Дневники: 1936–1941

Хочу добавить, что мы ждем, когда Салли разродится, поэтому никуда не уехали. «А она вообще беременна?» – снова и снова вопрошает Л. Он приготовил для Салли лежанку за ширмой в своем кабинете, а она скачет и резвится.

22 июня, вторник.

Разве не стыдно писать в первую очередь здесь, а не браться за Конгрива? Вот только мои мозги после разговоров с мисс Сартон, с Мюрреем, с Энн [Стивен] после ужина отказали, так что я не смогла прочесть «Любовь за любовь». И не буду заниматься «Тремя гинеями» до понедельника, пока как следует не отдохну. Потом займусь главой о профессиях, потом концовкой…

Поэтому сейчас надо перекачать кровь от этой части мозга к другой, как абсолютно верно советует Г. Николсон. Я хочу написать рассказ о сне на вершине горы. Почему сейчас? О лежании в снегу; о цветных кольцах; о тишине… и одиночестве. Но не могу. Неужели я не смогу на днях побаловать себя этим коротким погружением в другой мир? Теперь будут только короткие. Больше никаких длинных изысканий – лишь внезапная интенсивная проза. Вот бы я могла придумать себе другое приключение. Как ни странно, есть одно – пришло в голову на Чаринг-Кросс-роуд, – и оно тоже связано с книгами, какая-то новая комбинация старых идей. Брайтон?! Круглый зал у пирса и люди ходят по магазинам, скучают друг по другу, – история, которую Анжелика рассказывала летом. Но как это сочетается с критикой? Я пытаюсь уловить четырехмерный разум… жизнь в контексте эмоций, вызванных литературой; многодневная прогулка; приключение разума; что-то в этом роде. Бесполезно повторять мои старые эксперименты – в экспериментах должна быть новизна.

Энн – огромное морское чудище. Ее волосы перевязаны лентой из «Woolworth». Она загорелая, поцелованная морем. Я имею в виду, что она похожа на кариатиду корабля. Они с Ричардом[502 - Ричард Ллевелин Дэвис (1912–1981) – архитектор, выпускник Кембриджа, сын Кромптона и племянник Маргарет Ллевелин Дэвис. В 1938 году он женился на Энн Стивен.] (помолвлены?) приглашают нас на ужин в понедельник. Именно эта просьба радует нас, которых постоянно дразнят и донимают всевозможными приглашениями. Молодежь, однако, довольно безжалостна. Ожесточенная и эгоистичная, но при этом очень чувствительная. Энн сказала, что должна была стать первой, но из-за политики стала третьей [на экзаменах?]. Я дала ей пять гиней, а она думает, что мне легко даются деньги – конечно, она не читала «Годы».

Сартон разочарована, но считает, что «Годы» намного лучше «Волн». Размахивает чашкой чая, чашкой розовой воды – то есть она прекрасна, элегантна, почти поэтична, но это скорее в письмах, чем в речи. Есть в ней американская прозорливость; Сартон три года руководила театром в Нью-Йорке, но дело загнулось, и она занялась поэзией и зоопарком; живет летом в доме Джулиана Хаксли[503 - Джулиан Сорелл Хаксли (1887–1975) – английский биолог, эволюционист и гуманист, политик; первый генеральный директор ЮНЕСКО, сыгравший одну из основных ролей в создании этой организации и Всемирного фонда дикой природы.] в Уипснейде[504 - Небольшая деревня и гражданский приход в графстве Бедфордшир.], пишет роман для Котелянского, и нам пришлось пообещать приехать к ней на ужин[505 - Мэй Сартон, приходившая на чай к ВВ 21 июня, временно жила в квартире Джулиана Хаксли в загородном доме Зоологического общества, секретарем которого он являлся в 1935–1942 гг. Через Хаксли Мэй Сартон познакомилась с Котелянским, который в то время работал рецензентом издательства «Cresset Press», опубликовавшего ее первый роман (1938) «Гончая-одиночка».]. Энн Уоткинс учуяла запах журнальных статей и хочется поговорить еще раз. Тут мое терпение лопнуло. Нет, не буду я писать для журналов, которые хорошо платят, да и не смогла бы. Поэтому каждый день работаю над «Тремя гинеями». А вот и Розмари Бересфорд[506 - Розмари Бересфорд (1916–?) – старшая дочь Джона Болдуина Бересфорда (1888–1940), госслужащего, литератора, коллеги по Казначейству и близкого друга Вулфов, Саксона Сидни-Тернера. В 1937 году Розмари закончила Ньюнем-колледж Кембриджа.]; тактично устрою ей допрос с пристрастием по поводу английской литературы в Кембридже. Энн считает, что Пернель[507 - Джоан Пернель Стрэйчи (1876–1951) – четвертая из пяти сестер Литтона, языковед, преподавательница французского языка, директриса Ньюнем-колледжа Кембриджа.] слишком консервативна. Мисс Кристал[508 - Эдит Маргарет Кристал (1887–1963) – преподаватель теологии в Ньюнем-колледже.] хочет часовню. Мисс К. не разрешает им держать граммофоны. Но гулять по ночам можно. «У нас бедный колледж, – говорит она, – поэтому мы не можем вступать в клубы». Однако я сомневаюсь, что она понимает весомость моих аргументов. Она поглощена политикой, коммунизмом и Ричардом. По ее словам, план заключается в том, чтобы принять политику Лейбористской партии, которая заключается в постепенном пересмотре образования, заработных плат, идей социализма, но надо быть готовым проводить ее силой. Некоторых побед можно добиться только силой. Она привела в пример Французскую революцию[509 - Великая французская революция (1789–1799) – крупнейшая трансформация социальной и политической системы Франции, приведшая к уничтожению в стране старого порядка и абсолютной монархии и к провозглашению Первой французской республики (1792).]. Я спорила с этим. Их привлекает слава смерти в бою, а не при родах; зрелищность; всеобщее внимание. В понедельник я продолжу свои изыскания.

23 июня, среда.

После прочтения шедевра «Любовь за любовь» [Конгрива] пишется с трудом. Я и не подозревала, насколько пьеса хороша. И какой восторг испытываешь, когда читаешь такие шедевры. Превосходный незыблемый английский язык! Да, всегда нужно держать под рукой классику, чтобы иметь возможность опереться на нее. Не могу описать свои чувства; завтра мне придется изложить их в статье. Не могу я и взяться за стихи бедняжки Розмари, как следовало бы в преддверии сегодняшнего вечера. Как мог Л.С. в НБС[510 - Национальный биографический словарь; его составителем был Лесли Стивен (Л.С.).] отказать Конгриву в чувственности и страсти – да в одной этой пьесе их больше, чем во всех пьесах Теккерея[511 - Уильям Мейкпис Теккерей (1811–1863) – английский писатель-сатирик.], равно как непристойности и прямоты. Но хватит…

Вчера я ходила по магазинам, закупилась по мелочи в «Selfridges»; днем стало очень жарко, а я была в черном; удивительные погодные перепады этим летом: то буря, то жара, то холод. Вернувшись домой, я увидела длинную вереницу беженцев, словно караван в пустыне; они шли через площадь – испанцы из Бильбао, который, надо полагать, пал[512 - Бильбао (город на севере Испании, в Стране Басков) пал 18 июня под натиском восставших испанских войск, но около 4000 детей баскских детей были заблаговременно эвакуированы на линкоре «Royal Oak», высадившем их в Саутгемптоне 23 мая. Позже беженцы были распределены по различным загородным центрам, и группа, которую заметила ВВ, предположительно шла пешком от одного железнодорожного вокзала к другому.]. У меня на глаза почему-то навернулись слезы, хотя никто не выглядел потерянным. Бредущие дети; женщины в дешевых лондонских куртках и ярких платках на голове; молодые мужчины – все они несли дешевые чемоданы, либо ярко-синие эмалированные чайники и огромные кастрюли, наполненные, полагаю, вещами от какой-нибудь благотворительной организации; шаркающая процессия бежавших от войны людей, которые вынуждены таскаться по Тависток-сквер, по Гордон-сквер, а потом куда? Странное зрелище – они как будто знали направление; наверное, их кто-то вел. Один мальчик болтал, а остальные сосредоточенно слушали, как люди в походе. Полагаю, это и есть причина, по которой мы не можем писать так, как Конгрив.

24 июня, четверг.

Письмо от Оттолин с похвалой моей статьи о Гиббоне в NSN. Я вдруг заметила, что все друзья, которым не понравились «Годы», вечно хвалят мои статьи, чтобы убедить меня отказаться от художественной прозы и, полагаю, загладить свою вину за то, что им не понравились «Годы». Она сильно болела и уже думала, что пора прощаться[513 - На полях ВВ написала: «В среду, 23 июня, я купила четыре так называемые янтарные трубочки. Хочу посмотреть, как долго они выдержат без трещин». Смысл этого комментария не ясен.], но сейчас идет на поправку в Танбридж-Уэллсе[514 - Город на юго-востоке Англии в графстве Кент. В мае 1937 года Оттолин Моррелл перенесла инсульт и лечилась в частной клинике.]. Пипси[515 - Филипп Эдвард Моррелл (1870–1943) – либеральный политик, ЧП с 1906 по 1918 г. В 1902 году он женился на леди Оттолин Виолет Анне Кавендиш-Бентинк.] читает ей «Эмму»[516 - Четвертый большой роман Джейн Остин, законченный в 1815 году.], а сама она читает Генри Джеймса.

Вчерашний вечер был тяжелым и бесплодным: я не понимаю, зачем Саксону[517 - Саксон Арнольд Сидни-Тернер (1880–1962) – госслужащий, член группы «Блумсбери».] понадобилось бросать Розмари на наши жернова, равно как не было никакого смысла приводить финку – белокурую искреннюю девушку, которая почти не говорила по-английски, а из сказанного понимала только треть. Сам же Саксон хранил почти полное молчание, доброжелательное, но снисходительное; ленивое. «Почему?» –снова и снова спрашивала я, и мне пришлось бы еще труднее, если бы не пришли Энн и Ричард Л. Дэвис, а вдобавок еще и Карин с Адрианом, которые внесли дисгармонию. Так что разговор не клеился, и мы прыгали с темы на тему. Бедняжка Розмари Бересфорд собирается преподавать английскую литературу детям в провинции. Энн очень непосредственная, пылкая и грубоватая, но в то же время чувствительная – любопытное сочетание, красота кариатиды, – немного помятая и побитая. Ричард, полагаю; эгоистичен, но достаточно любезен. Ребекка Уэст[518 - Ребекка Уэст (1892–1983) – британская писательница, журналистка, литературный критик, суфражистка. Будучи молодой радикалкой, она писала в воинствующий феминистский еженедельник «Freewoman»; в 1912 году ее враждебная рецензия на роман Уэллса привела к их встрече и роману, прекращенному по инициативе Ребекки только в 1923 году.] приглашала нас на ужин в тот вечер. Что ж, не знаю, было ли бы это лучше. Странно, что Саксон так беспричинно настойчив.

25 июня, пятница.

Вчера вечером были на встрече в Альберт-холле[519 - Концертный зал в Южном Кенсингтоне. 24 июня в Альберт-холле состоялась встреча, организованная Национальным объединенным комитетом помощи испанцам под названием «Испания и культура», с целью сбора средств для детей баскских беженцев. Вулфы были в числе известных писателей, художников и артистов, приглашенных занять места на платформе позади выступающих.]. Клянусь, в последний раз. Ничего толком не слышно. Те, кто стояли позади, слышали из мегафона лишь обрывки фраз. Немного семейных сплетен. Несса, Дункан, Морган. О, но как же здорово, что меня представили Одену, который хотел, чтобы это сделал Стивен. Маленький жесткошерстный терьер; узкие глазенки; грубое лицо; интересный, я полагаю, но колючий, желтовато-бледный молодой человек. Чарльз Тревельян[520 - Сэр Чарльз Филлипс Тревельян, 3-й баронет (1870–1958) – британский политик Либеральной, а затем Лейбористской партии; старший брат Р.К. Тревельяна.] и другие. Потом речи. Потом полушутливый сбор денег; затем аукцион картин. Одна – Пикассо[521 - Пабло Пикассо (1881–1973) – испанский и французский художник, скульптор, график, театральный художник, керамист и дизайнер.], вторая – Каппа[522 - Эдмонд Ксавье Капп (1890–1978) – британский художник-портретист и карикатурист, написавший портреты многих политиков, художников и музыкантов того времени.]. Все какое-то театральное, пустое и фальшивое. Воган [Филлипс] с перевязанной рукой выглядел трагичным и потерянным, – так я думала, слушая пение баскских детей, доносящееся из граммофона. Робсон[523 - Поль Лерой Робсон (1898–1976) – американский певец (бас), актер театра и кино. В своем месте Квентину Беллу Ванесса описала его как «настоящую звезду вечера – на него приятно смотреть… и голос вполне соответствует его внешности».] пел, отзывчивый, податливый, негроидный, выразительный, раскованный, весь разгоряченный и вспотевший, будто явился прямиком из африканских джунглей. Я выслушала несколько упреков и благопожеланий. Итак: Банни простужен, Морган равнодушен, Оден радушен, Салли [Чилвер] дружелюбна; Кингсли Мартин беспокоен – мне он не нравится, – многословен, истеричен, и он вез нас домой, убирая руки с руля и жестикулируя – у Леонарда совершенно другой стиль вождения. Я тороплюсь. Некогда анализировать. Едем в Монкс-хаус. Никаких щенков. Прекрасный день. Олаф Стэплдон[524 - Уильям Олаф Стэплдон (1886–1950) – британский философ-футуролог и прозаик. 9 марта 1937 года он написал ВВ: «Спасибо. Моя работа так груба по сравнению с вашей. Ваша высокая оценка меня очень радует», – хотя не совсем ясно, что послужило поводом для его письма. Стэплдон отправил ВВ экземпляр своего романа (1937) «Создатель звезд». 15 июля 1937 года, отвечая на благодарственное письмо ВВ (потерянное), он выразил удовольствие от того, что «некоторые идеи в моей книге созвучны вашим мыслям».] прислал мне свою новую книгу, что льстит мне, ибо три газеты назвали ее шедевром, а четвертая – провалом. Неужели я более расположена к нему, раз он, по его словам, восхищается мной? Ох уж это совершенно души – как его добиться? Берусь за «Конгрива» и собираюсь написать за три дня в Монкс-хаусе. Потом вернусь к «Трем гинеям» с новыми силами.

28 июня, понедельник.

Дом – это охотник, который спустился с холмов[525 - Отсылка к стихотворению «Реквием» Роберта Льюиса Стивенсона.], и Вулфы вернулись из Монкса домой, в придачу весьма отдохнувшие. Три вечера в уединении. Подумать только! Когда в последний раз случалось такое чудо? Ни разговоров, ни телефонных звонков. Только уханье совы и, быть может, еще раскаты грома; лошади спускались к ручью; мистер Боттен [фермер] приносил по утрам молоко. Ужасно жаркие выходные; над Льюисом словно облако белой пыли. Пожелтевшая трава скошена. Сено в черную крапинку на холме. Кое-где на лугах трава еще доходила мне до колен, и меня не было видно, когда я лежала вчера на берегу реки. Все мы вымотались, пытаясь перетащить кресло – на этот раз для Л., – но оно застряло; мы с Луи уперлись как бараны; тягали как лошади. Оно застряло на полпути вверх по лестнице, и только Перси в своем лучшем воскресном коричневом пиджаке смог стащить его обратно вниз (кстати, он подумывает оставить нас[526 - Перси Бартоломью оставался садовником ЛВ вплоть до окончания войны.]). Встали сегодня в 7:30, нарвали роз и поехали через Уимблдон, так как Уондсуэртский мост закрыт на ремонт. Уимблдон весь покрыт буйной растительностью, в самый раз для пастухов и пастбищ; пробка на Портленд-роуд, но в 10:30 мы добрались, а в 11:00 я приступила к работе на «Второй гинеей». Она уже начата, эта очень трудная глава, но я воспряла духом, прочитав кое-что из первой; внезапно мне пришло в голову, что главы будет три, и если я продолжу усердно работать пером, то к августу закончу. Но будет ужасно много рассуждений (как по мне), а еще надо подобрать цитаты. «Роджер» на очереди. Письма от Алтуняна[527 - Эрнест Хейг Риддел Алтунян (1889–1962), чей отец был врачом из Армении, владевшим больницей в Алеппо (крупнейший город Сирии), родился в Англии получил образование в Рагби и Кембридже, намереваясь стать помощником отца. Алтунян стал врачом в 1919 году и в октябре вернулся в Алеппо с женой и детьми, чтобы продолжить медицинскую карьеру.], Мэри Фишер[528 - Мэри Летиция Сомервиль Фишер (1913–2005) – единственная дочь Г.А.Л. Фишера, директора Нью-колледжа Оксфорда, и его жены Леттис; племянница Уильяма Фишера.] – прочла в пятничной газете, что умер Билли[529 - Адмирал сэр Уильям Вордсворт Фишер (1875–1937) – офицер Королевского флота. Г.А.Л. Фишер и Уильям Фишер были двоюродными братьями ВВ; последнего Вирджиния не видела с 1910 года, когда она участвовала в мистификации на «Dreadnought» (см. КБ-I).], – и досье от Этель Смит.

29 июня, вторник.

«Миссис Вулф, не окажете ли вы мне большую услугу?» – щебетала эта яркая птица, Ишервуд, у Ричарда Дэвиса вчера вечером. Речь шла о послании для конференции международных либертарианцев в Мадриде[530 - В июле в Испании должен был состояться Второй международный конгресс писателей. Министерство иностранных дел отказалось выдать визы английским делегатам, хотя самые решительные, в том числе Стивен Спендер и Сильвия Уорнер, смогли обойтись без виз.]. Ишервуд собрался ехать с Оденом, Стивеном и мисс Таунсенд Уорнер[531 - Сильвия Нора Таунсенд Уорнер (1893–1978) – английская романистка и поэтесса.]. Но он только что позвонил спросить номер Хью Уолпола и сказал, что Министерство иностранных дел, вероятно, запретит поездку по причине некомпетентности. Это был тяжелый, по-молодежному некомфортный, но честный и искренний вечер, ужин в гостиной Р. без штор; они с Энн приготовили курицу; спаржа, обжаренная по ошибке; однако он очень внимательный и сообразительный хозяин. Вино и все прочее. Кошка и цветы. Белые стены, ничего цветного. Опрятно и пустовато. Энн в розовом, красивая и грубая, скрывающая некоторые чувства, я полагаю, женского свойства. Странный сосуд для страстной любви, то есть для нежной и внимательной к партнеру любви. Именно это, по-моему, делает ее иногда резкой, но в то же время более зрелой. Вошел или спустился из своей комнаты Морган с яркой птицей. Сняв пальто, ибо вечером было жарко, Морган обнажил круглый живот. Неужели он внезапно растолстел? Довольно молчаливый, слоняющийся, клюющий и, как обычно, ускользающий. Обсуждали в основном встречу в Альберт-холле и Мадрид. Ради мисс Браун[532 - Сбором денег в Альберт-холле (было собрано около ?1500) занималась некая Изабель Браун, обладавшая невероятным даром убеждения.] Морган пожертвовал ?5. Лучше бы я осталась дома и легла спать. Но вечер был хорош в каком-то нелепом подростковом смысле. А Ричард, возможно, не такой уж и завидный зять, по словам Адриана. Интересно, но мне некогда: пора на обед. Сейчас я вовсю работаю над «Второй гинеей». «Годы» все еще на вершине. И даже еще выше. Седьмой тираж. Но что это значит? Что я смогу купить книжный шкаф?

11 июля, воскресенье.

Пробел, но не в жизни, а в записях. Каждое утро у меня в разгаре работа над «Тремя гинеями». Начинаю сомневаться, закончу ли книгу к августу. Но я будто в центре своего волшебного пузыря. Будь у меня время, я бы описала свой любопытный взгляд на мир – бледный разочарованный мир, – каким он мне время от времени видится, когда оболочка пузыря истончается, то есть когда я устаю или прерываюсь. В такие моменты я думаю о Джулиане под Мадридом. Маргарет Ллевелин Дэвис[533 - Маргарет Кэролайн Ллевелин Дэвис (1861–1944) – генеральный секретарь Кооперативной женской гильдии с 1899 по 1921 г. Она оказывала сильное влияние на направление политической мысли и деятельности ЛВ после его женитьбы на ВВ и была верным другом для обоих. Джанет Кейс умерла в июле; ВВ согласилась на просьбу Маргарет (см. ВВ-П-VI, № 3272) и ее статья «Мисс Джанет Кейс: ученый-классик и учитель» вышла в «Times» от 22 июля 1937 года.] пишет, что Джанет умирает, и спрашивает, не напишу ли я о ней для «Times» – чудная идея, как будто это имеет какое-то значение. Однако вчера я все же задумалась о Джанет. Полагаю, писательство для меня – разновидность медиумизма[534 - Практика медиума – человека, который, как считают последователи спиритуализма, служит более одаренным связующим звеном между двумя мирами: материальным и духовным]. Я становлюсь личностью. Теперь о социуме: ужин в клубе Саксона; старый сэр Уильям[535 - Сэр Уильям Монтегю Грэм-Харрисон (1871–1949) – британский юрист и госслужащий.] и [Д.Б.] Бересфорд; Нефы[536 - Элинор Касл Неф (1895–1953) – жена Джона Ульриха Нефа (1899–1988), американского экономического историка и преподавателя Чикагского университета.], Сивилла, Баттс, Сартон – так много лиц. С Бюсси[537 - Альбер Симон Эме Бюсси (1870–1954) – французский художник, женившийся на Дороти Стрэйчи (сестре Литтона, см. 27 июля 1938 г.).] я увидеться не смогла, хотя была бы рада встретиться с Матиссом[538 - Анри Эмиль Бенуа Матисс (1869–1954) – французский живописец, гравер и скульптор.], Пернель и остальными[539 - С момента последней записи у ВВ было множество социальных контактов. 30 июня Вулфы поехали в Уипснейд, чтобы поужинать с Мэй Сартон; выходные они провели в Родмелле, а 5 июля к ним на Тависток-сквер на чай приехали Нефы, посещавшие их в Монкс-хаусе четырьмя годами ранее (см. ВВ-Д-IV, 8 августа 1933 г.); приезд Нефов совпал с визитом к Вулфам леди Коулфакс и Энтони Баттса. 6 июля Вулфы ужинали с Хелен Анреп, а на следующий день не пошли на коктейльную вечеринку Бюсси и не встретились с Матиссом (однокурсником Симона). 9 июля, Саксон Сидни-Тернер пригласил Вулфов на ужин в клубе «Оксфорд и Кембридж», где они встретились с Бересфордом (см. 22 июня 1937 г.) и отставным советником Казначейства, сэром Уильямом Грэмом-Харрисоном.]. Но часы пробили час.

12 июля, понедельник.

Буду писать здесь, чтобы не думать о «Трех гинеях». Холодный июль; серое небо. Вчера вечером была наедине с Нессой в ее студии. Я замечаю, что мы очень осторожны в своих замечаниях о Джулиане и Мадриде, однако она начала обсуждать политику. Я всегда чувствую безмерное отчаяние по ту сторону поля, по которому мы ходим и по которому я сейчас хожу с такой энергией и восторгом. Полагаю, эта реакция на 9 месяцев мрака и отчаяния в прошлом году.

Вчера я ездила в Сток-Ньюингтон[540 - Район, занимающий северо-западную часть лондонского района Хакни.] и нашла там надгробие из белого камня, на котором простыми и крупными буквами высечено имя Джеймса Стивена[541 - Сэр Джеймс Стивен (1758–1832), английский адвокат, связанный с движением за отмену рабства; прадед ВВ, шурин и друг Уильяма Уилберфорса.] – полагаю, он и сам был простой и крупный. Длинная надпись об Уилберфорсе, его жене и семье на камне аккуратно прикрыта зеленым велюром [мхом?][542 - Семейный склеп и надгробие в церковном дворе в Сток-Ньюингтоне были возведены Джеймсом Стивеном; надпись об Уилберфорсе добавлена после его смерти. В 1774 году родители Джеймса Стивена переехали из города в «очень приятный и благородный дом, расположенный в саду, на северной стороне Черч-стрит», где через год умерла его любимая мать (см. «Мемуары Джеймса Стивена», опубликованные издательством «Hogarth Press» в 1954 году).]. По соседству со старой церковью, которая, возможно, находится в лощине между холмами, расположен Клиссолд-парк и один из тех домов с белыми колоннами, в котором дедушка внимательно читал «Times», пока Она срезала розы, – теперь здесь пахнет предками из Клиссолд-парка, пирожными и чаем, неприятным запахом демократии. В Клиссолд-парке, в отличие от Гайд-парка, бегают борзые. Там есть олень и, говорят, даже кенгуру. Все это меня очень освежило.

19 июля, понедельник.

Только что вернулись из Монкс-хауса, но я не могу и не хочу ничего писать; слишком развинчена и расхлябана. К тому же я чересчур перенапрягла мозги, сочиняя небольшой некролог Джанет для «Times». И не смогла хорошо все обставить, так что получилось слишком чопорно и манерно. Она умерла. Утром пришли три коротких письма от Эмфи. Сегодня Джанет кремируют; она оставила короткий список распоряжений для похорон, а на день смерти ничего не запланировала. Никаких речей; адажио Бетховена[543 - Людвиг ван Бетховен (1770–1827) – немецкий композитор, пианист и дирижер.] и текст о доброте и вере. Я бы включила его в некролог, если бы знала. Но какое значение имеет мой текст? В воспоминаниях о ней есть что-то важное и законченное. У милой легкомысленной старушки Эмфи появится время на саму себя. Для нас она всегда будет рассеянной, но мне она кажется еще и трогательной, и я помню тот момент, описанный в ее письме, как она ворвалась в комнату Джанет посреди ночи и они мило провели время вместе. Она всегда врывалась без предупреждения. Джанет была непоколебимой созерцательницей, опирающейся на какую-то собственную веру, отличавшуюся от обычной. Но по какой-то необъяснимой причине она была невразумительна и невнятна, а ее письма, за исключением последнего, начинавшегося словами «моя любимая Вирджиния», всегда казались прохладными и несерьезными. Как я любила ее, когда жила на Гайд-Парк-Гейт; как я потела и мерзла, когда шла к ней на Виндмилл-Хилл; и какой провидицей она была для меня, пока провидение не стало частью вымышленной, а не реальной жизни.

Как будто августовское воскресенье; я думала о зеленеющем на солнце лесе и о смерти Джанет. Но думала мало. Слишком жарко, а я измучена подбором подходящих фраз. Да и в буль я сегодня знатно проиграла. Новая кухня прекрасна; теперь она зеленая и прохладная, а из нового квадратного окна видны цветы… Понятия не имею, почему все эти годы мне ни разу не приходило в голову потратить ?20 на новый сервант, краску и окно. В прошлом году я, конечно, старательно вымучивала свой злосчастный роман. А теперь Элизабет Боуэн считает, что «Годы» – о, все то, чего я ожидала. И Олаф Стэплдон тоже, и другие. Сейчас я читаю в основном спокойную, взвешенную похвалу: мне понравилась длинная статья Делаттра[544 - Флорис Делаттр (1880–1950) – французский поэт, писатель и переводчик, профессор английской литературы в Сорбонне, опубликовавший в 1932 году книгу «Психологический роман Вирджинии Вулф». В своей статье, опубликованной в июльском номере «Еtudes Anglaises» 1937 года, Делаттр написал: «Вирджиния Вулф проявляет себя как великий поэт-импрессионист с постоянно рвущейся наружу спонтанностью и одним из по-настоящему оригинальных художников, которыми может гордиться современная Англия».] – мол, это моя самая глубокая и сильная книга, – так что я могу не обращать внимания на старушку Этель, которая увиливает от ответа, и Виту, которая никогда не увиливает, но игнорирует все нюансы и ограничивается общими словами. Пишу здесь, чтобы не браться за «Конгрива» и не решать, закончить ли его за 10 дней или штурмовать последнюю часть «Трех гиней». Не могу определиться.

В пятницу мы ездили в Уэртинг. Миссис Вулф жаловалась; хотела даже обратиться к доктору Александеру[545 - Фредерик Маттиас Александер (1869–1955) – австралийский актер и писатель, разработавший технику Александера (альтернативная терапия, основанная на идее, что плохая осанка приводит к ряду проблем со здоровьем), которая позволяет распознать и преодолеть реактивные ограничения в движении и мышлении. ЛВ обратился к нему по рекомендации Бернарда Шоу для лечения тремора (см. ЛВ-I).], а я сказала – самое важное обычно пропускается, – что тремор Л. все меньше; теперь он может спокойно пить кофе и в свои 56 лет излечился от болезни, которая, полагаю, негативно влияла на всю его жизнь лет с пяти. Насмешки общества, застенчивость Л., его резкость и прямота могли быть не так выражены. Конечно, я в основном имею в виду какие-то поверхностные проявления, но и, возможно, нечто сдерживающее изнутри. Миссис В., однако, была заунывной, Алиса[546 - Алиса Вулф, урожденная Билсон, – жена Гарольда Вулфа, свояченица ЛВ.] – солидной и крепкой, как высокое дерево, а Гарольд[547 - Гарольд Сидни Вулф (1882–1967) – второй брат ЛВ.], самый веселый из Волков [Вулфов], сказал: «Никто не должен жить после восьмидесяти». Славный малый, он вносит свой вклад и оживляет разговор. А теперь он купил ферму, чтобы стать почтенным и экономически защищенным членом общества, а не оставаться презренным рантье[548 - Лица, живущие за счет ренты, то есть доходов, получаемых с капитала, как правило, размещенного в виде банковских вкладов, ценных бумаг, доходной недвижимости, земли, бизнеса, а также за счет доходов, получаемых от авторских прав и гонораров.]. Потом было собрание в Монкс-хаусе, где майор, который разговаривает с мышами и держит жаб, порол самую бессмысленную чушь, которую я когда-либо слышала, – «о силе и религии, которая есть наследственность, и я, с вашего позволения, хочу сказать, что все это, на мой взгляд вопрос мышления, не так ли, и вы не можете говорить с испанцем, но можете с магометанином, и я чувствую, что за этим стоит религию, и люди, думается мне, должны выполнять приказы, но, сэр, это все равно вопрос наследственности, если можно так выразиться», – нет, не могу я воспроизвести речь этого контуженого майора[549 - Майор Гарднер жил в Родмелле со своими детьми, Полом и Дианой; последняя была членом Лейбористской партии Родмелла и привела своего отца на собрание к Вулфам.]… И только сконцентрировав свой взгляд на сигаретах, я смогла не взвыть. Хорошо, что Л. виртуозно прекратил все это. Мы с Квентином сидели оцепеневшие.

Вечером во вторник, 20 июля, Вирджиния Вулф узнала о смерти Джулиана Белла в Испании. В последующие дни и недели она посвятила себя поддержке убитой горем сестры, которую они с Леонардом отвезли в Чарльстон 29 июля, а затем обосновались в Монкс-хаусе, откуда Вирджиния почти ежедневно приезжала к Ванессе. 18 июля Джулиан, будучи за рулем машины скорой помощи на фронте во время Битвы при Брунете, был ранен осколком снаряда и вечером того же дня скончался в госпитале “Escorial”. 30 июля Вирджиния написала свои воспоминания о Джулиане (см. КБ-II, Приложение 3).

6 августа, пятница.

Монкс-хаус, Родмелл.

Что ж, с чего-то же надо начать. Странно, что при всей моей многословности, врожденной мании к самовыражению, я не могу заставить себя сказать хоть что-нибудь о смерти Джулиана, то есть о последних десяти днях в Лондоне. Однако нужно как-то включиться в поток. Это был полный выход из строя, почти пустота, как удар по голове; ощущение себя чем-то ничтожно малым. В тот вечер я шла к дому номер восемь [Фицрой-стрит, студия Ванессы], а потом ходила еще и еще и все время проводила там. Когда умер Роджер, я чувствовала то, за что потом испытывала чувство вины, – огромное облегчение, полагаю. Теперь же никакого облегчения не было. Ужасно мучительно переживать все это и видеть страдания другого человека. Потом я подумала, что смерть ребенка подобна повторным родам; сидела и просто слушала.

Нет-нет, не хочу возвращаться в те дни. Меня утешало лишь то, что я была там с Нессой, Дунканом, Квентином и Анжеликой, полностью потеряв чувство изолированности, позицию стороннего наблюдателя, ибо во мне нуждались, и спонтанность. В прошлый четверг мы приехали сюда, и давление спало; ощущение жизни, но без особых перспектив. Одно из специфических свойств смерти – то, как она наполняет нас ощущением кратковременности существования и погружения в безмерную пустоту, в небытие. Вот с чем я намерена бороться. Как? Как воплотить в жизнь свои заявления о том, что я не отступлю ни на шаг, не поддамся небытию, пока есть за что держаться?! Конечно, речь о работе. В понедельник я погрузилась в «Конгрива», а сегодня утром почти закончила его. Именно это, несомненно, не дает мотору заглохнуть. Как только я перестаю работать или вижу, что конец близок, начинается небытие. Мне приходится через день ездить в Чарльстон. Сидим в дверях студии. К счастью, очень тепло. Жаркий банковский выходной – убит ребенок в расцвете сил; гудят самолеты. Мысли о Джулиане претерпевают странные, необычные изменения: то он далеко, то близко; то он здесь, во плоти; то ощущение физического присутствия – его поцелуя и т.д. Потом я испытала некоторое облегчение, когда Том отверг его сборник эссе, ибо поняла, что дело было не в злости, а в обычной зависти[550 - Перед отъездом в Испанию Джулиан Белл собрал три длинных полемических эссе, включая воспоминания о Роджере Фрае, отвергнутые Вулфами (см. 22 января 1937 г.), которые, как он писал Квентину, «причинят боль интеллектуалам, возможно, заставят задуматься, но в любом случае причинят боль». Джулиан попросил мать отправить эссе Т.С. Элиоту в надежде, что его издательство «Faber & Faber», опубликует их в виде книги. После смерти Джулиана, Элиот написал ВВ, чтобы она сообщила Ванессе, что, хотя сам он считает эссе весьма интересными, напечатать их не получится. В итоге они были опубликованы издательством «Hogarth Press» в сборнике «Джулиан Белл: эссе, поэмы и письма» в 1938 году.]. Но как же это лишает будущего, как фокусирует взгляд на собственной жизни, за исключением Квентина и Анжелики. Странное физическое ощущение: как будто я жила в другом теле, а теперь его нет, и жизнь закончена. Полагаю, лекарством, как обычно, является погружение в жизни других людей и скрежет шестеренок мозга, но теперь необходимо подвести итоги и попытаться претворить свои задумки, то есть планы работы, в жизнь.

Что ж, осталось дописать последнюю главу «Трех гиней», которая сейчас видится холодной и жесткой. Попробую заняться этим завтра; потом допишу «Конгрива»; потом, говорят, заработаю ?200 своим рассказом и, таким образом, доберусь до «Роджера» осенью.

Придет ли мне в голову еще один роман? Если да, то какой? Пока у меня лишь одна идея на сей счет: в нем должны быть и диалоги, и поэзия, и проза, причем все очень разные. Больших никаких длинных, сильно проработанных книг. Но у меня нет вдохновения, и я буду ждать, не переживая, если этот импульс так и не возникнет, хотя подозреваю, что в один прекрасный день меня охватит прежний кураж. Я больше не хочу писать художественную прозу. Хочу изобрести новый подход к критике, но ясно одно: никогда больше я не буду писать «в угоду» кому-то; отныне и навеки только я себе хозяйка.

Родкер[551 - Джон Родкер (1894–1955) – поэт, печатник и издатель ограниченных тиражей произведений писателей-модернистов.] вгрызается в «Hogarth Press». При первом же укусе Джона мы так оторопели, что, подозреваю, оставим издательство за собой и просто сократим его деятельность. Родкер – коммунист. Любой другой человек, который прикладывает руку к работе издательства, сразу вызывает подозрения. Сегодня мы едем в Чарльстон; Клайв во Франции с Дженис; Дункан в Лондоне; Несса сегодня одна. Очень жаркий день, добавляю я, дабы отвлечься от мыслей о ней.

«Я буду весела, но никогда больше не буду счастлива».

«Когда умер Роджер, я думала, что несчастна…»

11 августа, среда.

У меня свободные полчаса, и я проведу их здесь. Здесь я всегда пишу о своей писанине, и мне довольно стыдно. Но я не пытаюсь обесценить усилия и рутину этим летом. Сейчас для нас настали худшие времена – думаю, это я могу признать. Мы говорим о Джулиане сдержанно. Хотим, чтобы все шло своим чередом. Анжелика и Квентин приходят поиграть в буль. Мы избегаем разговоров. Ощущение нереальности. Мы с Л. организуем развлечения, из-за чего и ссоримся, когда остаемся наедине, – думаю, все дело в напряжении. Неприглядная стадия горевания. Грэм[552 - Некий Джон Л. Грэм, роман «Хороший торговец» которого был выпущен издательством «Hogarth Press» в сентябре 1934 года. Он был молодым школьным учителем, «солдатом и чемпионом по бегу, но стал литератором» (см. ВВ-П-VI, № 3198).] в субботу; миссис В. и Ада[553 - Ада де Джонг – невестка миссис Вулф, матери ЛВ.] в воскресенье; дети [Анжелика и Квентин]; в понедельник я ездила в Чарльстон поездом. Таким образом, Л. остался один; имею ли я право покидать его ради Нессы? У нее снова подавленное настроение. Атмосфера глубоких серых вод, а я барахтаюсь на дне, как полудохлая рыба. Очень тяжело работать. Потом Анжелика приехала с ночевкой, а вчера был отвратительный день в Лондоне. Л. притихший; в доме грязно; просыпаюсь; жара; тяжелая давящая обжигающая жара. Анжелика приехала поздно; чай; обратная поездка; сильная гроза; ужин в Чарльстоне; Нессе лучше. А теперь начинаются кризисы, связанные с гостями, которые так докучают нам этим летом. Приедут ли Мороны[554 - Шарль Морон (см. 10 ноября 1936 г.) и его жена, писательница Мари (1896–1986).]? Потом Джудит и Адриан. Ненавижу принимать решения, а Л. молчит. Поэтому пишу здесь, но хочу говорить не об этом, а о своей писанине – о том единственным, что сейчас поддерживает во мне огонь. Вообще-то мне предложили ?200 за 1500 слов в «Cosmopolitan». Согласиться или отказаться?[555 - ВВ согласилась; ее статья «Америка, которую я никогда не видела…» вышла в совместном издании «Hearst’s International» и «Cosmopolitan» в апреле 1938 года.] Зачем зарабатывать деньги? Чтобы купить еще одну машину, я полагаю, еще один стол, несколько новых пластинок и платьев. Заезженная мелодия: дети Нессы и моя зависть к ним, побуждающая работать. Но нет смысла думать, то есть анализировать это. Сегодня днем у меня будет долгая прогулка в Пиддинхоу; спокойно пройдусь, поиграю в буль[556 - Или игра в шары – собирательное название для широкого круга игр, похожих на боулинг.], почитаю, не буду думать о мелочах; я потратила 6 шиллингов на «Загадочную Вселенную» Джинса[557 - Джеймс Хопвуд Джинс (1877–1946) – британский физик-теоретик, астроном, математик. Его книга «Загадочная Вселенная» вышла в 1930 году.]; потихоньку читаю Жорж Санд[558 - Жорж Санд (1804–1876) – французская писательница. ВВ читала ее книгу (1855) «История моей жизни».] и длинный роман[559 - Вероятно, роман «Майл-Энд» британской писательницы и поэтессы Кэтлин Нотт (1905–1999), опубликованный издательством «Hogarth Press» в 1938 году.], который, по мнению Л., отлично подойдет для издательства; надо бы почитать Конгрива, чтобы закончить свое исследование, но нет времени – поздновато вернулась из Чарльстона. Получила от «Times» исландские записи Одена и Макниса[560 - Фредерик Луис Макнис (1907–1963) – английский поэт, прозаик и драматург. В тексте имеется в виду книга Макниса и Одена «Письма из Исландии» – книга (1937) путешествий в стихах и прозе.], а также несколько французских мемуаров Жорж Санд. Есть что полистать. Пришла огромная коробка со статьями Роджера. Множество ненаписанных писем… Сочувствие Джулиану, который бродит рядом со мной, принимая самые разные обличия.

17 августа, вторник.

Сказать особо нечего. По правде говоря, жизнь этим летом кипит только в голове. Я пишу с воодушевлением. Три часа пролетают как 10 минут. Сегодня утром я испытала прежний восторг – подумать только! – когда перепечатывала «Ювелира и герцогиню» для Шамбруна[561 - Жак Шамбрун (1906–1976) – нью-йоркский литературный агент. В конце июля ВВ получила от него телеграмму с предложением $1000 за рассказ; она отправила ему синопсис «Ювелира и герцогини», который он одобрил, но позже отклонил на том основании, что это психологическое исследование еврея, неприемлемое для его (неназванного) клиента из-за широко распространенных в Америке расовых предрассудков. После дальнейших хлопот и вмешательства ЛВ Шамбрун устроил все так, что два рассказа ВВ: «Фазанья охота» и «Ювелир и герцогиня» – вышли в двух последовательных выпусках «Harper’s Bazaar» в Лондоне и Нью-Йорке весной 1938 года. В общей сложности ВВ получила $960.] из Нью-Йорка. Пришлось отправить синопсис. Думаю, он пожалеет, но даже в этой маленькой экстравагантной вспышке чувствовалось былое волнение – сильнее, чем в критике, я полагаю.

Вчера ездила в Чарльстон под дождем. Я сажусь на поезд до Льюиса; делаю покупки; в 16:35 автобус; добираюсь до Чарльстона к чаю. Правда, я не могу писать о Нессе; воздерживаюсь от мыслей о ней.

К счастью, если это подходящее слово, я получаю телеграммы, словно электрические разряды, с просьбами писать. Шамбрун предлагает ?500 за 9000 слов. И я тут же начинаю придумывать сюжет – приключение дней на десять, – о том, как человек гребет веслами в черных вязаных чулках на руках.

Пишу ли я хоть где-нибудь, включая данный дневник, для себя? Если нет, то для кого? Интересный, пожалуй, вопрос. Я размышляю о природе эгоизма Одена. Подозреваю, что это как-то связано с его тревогой. Он хочет писать от сердца, игнорируя литературу; эгоизм, возможно, помогает ему найти этот путь. Я не до конца понимаю, что хочу сказать; возможно, ему кажется, что он честен, прост, обнажен, то есть избавился от литературной шелухи.

Письмо от Тома; в нем тоже чувствуется беспокойный эгоизм. Или мне просто кажется?[562 - 16 августа Т.С. Элиот написал ВВ, чтобы объяснить, почему он не написал, когда издательство «Faber & Faber» вернули Джулиану его эссе, – он был в Уэльсе без пишущей машинки и с гноящимся большим пальцем.] Эдди Плэйфэйр[563 - Сэр Эдвард Уайлдер Плэйфэйр (1909–1999) – английский госслужащий и бизнесмен. Выпускник Кингс-колледжа Кембриджа, он был близким другом Джулиана Белла, а в 1931 году поступил на государственную службу и работал в Казначействе. Плэйфэйр останавливался у Вулфов 21 августа, когда Мороны и Хелен Анреп были в Чарльстоне.] и Мороны на подходе. Погода испортилась. Прошлой ночью был сильный ливень. Когда мы ехали обратно, мост [в Саутхизе] развели: приближалась баржа. У реки суетились люди в плащах и с палками, словно заговорщики XVII века. В Чарльстоне мы обсуждали Америку. Несса заставила Анжелику читать вслух описание наводнения в книге доктора Хейнса [неизвестный]. Она прочла с выражением. У нее развито незаурядное воображение. Из этого может выйти толк. Потом Анжелика и Квентин. И тогда, и сейчас она [Несса] выглядит старухой. Она попросила К. помочь ей и тем самым напомнила мне отца, который брал Тоби[564 - Джулиан Тоби Стивен (1880–1906) – брат Ванессы Белл и Вирджинии Вулф, умерший от брюшного тифа, которым он заразился в Греции.] за руку. Джулиан имел над ней какую-то странную власть, словно был и сыном, и любовником. Он говорил ей, что никогда не сможет полюбить другую женщину так, как ее. Он походил на мать, но в то же время был энергичным и резким*, а как она нянчилась с ним в детстве! Я имею в виду, что он нуждался в утешении и сочувствии больше, чем другие дети, и был менее приспособлен к жизни в этом мире; в нем была какая-то неуклюжесть, кембриджская неловкость и одновременно врожденная жизнерадостность. И все это потеряно ради десяти минут в машине скорой помощи. Я часто спорю с ним во время прогулок, осуждаю его эгоизм, но в основном чувствую себя подавленной из-за полной неразберихи и бессмысленности. Не могу восторгаться героизмом так же, как Служба медицинской помощи, которая на следующей неделе проведет собрание в память о шести погибших – «отдавших свои жизни», как они это называют[565 - Собрание, посвященное годовщине отправки первого британского медицинского подразделения в Испанию и «шести доблестным членам, отдавшим свои жизни за дело испанской демократии», состоялось в Доме друзей (Юстон-роуд 173) 23 августа 1937 года.].

* Наверное, я имела в виду отсутствие рассудительности; упрямство и эмоциональность. Эдди Плэйфэйр согласился. Мы бы больше его уважали, если бы он остался в Англии и занимался рутиной.

25 августа, среда.

Вчера была в Лондоне и пишу здесь, потому что не могу заставить себя продолжать «Конгрива». Ожидаю провала. Может, я просто неудачница? Но я не намерена задаваться этим вопросом, ведь очевидно, что нужно действовать. Вчера в Лондоне я виделась с доктором Хартом[566 - Филипп Монтегю Д’Арси Харт (1900–2006) – выдающийся британский ученый-медик и пионер в области лечения туберкулеза.] и Арчи Кокраном[567 - Арчибальд Леман Кокран (1909–1988) – шотландский врач, современник Джулиана по Кингс-колледжу в Кембридже. Кокран и Харт – добровольцы, служившие в Испании, – были прикреплены к госпиталю «Escorial», в котором умер Джулиан.] по поводу Джулиана. Он страдал скорее физически, нежели психически; говорили о его ранах, чувствовал ли он их телесно; ничего нового, только то, что он был в сознании, когда его привезли в больницу, и очень хотел объяснить, что дорога опасна; спешил вернуться к своим задачам. Он терял сознание, говорил по-французски, видимо, о военных делах… и умер спустя четыре часа. Зачем я пишу? Ведь это уже не имеет отношения к реальности. А что сейчас реально? Анжелика в желтом платке собирала георгины для выставки цветов; Эдгар[568 - Эдгар Веллер – шофер Мейнарда Кейнса.] взял пистолет и застрелил белую собаку Черчилля[569 - Сторож Мейнарда Кейнса в поместье Тилтон.]; Нессе как будто лучше, то есть она может смеяться и проявляет заинтересованность. Однако реальность этим летом очень поверхностна. В выходные у нас был Эдди Плэйфэйр, Мороны и Хелен; играли в буль и пили чай. Я устала от разговоров, от работы по сокращению двух своих рассказов по ?200: один о США; второй – «Ювелир»; теперь надо заняться «Конгривом». Очень тяжелая работа – урезание и уплотнение. Скоро я начну тосковать по безответственности и свободе художественной прозы.

Наш телескоп привезли на прошлой неделе. Эрудированный Эдди настроил его. Мы видели Юпитер, причем без ожидания в очередях и гипсового слепка Луны. Вчера вечером ехали домой из Чарльстона через туман. Грабитель пойман в Саут-Хейтоне[570 - Деревня и гражданский приход в округе Льюис в Восточном Сассексе.].

Много вымученных разговоров с Хартом и Кокраном. Кокран – приятный и простой, но довольно напряженный (от природы) практичный рыжеватый молодой человек, излагающий свои мысли четко и любезно. Харт – еврей; невротик; интеллектуал с лоснящимся носом и манерами профессионального хирурга. Конфликт симпатии, трагедии, профессиональных манер и светской вежливости. Довольно необычно. Очень хороший день. А теперь я смогу справиться с «Конгривом»?