Ошибка императора. Война

Посол в это время с любопытством осматривал кабинет, который впечатлял своими размерами, сводчатым потолком и множеством резных дубовых панелей, закреплённых по стенам. Освещаемые довольно ярким светом от нескольких канделябров, картины, дорогие безделушки, напольные вазы и прочие милые, скорее, женскому сердцу украшения создавали в кабинете домашний уют. Бронзовые часы в форме всадника, поражающего своим копьём змею, стоявшие на камине, начали отбивать время. Мелодичный перебор колокольчиков разнёсся по кабинету.

– Однако, прохладно. Не находите, милорд? – произнёс император. – Давайте сядем ближе к камину, согреемся.

– Так, я вас слушаю, господин посол, – удобно устроившись на стуле поближе к теплу, несколько официозно произнёс император.

Сеймур сел напротив и медленно произнес:

– Ваше величество, моему правительству весьма желательно уточнить некоторые детали наших с вами предыдущих разговоров по поводу…

– Опять Турции?.. – закончил за посла фразу император. – Хм… А мои ранее высказанные суждения по этой стране ваше правительство не устраивают?

– Ваше величество, я только передаю просьбу своего руководства, не более того. Тем более, как вы, очевидно, знаете, преемник лорда Палмерстона, граф Кларендон, желает поскорее войти в курс дела, – как можно безразличнее и даже с некоторой обидой ответил посол: мол, ну я-то здесь при чём?

Однако показное безразличие Сеймура было только обычной маской искушённого политика, не более того. Внутри же у немолодого, где-то за пятьдесят лет, посла всё больше нарастало чувство странной, пока не совсем внятной тревоги. Собственно, признаки некоего беспокойства были и раньше, но с последним посланием из Лондона они как-то весьма заметно усилились и, более того, стали тревожными.

«Королева с опаской смотрит на рост могущества России, – писали из Лондона. – Предложение императора Николая о совместном разделе Турции слишком расплывчато, но даже и в таком виде амбиции русского царя опасны, они грозят благополучию нашей империи. Милорд, нужна конкретика. И ещё! При первой возможности постарайтесь прилюдно показать своё неуважение к французскому послу, вплоть до конфликта с ним. Нам важно всячески подчёркивать неприязнь к Франции. Причину ссоры придумайте сами».

«Ну, склока с французом прошла удачно, прямо на глазах императора, – с почтительностью глядя на русского самодержца, размышлял Сеймур. – Что за афёру они там, в Лондоне, затевают? Кастельбажак легко пошёл на скандал, а, завидев царя, стал меня толкать руками, ещё немного – и дал бы мне по морде… Тут уже не видимость ссоры, а вполне реальная… Хотя француз – человек грубый, солдафон до мозга костей, для него распустить руки – не проблема. Видимо, и он получил подобное указание. Так что же в Лондоне все-таки затевают? Вон новых подозрительных комерцсоветников мне прислали в помощь… Ходят, всё высматривают… Может, шпионы?.. Мне не доверяют?..»

В это время император шумно вздохнул и забарабанил пальцами по столу. По его лицу пробежала тень недовольства. По всему чувствовалось, что монарх без особого удовольствия согласился на эту встречу.

– Я вообще-то рассчитывал получить от вас, милорд, ответы на поставленные мною вашему правительству вопросы. Но в связи с отставкой лорда Палмерстона, – Николай вздохнул, – придётся начинать всё с начала. Вы знаете моё отношение к Великобритании. То, что я вам лично говорил ранее, повторю и теперь. Главной заботой русского престола была, есть и будет безопасность Европы, в том числе и России как её незыблемой части. А потому я искренне желаю, чтобы наши государства были связаны крепчайшими узами дружбы. Мы – две империи! Нам нельзя конфликтовать. Я уверен, что это возможно. Я и ранее передавал Джону Расселю, с которым в отличии от его приемника, графа Дерби, был знаком более тесно, что если мы заодно, то для меня остальное несущественно, а уж то, что будут думать о нас другие, меня вообще не интересует. Эти же мои слова были доведены и до нынешнего премьер-министра графа Абердина. Жаль, что правительство её королевского величества поменяло своё мнение, так ведь, сэр Сеймур?

– Видимо, так, ваше величество. Сэр Абердин в некоторой степени идеалист, его политика сочувствия народным волнениям в Европе не вполне согласовывается с прошлой политикой лорда Палмерстона и её величества королевы. И всё-таки, ваше величество, я был бы рад, если бы вы присовокупили несколько успокоительных слов насчет Турции.

Император нахмурился. После некоторого колебания он твёрдо произнёс:

– Мир – песок, огромная масса золотистого песка… Как он податлив в руках и под ногами… Порой кажется: бери его, делай по своему разумению из него все, что хочется!.. Сколько веков разные люди пытаются из этой массы слепить что-то прочное, постоянное. Ан нет! Всё меж пальцев утекает. И опять всё меняется, и опять всё надо начинать сначала. Так и с государствами… Давно ли Турция устрашала весь мир? Расползлась по территории, равной едва ли не всей России. И что сегодня?

Посол не ответил, он развёл в стороны руки. А Николай продолжил:

– Вы сами знаете, милорд, что дела Порты находятся в самом дурном состоянии. Она близка к полному распаду. Её гибель, однако, была бы несчастьем для Европы. Турки и народы, её населяющие, разбредутся по всем странам, а прошу заметить, милорд, они другой веры, другой культуры. И что будет с Европой через пятьдесят лет?.. Догадаться нетрудно. России и Англии необходимо обоюдное согласие по этому вопросу и не предпринимать ничего втайне друг от друга.

– Я уверен, что моё правительство вполне разделяет этот ваш взгляд, ваше величество,– как можно уверенней произнёс Сеймур. – Если я правильно понял слова вашего величества, – продолжил он, – вы считаете расчленение Турции весьма возможным?

– Напротив, – с нотками огорчения возразил император. – Это вы, англосаксы, приписываете мне какие-то завоевательные стремления. Я не разделял и не разделяю идей моей бабки, императрицы Екатерины. Моё государство так обширно, что приращение территорий само по себе уже заключает опасность, а потому я не имею никаких территориальных претензий к Турции. Но меня весьма и весьма заботит, что в Турции есть десяток миллионов христиан. Россия получила свет христианской веры с Востока – это факт, и это подразумевает некоторый долг.

На последних словах императора посол чуть-чуть иронично скривил губы. Николай это заметил. Сделав паузу, он как-то не по-доброму посмотрел на англичанина и недовольно произнёс:

– А вот то, что вы подумали, милорд, при словах о моём долге перед христианами… в данном случае к России не имеет никакого отношения. Тот факт, что мой брат Александр не поддержал в 1821 году восстание греков против турок, то есть христиан против мусульман, говорит о дальновидности брата. Не хотел он проникновения в Россию бунтарских настроений.

Император посмотрел на посла. Сеймур отвёл глаза в сторону. И Николай, заметив это, произнес:

– Вот-вот, ваш дальнейший ход мыслей мне тоже известен. Декабрь 1825 года?!.. Так ведь?

Однако посол промолчал. И император счел нужным ответить:

– Должен вам, милорд, заметить, то было совсем другое. Да-да, другое. На площадь вышли недовольные, желавшие в одночасье поменять исконные порядки в русском государстве. И эти настроения шли оттуда, из Европы! И уж поверьте мне, то бунтарство совсем не связанно с религией, тем более с христианской.

Император замолчал. События тех давних лет в одно мгновение пронеслись в его голове. Сеймур видел состояние русского самодержца и потому тактично не стал его тревожить продолжением неприятного разговора.

Наконец, словно очнувшись, император вернулся к первоначальной теме:

– Опять повторюсь: ещё при моём отце, императоре Павле I, его министр иностранных дел Ростопчин, точно сравнил Турцию с безнадёжно больным человеком, коему медики не хотят объявить об опасности его болезни. Весьма метко и чётко заметил министр. И сегодня она, Турция, качается, и кажется, что вот-вот упадёт.

И лучше, милорд, нам предупредить её падение, нежели ждать катастрофы. Ещё в 1844 году, будучи в вашей стране, я так и сказал английской королеве на одном из раутов. И она была солидарна со мной.

В знак согласия посол слишком подобострастно закивал головой. Заметив это, Николай внутренне разозлился и с более суровой интонацией продолжил:

– Но, милорд! Тут я вам скажу со всей откровенностью: если Англия надумает в ближайшем будущем водвориться в Константинополь или под любым предлогом взять под свой контроль проливы Босфор и Дарданеллы, то я не позволю ей этого сделать… Но и я, со своей стороны, равным образом расположен принять обязательство не водворяться туда, разумеется, в качестве собственника; в качестве временного охранителя, коль вынудят к тому серьёзные обстоятельства, – дело другое.

В камине затрещали дрова. Император встал, подбросил пару поленьев. Затем, заложив руки за спину, стал расхаживать по кабинету. Посол тоже встал.

– Меня несколько удивляет подобный разговор, милорд, – снова заговорил Николай. – Вы прекрасно знаете, что я не меняю своих решений. А такая настойчивость вашего правительства в вопросах, связанных с Турцией, оставляет в моей душе недоверие и даже, скажу больше, сомнение в наших дружественных отношениях. Надеюсь, это сомнение рассеется в скором времени. Так ведь, милорд?

– Безусловно, ваше величество!

– А вот, как я уже говорил не единожды, что меня волнует больше всего, так это положение христиан в Османской империи. А оно, как вам известно, тревожное. Я должен иметь право на вмешательство, коль на то будут основания.

– Но, ваше величество, судьба христиан – не повод для чересчур резкого обострения отношений с турками. Ведь это не понравится и другим странам.

– Это у вас, англичан, религия не главное в единстве народа и стабильности государства. Россия – другое дело. Христиане в своей основной массе сотворённый Создателем мир воспринимают чувствами, душой, данной от Бога нашего Христа, пришедшего в Россию с Востока. Православные христиане – совестливые, в беде не бросят, плечо, коль надо, подставят.

Император перекрестился и несколько торжественно произнёс:

– И это налагает на нас, русских православной веры, известные обязательства. Можете вы себе представить на миг, что империя османов рухнет? Ужо молчу про Европу… Нетрудно догадаться, что будет с людьми одной с нами веры… Лучше нам предупредить сию катастрофу, чем ждать, что такое случится.

Император задумался, затем снова продолжил:

– Надеюсь, вы в курсе, милорд, что год назад французы в конце лета провели наглую демонстрацию силы. У стен Константинополя неожиданно появился их военный корабль. Не помню, сколько на нём было пушек, но уже в декабре турки передали ключи от церкви Рождества Христова католикам. Каково?.. Заметьте, сударь, не православным, коих в Турции более десятка миллионов… И это странно… До подозрительности странно, милорд! Я бы даже сказал, оскорбительно для России. Все знают: проход военных кораблей по проливам Дарданеллы и Босфор, согласно Лондонской конвенции 1841 года, в мирное время запрещён!.. А ваше правительство молчит и никак не комментирует сие нарушение.

– Ваше величество, вы несправедливы к Великобритании. Это нарушение конвенции правительством её королевского величества было расценено как недружественное по отношению к заинтересованным сторонам.

– Что вы говорите? – с нескрываемой иронией произнёс император. – Так громко возмущались, что даже мой посол Бруннов в Лондоне, и тот не расслышал ваше гневное осуждение.

Англичанин изобразил на лице что-то похожее на сожаление, но промолчал.

– Поэтому я повторюсь, – решительно сказал Николай I, – наихудшие обстоятельства при крахе Турции меня могут вынудить к решительным действиям. Чего я, видит Бог, не хочу. Но смею заверить ваше правительство, что при тех же обстоятельствах возможен и другой путь – установить временный международный контроль, конечно, с вводом в Турцию совместных вооружённых сил. Почему нет?.. Вот, милорд, пункты, по которым я желал бы иметь понимание и содействие Великобритании.

Ясно сознавая громадную важность последних слов императора, посол сделал паузу, прежде чем ответить государю. Он уже хотел было уточнить, что государь имел в виду под наихудшими обстоятельствами, но… не стал этого делать. В последнюю секунду Сеймур решил не акцентировать на этом внимание. «Наверное, – решил он, – именно слова русского императора

«вынудить к решительным действиям» и хотели бы услышать в Англии… Что ж! Лондон их услышит и довольно скоро». Вслух же Сеймур деловито произнёс:

– И они, содействие и понимание, с нашей стороны обязательно будут, ваше величество. Насколько мне известны намерения моего правительства, я наперёд смею вас заверить, что в случае возможного падения Турции и ваших, как вы выразились, вынужденных временных действий королева Великобритании не станет разрушать дружеские связи с Россией, тем самым теряя друга и союзника, – голос посла дрогнул.

Сеймур врал и, как истинный джентльмен, слегка покраснел. Но Николай I этого уже не заметил, как не заметил и дрогнувшего голоса своего визави.

Чтобы как-то исправить неловкость от своих совсем не убедительных слов (хотя у него мелькнула мысль, что в дипломатии все средства хороши), Сеймур энергично произнёс: