родине думаешь, в очах твоих глазёнки дитяти малого стоять должны, отца и матери немощных, и ты знаешь: нет тебе назад дороги. И тогда будешь ты до последнего биться с басурманом. Сам вместо пыжа в ствол влезешь, а врага не пропустишь. Вот это и есть любовь к России, как я разумею.

Молчавший до сих пор второй салага шумно вздохнул и философски произнёс:

– Чего глотку драть? Кожна судьба на небесах писана.

Дед Амон с удивлением посмотрел на юнца:

– Ну, на небесах или в преисподней, а где-то всё-таки записана, это ты, паря, верно говоришь.

В это время ветер раздул паруса, и они слишком громко хлопнули. Так по крайней мере показалось Антону.

Он вздрогнул и смущённо огляделся по сторонам: не видел ли кто его испуг? Затем поспешил поскорее подняться на ют.

Уже с юта он посмотрел в сторону этих матросов. Их слова, слова простых мужиков-матросов, его потрясли: «Откуда им знать про глаза «ребятёнков», коль один – совсем старый служивый и вряд ли был женат, а двое других – совсем салаги». На ум Антону пришли слова одного из них: «Кожна судьба на небесах писана!» Как верно-то сказал матрос, а поди, неграмотный.

…Аниканов с удовольствием оглядел корабль. Князь Меншиков просьбу его там, в Константинополе, удовлетворил. После прибытия из Николаева в Севастополь новенького корабля по указанию самого Корнилова он был назначен на него. Аниканов был горд своим назначением. Вахтенный офицер… И не где-нибудь, а на флагмане.

За несколько дней до отхода в море Антон выбрался в город. Он прошёлся по Екатерининской улице, постоял у дома кумира всех моряков Фёдора Ушакова, зашёл в храм, затем отправился на почту, где его ждали переданные родителями передача и письмо. В посылке были тёплые вещи, в письме – обычные наставления отца и, конечно, просьбы матери одеваться теплее. Но главное, Антон узнал, что Мишка, средний брат, служит теперь на Балтийском флоте, а младший, Григорий, ещё в августе ушёл в кругосветку на фрегате «Аврора». Но Гришка, как пишет мать, сообщил по секрету, что идёт «Аврора» вовсе не в кругосветку, как пишут в газетах, а на Камчатку, в Петропавловск, но это военная тайна.

«Насмешила, мать! – рассмеялся Антон. – Тоже мне тайна! Коль она о ней знает, считай, половина улицы уже обсуждает сей поход. Эй, шпи-о-ны, где вы?..»

Вскоре Антон оказался на мостике. Доложив командиру, что всё в порядке, он занял своё место рядом с судовым компасом. В это время волна ударила в правый борт, палуба корабля резко накренилась. Антон едва успел ухватиться за тумбу палубного компаса.

Аниканов пребывал в состоянии лихорадочного нетерпения, его бил озноб. Он нервничал, словно именно от него, лейтенанта, зависел исход предстоящего боя. К тому же одни офицеры, и не только с «Императрицы», рассчитывают разбогатеть от взятия хотя бы одного турецкого судна, за что полагалось немалое денежное вознаграждение. Кто откажется от денег?.. Другие мечтают об отличии, наградах, повышении в чинах, третьи просто полны юношеского воинственного задора.

Антон, пусть явно и не признавался себе, но, сам того не желая, мысленно терзался в выборе, чего он больше хочет от сражения: денег или наград? И подленькая мыслишка где-то из глубины сознания ему нашёптывала: «И того, и другого, дурень!» И он с возмущением прошептал этой подлюке: «Молчи, подлая. Не наград и денег ищу я, а Отечеству послужить хочу».

Однако лейтенант и сам понимал: слова его звучат не совсем убедительно. Соблазн – великая вещь!..

От воспоминаний и разговора с совестью Антона отвлёк недовольный окрик командира корабля Барановского:

– Лейтенант, о чём вы мечтаете? Не видите, что апсель[62 - Апсель, стаксель – косой треугольный парус.] на стакселе провис? Фал выскочил из люверса[63 - Круглое обмётанное ниткой или отделанное медным кольцом отверстие в парусе.]…

И точно, парус забился, громко хлопая на ветру.

Возбуждение тут же прошло, Антон успокоился. Он схватил мокрый рупор и, что было сил, заорал:

– Боцман, мать твою! Апсель, апсель отдался. Обтянуть немедля…

Две колонны русской эскадры неумолимо приближались к неприятельским кораблям. С наветренной стороны шла «Императрица Мария», за ней – «Великий князь Константин» и последней – «Чесма». С подветренной стороны – «Париж», «Три Святителя», и замыкал кильватерный строй корвет «Ростислав».

Позади эскадры перед входом в бухту уныло маячили корабли «Кагул» и «Кулевчи».

«Императрица Мария» первой приблизилась к линии обстрела ближайшей к ней батареи. Удивительно, но её орудия молчали. Корабль вышел на траверз следующей батареи… Странно… Опять тишина! Корабль шёл дальше…

Нахимов направил подзорную трубу в сторону припортовой деревни Ада-Киой и… усмехнулся. По дороге к берегу бежали толпы турок, вероятно, с намерением попасть на батарею.

– Гляди-ка, проспали!.. Эка беспечность… И на том спасибо Осман-паше, – пробурчал он.

Корабль вошёл в зону обстрела следующей батареи.

12 часов 30 минут. Сражение началось. Гулко ухнули турецкие крепостные и корабельные орудия. Недолёт! Подле борта «Императрицы» появились первые шипящие всплески ядер. Но вскоре на палубу флагмана посыпались раскалённые ядра очередного залпа крепостных орудий. Послышались стоны раненых, треск падающих деревянных конструкций, затрепетали обрывки канатов. Они, словно щупальца спрута, раскачивались на уцелевших реях и стеньгах. Захлюпала часть парусов.

По команде Барановского матросы, находящиеся на палубе, отдали все крепления парусов. Потеряв ветер, полотнища обвисли, но корабль по инерции продолжал двигаться в направлении флагманского турецкого корабля «Ауни-Аллах», пока не приблизился к нему ярдов на двести.

– Отдать якорь, завести шпринг, – донеслась команда командира корабля Барановского. – Левый борт, приготовиться к стрельбе!

В воду полетел становой якорь с закреплённым за скобу шпрингом. «Императрица» стала медленно поворачиваться к турецкому кораблю, пока не встала параллельно его борта. Турки приготовились обрушить всем бортом залп по русскому кораблю.

– Левый борт, залп! – успел отдать команду Нахимов.

Выстрелы батарей обоих кораблей прозвучали почти одновременно. Корпус «Императрицы» вздрогнул, палубу окутал пороховой дым. На турецком корабле появились струйки дыма. Но и залп «Ауни-Аллаха» снёс часть рангоута и такелажа «Императрицы». Как и предполагал Нахимов, турецкие ядра летели верхом. Они ломали реи и стеньги, дырявили паруса, рвали фалы, но его матросы были внизу, на палубе.

Палуба была усеяна обломками такелажа и рангоута. Канониры быстро перезарядили орудия. Второй залп «Императрицы» разметал на палубе неприятеля надстройки, его грот-мачта надломилась и повисла на вантах.

Нахимов удовлетворённо пробурчал:

– Стареешь, Осман-паша. Слепой, что ли? Не видишь, что матросов нет на мачтах? К чему по верхам бить?

Прямо на глазах Нахимова одно из турецких ядер перебило металлический вертлюг, крепивший нижнюю грот-стеньгу, и ранило им канонира.

Адмирал вздрогнул, сжал кулаки, его лицо судорожно дёрнулось.

– Доктора, доктора, быстро! – приказал он стоявшему рядом с ним командиру корабля.

Но доктор был уже на месте. Перевязав плечо канонира, он стал спорить с раненым, пытаясь уговорить парня спуститься в лазарет. Раненый матрос оттолкнул доктора и опять бросился к своему орудию.

Корабли окутались дымом. Ветер донёс с турецкого флагмана запах гари и копоти, стало трудно дышать. Развевающиеся на ветру паруса «Императрицы» били незакреплёнными обрывками фал по пробегавшим матросам, мешая их передвижению.

Следующий залп «Императрицы Марии» по турецкому кораблю опять достиг цели. Одно из ядер перебило бушприт турецкого флагмана, другие – разбили большую часть его юта и вывели из строя несколько орудий.

Еще не менее получаса длился бой между адмиральскими кораблями. Осман-паша не выдержал: «Ауни-Аллах», отклепав якорную цепь, медленно стал дрейфовать к берегу и вскоре сел на мель. Матросы с турецкого флагмана стали сыпаться с борта в воду. Добравшись до берега, они сломя голову мчались в сторону города.

С потерей флагманского корабля руководство турецким флотом было нарушено.

«Императрица Мария» перенесла свой огонь на следующий корабль, 44-пушечный фрегат «Фазли-Аллах (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A0%D0%B0%D1%84%D0%B0%D0%B8%D0%BB_%28%D1%84%D1%80%D0%B5%D0%B3%D0%B0%D1%82%29)».

Сквозь грохот разрывов командир «Императрицы» Барановский закричал в рупор:

– Братцы, «Фазли-Аллах» – это наш бывший фрегат «Рафаил». Турки его захватили почти четверть века назад в плен без боя. Не жалеть ядер, сжечь предателя.

Залп орудий с флагмана точно угодил в борт «Фазли-Аллаха». Бывший «Рафаил» загорелся. И вдруг – взрыв… В сторону порта и города, обнесённого древней зубчатой стеной, полетели горящие обломки фрегата. Начался пожар. Ветер переносил пламя от одного строения к другому. Вспыхнули портовые постройки и запылали ближайшие к порту дома жителей. Пожары никто не тушил. В городе началась паника…

– Аллах дал, Аллах забрал, – философски произнёс Нахимов, обращаясь к Барановскому. – Правильно, что напомнили команде о позоре, Пётр Иванович. Позор надо смывать.

Нахимов помнил командира «Рафаила» подполковника Стройникова, сдавшего без боя свой корабль туркам.