Ошибка императора. Война

В комнату заглянул Аниканов.

– Вот что, Антон Дмитриевич! Пригласите-ка на завтра ко мне вице-адмирала Корнилова и генерала Непокойчицкого[37 - Непокойчицкий А.А. (1813-1881). Командующий 5-м пехотным корпусом, расположенным в Молдавии и Валахии.] к обеду. Посыльным известите команду «Громоносца»: завтра выходим в море – в Константинополь. Хватит баклуши бить в Одессе.

Конец февраля 1853 года.

Воды пролива Босфор капризны, и причина тому – ветер. Подгоняемые им волны из одного моря, Чёрного, встречаются с волнами другого, Мраморного, идущими навстречу. И тогда под стенами султанского дворца Топкапы потоки яростно борются между собой, расчищая себе путь. Всё как у людей…

Но сегодня обычные в это время года ветра, сквозняком проносящиеся вдоль Дарданелл, Мраморного моря и пролива Босфор, словно по заказу, стихли. Почти безветренная погода баловала жителей Константинополя. Не отставало и солнце: со своей вершины, зенита, оно, словно сеятель на поле, щедро разбрасывало свои зимние лучи по окрестностям столицы Османской империи.

Со спущенными парусами, на одной лишь паровой машине, переваливаясь с борта на борт, хлюпая и чавкая на небольшой волне гребными колесами, пароходо-фрегат «Громоносец» с русской делегацией на борту медленно втягивался в акваторию обширного залива. Там, в глубине, на европейском берегу Босфора, вблизи входа в пролив из Чёрного моря, находилась облюбованная многими иностранными посольствами, в том числе и русским, приморская деревня Буюкдере.

Она уютно расположилась вдоль берега, как бы разделившись на две половины: изящную верхнюю с широкой набережной и красивыми домами и нижнюю – поскромнее, населенную греками и армянами. В числе домов первой половины деревни, выделяясь размерами и богатством наружного оформления, стоял летний дом (скорее, дача) русского посольства.

Стараясь не повредить гребными колёсами утлые судёнышки местных рыбаков и торговцев-менял, нахально подплывавших под самый борт, «Громоносец» осторожно продвигался вперёд.

Свободные от несения вахт члены экипажа и пассажиры высыпали на палубы судна и с удовольствием разглядывали панораму берега.

На самой верхней палубе, спардеке, в кормовой её части, которая по-морскому называется ют, особняком от остальных пассажиров стояла большая группа офицеров – членов той самой делегации. И среди них – уже знакомый нам лейтенант Антон Аниканов. Он, как и его коллеги, также любовался видами побережья.

Слабый морской ветерок приятно обдувал лица пассажиров. Палуба не раскачивалась, к горлу не подкатывала тошнота, как совсем недавно на переходе из Севастополя.

– Благодать! – громко произнёс один из морских офицеров. – В зимнее время, господа, а уж в феврале тем более, Чёрное море редко бывает спокойным, по себе знаю. А тут… на тебе – почти штиль. И это, судари мои, хороший знак для нашего вояжа. Что, лейтенант, – обратился он к Аниканову, – ваша Балтика, поди, редко балует штилями?

Антон в ответ развёл руками, улыбнулся и неожиданно для себя вспомнил свои впечатления, когда он ещё юнгой впервые вышел в море.

«В Балтийском море тогда был шторм. Ветер, свист, рёв кругом… Команд с мостика не разобрать… Всё скрипело, всё стонало… Страшно… И в то же время прекрасно!.. Господи, как давно это было!»

Под наплывом ностальгических чувств на ум пришли слышанные им где-то слова: «Что бы ни делалось в природе: и штили на море, и бури, – всё живописно, всё прекрасно. И эти волны, набегающие друг на друга, и вечный шум ветра, мечущийся в вантах корабля, и шипящий шум морской воды под форштевнем, – всё нравится. Так и слушал бы всю жизнь».

Увлёкшись, Антон не заметил, как последнюю фразу он произнёс вслух и довольно громко.

– А кто тебе мешает, лейтенант? Слушай на здоровье, пока молодой, коль не прилипнешь к сытой адъютантской жизни при его светлости, – неожиданно услышал он за спиной насмешливый голос.

Совсем незаметно сзади к нему подошёл адъютант генерал-майора Непокойчицкого майор Зорькин. Адъютант, тщедушный, немолодой человек, с генералом служит не один год. Со слов его товарищей, Зорькин сносно выполнял свои обязанности, да и сами эти обязанности слишком далеко заходили. До майора Зорькин всё-таки дослужился, но, как поговаривают, благодаря протекции своего шефа-генерала. Зато майор обладал исключительно красивым почерком, чем вызывал зависть многих. Это всё, что Антон знал о своём коллеге.

– Да, господин майор, возможность созерцать природу во всех её проявлениях даётся всем и каждому сполна, независимо от возраста, богатства и званий. Важно уметь видеть все эти прелести, – неожиданно для самого себя высокопарно ответил Антон, – а по поводу службы у его светлости… Надеюсь, адъютантом мне недолго быть. По приходу в Севастополь буду проситься у его светлости на корабль.

– Ну-ну, – удивился майор такому высокому штилю лейтенанта. Он скептически ухмыльнулся и, встав рядом с Антоном, последовал совету молодого человека – стал разглядывать берег, выискивая в нём прелести, которые должны были его восхитить. Однако майору это быстро надоело, и он, похлопав Аниканова по плечу, пробурчал:

– Удачи, – и направился к другому борту, откуда слышались громкий разговор и смех офицеров.

Сам глава делегации, князь Меншиков, при полном параде, при шпаге и всех орденах тоже вышел на ют и теперь, широко расставив ноги и держась одной рукой за леерное ограждение, энергично поучал стоящих по обе стороны от него вице-адмирала Корнилова и генерала Непокойчицкого.

Офицеры слушали князя рассеяно. Генерал, промучившийся на переходе от качки, выглядел уставшим и часто зевал. Зато адмирал выглядел бодрым, он, почти не отрываясь, разглядывал в подзорную трубу берег.

А Меншиков говорил и говорил. Своим скрипучим, несколько дребезжащим и, можно сказать, неприятным голосом он на этот раз убеждал подчинённых в полезности проживания на морском берегу, особенно тем, кто курит трубку.

– Хотя бы раз в году, господа, нужно непременно с месяцок пожить у моря, подышать морским воздухом, прочистить лёгкие, пофилософствовать на закате… Вас, Артур Адамович, это касается в первую очередь, коль трубкой балуетесь, – обращаясь к генералу, поучал старый князь. – Ну а вы, Владимир Алексеевич, – не оставил он без внимания и адмирала, – тоже не забывайте про это.

– Спору нет, ваша светлость, полезно и весьма, – согласился генерал Непокойчицкий.

«Кто ж против… – про себя пробурчал Корнилов. – Только меня-то под пятьдесят годков зачем убеждать в этом? И так всю жизнь на море. Детей своих практически не вижу. Сыновья – ладно, а младшие дочки скоро узнавать отца не будут…»

Но вида адмирал не показывал: добродушно с улыбкой кивал своему начальнику в знак согласия. Не отличался многословием и генерал.

В свои шестьдесят шесть Меншиков был ещё довольно бодрым и деятельным стариком. Высокий, не по годам стройный, с седыми бровями и усами, он и по молодости, помимо внешности, всегда выделялся среди других энциклопедическими знаниями. Вот и сейчас, что ни спроси у князя – знает. И спорить бесполезно. И не дай бог не согласиться с ним в чём-либо!.. Его умные синие глаза, словно море перед штормом, тут же становились пепельно-синими, и казалось, что оттуда, из глубины, вот-вот громыхнёт гроза. И без того неприятный голос (вот уж Бог наградил!) прокаркает: «Сударь, вы мне не верите?..»

Светлейший князь повидал многое: сорок лет назад гнал французов от Москвы, повоевал с турками, на Чёрном море брал крепость Анапу, служил в миссиях в Берлине, Лондоне, Вене и даже в Персии. Грудь Меншикова увешана многими орденами… Одно плохо – дюже остёр князь на язык. Не зря же в армии о нем горят с легкой руки генерала Ермолова: «Меншикову не надо бритвы, ему достаточно высунуть язык, чтобы побриться».

…В это время князь попросил у адмирала подзорную трубу. Передавая её, Владимир Алексеевич, вспоминая слова Ермолова, машинально посмотрел на рот князя, надеясь в тайне увидеть его острый язык.

Меншиков подозрительно взглянул на Корнилова, однако, отвернувшись, промолчал. А Корнилов через мгновение опомнился и… засмеялся.

На внезапный смех адмирала Меншиков не отреагировал. Он взял у Корнилова трубу, оглядел берег и, ни слова не говоря, вернул.

– Поди, знаете, господа, англичане не на нашей стороне. Хоть прямо не говорят, но, думаю, не прочь с нами повоевать. Турок баламутят…

– А французы что, лучше?.. – пробасил генерал.

–А турки?.. – вставил Корнилов. – Заметили, ни одного корабля басурманов не видно. Где-то отстаиваются, а может, к чему-то уже готовятся. И мне, ваша светлость, тоже сдаётся, что войны не избежать.

– Всё возможно, Владимир Алексеевич. И задача моя – сполна потребовать исполнения турками наших требований, а коль не согласятся – обидимся и хлопнем дверью. Плохо, что одни, без союзников. Хотя государь и уверен в союзничестве англичан, но мне сдаётся, зря! Как считаете, Артур Адамович?

– Сие, ваша светлость, только его императорскому величеству и известно. Нам-то откуда знать?

На этом разговор прекратился. Корабль продолжал не спеша двигаться вперёд. Корнилов опять попросил трубу и стал осматривать окрестности. Несколько в стороне от набережной он увидел небольшой причал, от которого только что отошёл пароход и, отчаянно дымя, направился в сторону «Громоносца».

Когда дистанция между кораблями сократилась до трёх-четырёх кабельтов[38 - Морская единица расстояния, равная 185,5 метра. Одна десятая часть морской мили.], «Громоносец» совсем сбросил ход и, отработав назад для погашения инерции, остановился. Чавканье колёс затихло. Наступила непривычная тишина. На правом борту заскрипели блоки – матросы спустили трап.

Вскоре подошёл пароход, им оказался прикомандированный в прошлом году к российскому посольству военный пароходо-фрегат «Грозный». Из его рулевой рубки послышалась команда:

– Полный назад, право руля.

Паровая машина «Грозного» послушно закрутила колёса в обратную сторону. Корабль дал задний ход и остановился. И тут же с его борта вылетел столб белого дыма, а вслед раздался грохот холостого выстрела из 68-фунтовой карронады[39 - Гладкоствольное артиллерийское орудие.]. «Грозный» приветствовал соотечественников.

Ещё не полностью развеялся дым, как от парохода отчалила гичка[40 - Лёгкая быстроходная парусно-гребная шлюпка.]; взметнулись вёсла, и через несколько минут шлюпка вначале мягко уткнулась носом в борт «Громоносца», затем бочком-бочком прилепилась к трапу. По нему легко взбежал поверенный в делах российского посольства статский советник Александр Озеров, за ним, не так быстро, осторожно, одной рукой придерживая феску чёрного цвета, а другой держась за канатное ограждение трапа, – переводчик грек Аргиропуло.

Матрос багром оттолкнулся от борта «Громоносца», и гичка поспешила обратно.

Оба корабля продолжили своё движение в сторону Топхане[41 - Пушечный двор.] – ближайшего предместья Константинополя. По обеим сторонам можно было наблюдать берега, вдоль которых стояли добротные дома, больше похожие на дворцы. Чуть дальше за ними, как бы второй линией, были видны понатыканные на окрестных пригорках прилепившиеся друг к другу дома турецких деревень: низкие, неопрятные, издали больше похожие на развалины, нежели на деревенские жилища. И всё вместе это создавало иллюзию гармонии, ставило всё на свои места: здесь – богатые, там – бедные. Проплывающий мимо ландшафт дополняли пики величественных минаретов, придающие этой земной несправедливости строгость и благоговение.

Вдоль берега, совсем близко, извиваясь лентой, пролегала дорога, по которой двигались люди и повозки. Казалось, протяни с борта корабля руку – и схватишь маленького турчонка, бросающего камешки в море.

Наконец по курсу показались холмы и минареты Константинополя. Встречные потоки морей, несмотря на отсутствие парусов, заставили оба парохода чертить нужные галсы, выискивая более лёгкое сопротивление течения. И таким образом, приближаясь то к Европе, то к Азии, пассажиры на каждом повороте находили на берегах какое-нибудь селение, заполненное людьми, или развалины многочисленных древних крепостей.

Сам Константинополь, до середины XV века столица Византийской империи, разбросан по обеим сторонам Босфорского пролива и состоит из нескольких городских частей, а те, в свою очередь, делятся на множество кварталов.

Уже несколько веков в этом огромном тесном городе живут четыре народа, но вместо того чтобы сблизиться между собой, они все более и более отдаляются один от другого и набожно передают из поколения в поколение свою взаимную неприязнь. Странное и любопытное явление: турки, греки, армяне и евреи почти никогда не живут в одном квартале, не имеют тесных сношений между собой, кроме торговых сделок. И вот парадокс… опытные торговцы, турки как-то находят общий язык с евреями и армянами, наделёнными от природы способностями к торговле. Греки тоже не промах, но прошлое своё помнят, а потому своё место знают…