Дневники: 1936–1941

10 декабря, четверг.

Стоило бы изучить все последствия кризиса, будь у меня время. Туманное холодное утро, сырое и мрачное, насколько это возможно. Я только что включила электрический свет. Король отрекся от престола? Думаю, да. В 15:30. Болдуин готовит выступление. Информация все время меняется, если судить по газетам и объявлениям в магазинах. «Times» твердит: «Никто не торопит короля. Мы сочувствуем, но… решать его величеству». Пресса Ротермира[227 - Гарольд Хармсворт, 1-й виконт Ротермир (1868–1940) – британский владелец газет.] и Черчилль, которого перекрикивали в Палате общин, утихли. Никаких больше разговоров о том, что короля вынудили. Миссис Симпсон в Каннах заявляет, что готова выйти из этой несчастливой, невозможной ситуации. Машины, черные автомобили, постоянно ездят в форт Бельведер [Суррей] и обратно, где заточен король; некоторые (сплетники из Лейбористской партии) говорят, что он пьет; в газетах пишут, что он консультировался с ветеринаром по поводу собаки, которая повредила лапу. Болдуин постоянно опускается до слов «король груб и пьян». Вчера вечером королева[228 - Мария Текская (1867–1953) – супруга короля Георга V, мать королей Эдуарда VIII и Георга VI, бабушка королевы Елизаветы II.] и принцесса Мария[229 - Виктория Александра Алиса Мария, принцесса, графиня Хэрвуд (1897–1965) – член британской королевской семьи, третий ребенок и единственная дочь короля Георга V и королевы Марии Текской.] уехали. Экипаж с багажом был замечен отъезжающим из форта. Королевские обязательства не выполняются. Время траура. Королева посещает магазины старинных диковинок и, говорят, купила золотую лягушку. Тем временем «народ» переключился на своего рода презрение. «Ему должно быть стыдно», – сказала продавщица в табачной лавке. Тимми[230 - Джеральд («Тимми») Чичестер – личный секретарь королевы Марии с 1926 года.], секретарь королевы, сообщил Джорджу Бергену[231 - Джордж Берген (1903–1984) – американский художник русского происхождения. В 1936 году он находился в Лондоне и, благодаря дружбе с Дунканом и «Тимми», служил каналом сплетен между дворцом и «Блумсбери». Достоверный и подробный отчет обо всех событиях, связанных с отречением, дан Фрэнсис Дональдсон в ее книге (1974) «Эдуард VIII»; из публикации следует, что информация ВВ по большей части верна.], что вопрос отречения решен. Мейнард утверждает обратное и говорит, что юридические и прочие трудности слишком велики. Берген говорит, что, по словам Тимми, король сейчас выторговывает себе пособие. Король Георг ничего ему не оставил, а он осыпал Симпсон деньгами и драгоценностями. Все королевские герцоги, канцлеры и солиситоры ходят туда-сюда с черными чемоданами. Вчера вечером Мэри[232 - Мэри Барнс Хатчинсон (1889–1977) – писательница, светская львица, модель и член группы «Блумсбери». Ее мать была первой кузиной Литтона Стрэйчи. В 1910 году Мэри вышла замуж за Сент-Джона Хатчинсона. Согласно некоторым сведениям, в течение многих лет она была самым важным человеком в жизни Клайва Белла.] по телефону сказала, что, по ее сведениям (от леди Дианы[233 - Леди Диана Купер, урожденная Меннерс (1892–1986), – британская актриса, аристократка, третья дочь 8-го герцога Ратленда. Леди Диана и ее муж Дафф Купер (см. 1 июня 1937 г.) были гостями короля во время его летнего круиза у побережья Далмации с тогда еще не разведенной миссис Симпсон.] и лорда Браунлоу[234 - Перегрин Фрэнсис Адельберт Каст, 6-й барон Браунлоу (1899–1978) – британский пэр и придворный, близкий друг короля Эдуарда VIII, по просьбе которого он сопровождал миссис Симпсон, когда 3 декабря она уезжала в Канны, пытаясь избежать внимания прессы.]), несколько недель назад король, почувствовав холодность миссис С., пришел в ярость; кроме того, вопреки всем советам друзей, он был одержим какой-то буржуазной (ее словечко) манией жениться; настаивал на том, чтобы через два года им разрешили жениться, хотя миссис С. этого не хотела, и обратился к Болдуину. По словам Мэри, тогда-то Болдуин все и узнал. Остальное – лишь следствие. Говорит, что все друзья короля считают его сумасшедшим. Он мог продолжать встречаться с миссис С. в качестве любовницы, пока они оба не остынут: никто не возражал. Теперь он, вероятно, потерял ее, отрекся от престола и заставил всех нас чувствовать себя немного, но ощутимо униженными. Странно, но даже я это чувствую. Прогуливаясь на днях по Уайтхоллу[235 - Улица в центре Лондона.], я подумала: «Ну и королевство – эта Англия!». Но если отстраниться… Не слишком-то рациональное чувство. Однако именно это и чувствует нация. «Times» сдержанно саркастична по поводу короля; в утреннем выпуске цитируются письма, которые приходят в редакцию всю неделю: «Наши сыновья и братья жертвовали и женами, и возлюбленными, и жизнями за свою страну. А король даже на это не способен?». Теперь крепнет уверенность, что король действительно не способен и отправится со своим багажом в Канны. Довольно бесславное бегство – опять это чувство. «Он будет жить в Америке», – говорит Берген. «Королева хочет его отречения», – говорит Тимми. Я так поняла, что леди Диана, направляясь в Бельведер, навестила Джека[236 - Сент-Джон (Джек) Хатчинсон (1884–1942) – выпускник Винчестерского колледжа (частная школа) и Магдален-колледжа Оксфорда, барристер, политик, прогрессивный член Совета Лондонского графства в 1912–1916 гг., юрисконсульт Министерства реконструкции в 1918 году. В 1910 году он женился на Мэри, двоюродной сестре Литтона.] в лечебнице, чтобы спросить совета. Он советует королю публично отречься от миссис С., в течение года воздерживаться от ее общества, а затем вернуться к ней. Однако мелкобуржуазный ум короля, по-видимому, крепко держится за бракосочетание. В отличие от других любовниц, миссис С. дарует ему физический комфорт; они полностью синхронизированы. Говорят, она уже немного остыла. Что же они будут делать в Кентукки? Я неохотно дописываю страницу, ведь это, наверное, последняя запись об Эдуарде VIII в данной тетради. Если я и напишу завтра, то, полагаю, о правлении Альберта I[237 - Имеется в виду Георг VI (Альберт Фредерик Артур Георг) (1895–1952) – король Соединенного Королевства и доминионов Британского содружества с 11 декабря 1936 года и до своей смерти. Георг VI известен прежде всего как символ борьбы Великобритании и стран Британской империи против нацистской Германии во Второй мировой войне.], а он, по словам Мэри, не пользуется популярностью. Да будет так. Сегодня днем я пройдусь в тумане к эпицентру событий и погуляю вокруг Палаты общин.

[Добавлено позже] Первый час, вернее, поскольку сейчас 17:30, а об отречении объявили в 16:00, первые полтора часа нового правления[238 - Акт об отречении был подписан королем утром 10 декабря. Во второй половине дня спикер парламента зачитал Послание короля о своем решении, а премьер-министр мистер Болдуин рассказал о череде событий, которые привели к этому, и о своей роли в них. Правление короля Эдуарда VIII формально завершилось с принятием обеими палатами парламента Билля об отречении на следующий день, 11 декабря, когда его сменил брат Альберт, герцог Йоркский, в качестве короля Георга VI.]. Да, подумала я, глупо покупать пакетики в «Stags & Mantles»[239 - Неизвестно, что имеет в виду ВВ. Возможно, она хочет сказать, что нет нужды заниматься обычной деятельностью и сидеть в неведении.] – поеду в Вестминстер. Автобус доставил меня в начало улицы Уайтхолл. Движение было перекрыто, и я вышла. Шум и топот. Люди шли в обе стороны. Толпа неплотная, движущаяся. Очень красивый желто-коричневый свет; сухие тротуары; уже горели фонари. Линии света на парламентской площади; силуэты зданий Парламента. Горящая лампа сторожевой башни. Со стороны Конной гвардии[240 - Здание в палладианском стиле с часовой башней в историческом центре Лондона.] ко мне шла Оттолин, одетая в черное с белым, с красными губами. Она пресекла мой порыв сбежать. Мы развернулись и пошли дальше. Потом появился Боб Тревельян[241 - Роберт (Боб) Калверли Тревельян (1872–1951) – английский поэт и переводчик, выпускник Кембриджа и член общества «Апостолов»; старый друг Вулфов.]. Мы трое стояли и разговаривали. Они сказали, что это ужасно… Очень грустно… Очень жаль*. «Он отрекся от престола?» – спросила я. «Нет, но говорят, что отречется». Никто не знал, отрекся он или нет. Волна тревоги… Большинству людей было одновременно и грустно, и стыдно, и тревожно. Боб покинул нас, но не раньше, чем промычал, хмыкнул и сказал, что Хоутри[242 - Ральф Джордж Хоутри (1879–1975) – британский экономист, который развил концепцию, позже названную мультипликатором инвестиций Кейнса. Тревельян, Хоутри и ЛВ учинились в Тринити-колледже Кембриджа и были членами общества «Апостолов».] не такого уж и плохого мнения о герцоге Йоркском**. Потом мы побрели по желто-коричневой аллее. Смотрели на красивый резной фасад – какого здания? Не знаю. «Это окно, из которого выпрыгнул Карл Первый[243 - Карл I (1600–1649) – король Англии, Шотландии и Ирландии с 1625 года. 30 января 1649 года Карл был обезглавлен в Уайтхолле, где перед Банкетным залом возвели эшафот.], когда ему отрубили голову, – сказала Оттолин, указывая на огромные освещенные окна в обрамлении из белого камня. – Так мне всегда говорила мать». Мне казалось, будто я попала в XVII век и прогуливаюсь с одним из придворных; она оплакивала вовсе не отречение Эдуарда – люди сновали туда-сюда, – а казнь Карла. «Это ужасно, ужасно, – повторяла она. – Конечно, Портлендский[244 - Уильям Джон Чарльз Джеймс Артур Кавендиш-Бентинк (1857–1943) – британский аристократ, 6-й герцог Портлендский, сводный брат Оттолин.] рад, что король должен отречься. Бедный глупый мальчишка… Он никогда не держал себя в руках. Никто и слова поперек ему сказать не мог. Но бросить все это на произвол судьбы…». И все же на тот момент, насколько нам было известно, он еще ничего не бросил. «Все это», когда мы смотрели на изогнутую улицу, на серебристо-красных гвардейцев, выстроившихся на площади с парком и белыми правительственными зданиями позади, казалось в тот момент очень величественным, красивым, похожим на благородную и суровую аристократическую Англию эпохи Стюартов[245 - Период в британской истории, продлившийся с 1603 по 1714 г.]… Но казалось, будто ничего не происходит. А Оттолин запланировала чаепитие, поэтому мы взяли такси.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил таксист.

– Нет. Не уверена… А вы что думаете?

– Я считаю, что он должен [отречься]. Нам не нужна дважды замужняя женщина, да еще американка, когда есть столько хорошеньких англичанок…

Мы разговаривали, когда мимо нас проехала машина с газетами и большим плакатом с надписью «Отречение». Она остановилась неподалеку, и мы с Оттолин были первыми, кто купил свежую газету.

– Первые минуты нового правления, – сказала я Милли[246 - Милдред Эллис – давняя и преданная горничная леди Оттолин. С 1927 года Морреллы жили в Блумсбери по адресу Гауэр-стрит 10.], стоявшей в дверях десятого дома, но она была взволновала, потому что пришел какой-то неожиданный гость – мужчина в пальто.

* Боб приподнял брови и, как обычно, говорил по существу.

** «Какой король? Ответь, прохвост, иль сгибнешь!»[247 - См. Уильям Шекспир, «Генрих IV», часть II, акт V, сцена 3 (в пер. Е. Бируковой).]

13 декабря, воскресенье.

Потом была трансляция[248 - Его Королевское Высочество принц Эдвард (так его теперь называли) обратился к нации с речью из башни Августы Виндзорского замка в 21:00 11 декабря; его представил генеральный директор Би-би-си сэр Джон Рейт (1889–1971).]. «Принц Эдвард говорит из Виндзорского замка», – взволнованно объявил дворецкий. После этого, поначалу запинаясь, стальным напряженным голосом, будто стоя и прижавшись спиной к стене, король (сейчас уже так привыкают называть герцога Йоркского) начал: «Наконец… я могу хоть что-то сказать… женщина, которую я люблю… Благословение, которого лишен я…». Ну что ж, вот он, похоже, и спустился с небес на землю. Глупый и упрямый… самый обычный молодой человек, но такого размаха еще не было никогда. Один человек, сидящий в башне Августы Виндзорского замка, обращается к миру от имени себя и миссис Симпсон. На площади царила тишина (все омнибусы были пусты). Люди прильнули к приемникам, чтобы слушать и судить. Мисс Стракан[249 - Мисс Стракан была клерком издательства «Hogarth Press».] слушать не стала, боясь проникнуться сочувствием. В своей непоколебимой манере Эдвард продолжил говорить совершенно правильные вещи о конституции, о министре иностранных дел, о ее величестве – своей матери. Наконец он закончил, выкрикнув: «Боже, храни короля!» – после чего я услышала его вздох, что-то вроде свиста. Затем тишина. Полная тишина. Потом мистер Хибберд[250 - Эндрю Стюарт Хибберд (1893–1983) – британский радиоведущий на протяжении 40 лет, главный диктор Би-би-си, наиболее известный своими сообщениями о смерти короля Георга V в 1936 году и Адольфа Гитлера в 1945 году.] сказал: «На этом мы заканчиваем эфир. Всем спокойной ночи. Спокойной ночи», – и мы улеглись в свои постели.

Вулфы приехали в Монкс-хаус на Рождество 28 декабря и планировали оставаться там до 16 января. В канун Рождества они съездили в деревню Флетчинг, где Эдуард Гиббон похоронен в мавзолее своего друга графа Шеффилда. На Рождество Вулфы обедали и пили чай с Кейнами в Тилтоне, а в канун Нового года ужинали в Чарльстоне.

31 декабря, четверг.

Передо мной лежат гранки, корректура, – отправить нужно сегодня, – будто жгучая крапива, которую надо выдрать голыми руками. Даже писать об этом не хочется.

В последние дни мной овладела божественная легкость: с книгой покончено, хорошая она или плохая. И, надо сказать, впервые с февраля мой разум распрямился, будто ствол дерева, избавившись от тяжкого груза. А я погрузилась в Гиббона и впервые, кажется, с февраля читала, читала, читала. Возвращаюсь к жизни и удовольствиям, снова в путь. Пожалуй, я бы могла сделать несколько интересных, возможно, ценных заметок о своей безусловной потребности в работе. Потребности всегда быть чем-то занятой. Я вовсе не уверена, что написание длинной книги непременно требует такого напряжения и отказа от всего остального; я хочу сказать, что если и возьмусь за нечто подобное еще раз, а в этом я сильно сомневаюсь, то заставлю себя разбавлять процесс короткими статьями. Как бы то ни было, сейчас я не намерена думать о том, умею ли писать. Я собираюсь погрузиться в бессознательное и поработать сначала над Гиббоном, потом над несколькими небольшими статьями для Америки, затем над {«Роджером» и «Тремя гинеями»}. Какое из этих двух произведений выйдет первым и как мне писать оба сразу, я не знаю. Как бы то ни было, даже если «Годы» провалятся, я много размышляла и собрала небольшой запас идей. Возможно, сейчас то самое время, когда я снова на подъеме и смогу быстро написать две-три небольшие книги, а потом сделаю еще один перерыв. По крайней мере, я чувствую, что обладаю достаточным мастерством, чтобы продолжать свое дело. Никакой пустоты.

И в доказательство этого я сейчас зайду в дом, возьму свои заметки о Гиббоне и сделаю тщательный набросок статьи.

1937

Племянница Вирджинии Вулф, Джудит Стивен, приехала на две ночи в Монкс-хаус 2 января, и, кроме чарльстонцев, у них в гостях были Робсоны, Кейнсы и Розамунда Леманн с мужем, приходившие на чай 10 января; 8 января Вулфы ездили на чай к Элизабет Робинс в Брайтон. Далее Вирджиния начинает новую тетрадь (Дневник XXVI).

10 января, воскресенье.

Еще один безветренный, совершенно замечательный день. Томми[251 - Стивен (Томми) Томлин (1901–1937) – младший сын судьи Высокого суда Томаса Томлина; муж Джулии Стрэйчи, дочери Оливера. Стивен бросил изучение права в Оксфорде, чтобы стать скульптором. Человек исключительного обаяния, юмора и сочувствия, он подружился с Банни Гарнеттом и с его друзьями из Блумсбери. ВВ познакомилась с ним в 1924 году и написала: «Есть, например, маленькое существо, напоминающее дрозда, по фамилии Томлин, и он хочет вылепить меня» (см. ВВ-Д-II, 21 декабря 1924 г.). Именно Томлин вылепил знаменитый бюст ВВ. Оригинальная гипсовая модель находится в Чарльстоне, а свинцовые копии – в Монкс-хаусе и Национальной портретной галерее. Томлин умер 5 января.] мертв и похоронен вчера, а Клайв как раз недавно говорил, что в последнее время никто не умирал. К тому же в Челси умер Тонкс[252 - Генри Тонкс (1862–1937) – английский художник-импрессионист и врач-хирург. Он сидел рядом с ВВ на ужине (см. ВВ-Д-IV, 6 марта 1935 г.), который напомнил ей о его визите на Гордон-сквер и критике картин Ванессы за тридцать лет до того. Тонкс умер 8 января.]. Однако именно смерть Томми странна. Мы говорили, что у него, наверное, все хорошо, ибо почти не видели его уже три-четыре года, а когда видели, он оказался опустошенным собственным несчастьем; не мог работать; чувствовал себя неудачником; поносил всех и вся на чем свет стоит в порыве эгоистической ярости. Розамунда Л. сказала, что он часами сидел на лужайке, проклиная женщин и жалуясь на свою судьбу. К тому же он сильно растолстел, стал бледным, имел нездоровый вид и, говорят, запил.

Дункан сказал, что большую часть времени он [Томми] проводил в пабах возле Тоттенхэм-Корт-роуд, выпивая. А Джулия сказала, что никто не мог ужиться с ним, хотя сама она любила его. О нем говорили всякое, как будто он вызверился на людей и ушел. Мое собственное общение с ним прервалось из-за того бюста, когда я воспротивилась его невротической цепкой настойчивости и, возможно, повела себя, хотя в то время думала иначе, неразумно и неадекватно. Вот только он был ужасным эгоистом, человеком, который совершенно запутался в жалких хитросплетениях собственной психологии. Помню, как он рассказывал историю своих страданий, которые начались, конечно же, с того, что в отец и мать неправильно поняли его в детстве. Потом была смерть Гарроу[253 - Джордж Гарроу Томлин (1898–1931) – старший брат Стивена (Томми) Томлина, погибший в авиакатастрофе в Эссексе 13 ноября.], затем трудности с Джулией[254 - Джулия Фрэнсис Стрэйчи (1901–1979) – падчерица Рэй; единственный ребенок Оливера Стрэйчи и его первой жены Руби Майер, с которой он развелся в 1908 году. В 1927 году Джулия вышла замуж за Томми Томлина, но последние несколько лет они жили раздельно.], когда она в кого-то влюбилась, а он все еще любил ее. Но самое странное, что много лет назад он обладал невероятной душевной чуткостью, обаянием и сочувствием. Например, когда Дункан заболел в Кассисе, я помню, как он вошел в гостиную дома 37 [по Гордон-сквер] с распростертыми объятиями, а Несса целовала его в слезах[255 - О болезни Дункана в Кассисе см. ВВ-Д-III, 23 января 1927 г.]. А потом, когда Кэррингтон[256 - Дора де Хоутон Кэррингтон (1893–1932) – английская художница и феминистка. До войны она училась в школе изящных искусств Слейд вместе с Барбарой Багеналь, Дороти Бретт и Марком Гертлером, страстно любившим Кэррингтон и впавшим в отчаяние из-за ее уклончивости и (непостижимой для него) преданности Литтону Стрэйчи. В 1917 году эта связь приняла форму сожительства в Милл-хаусе в Тидмарше, где Кэррингтон выступала в роли хозяйки и экономки дома Литтона, а он был кем-то вроде гения-наставника и отзывчивого друга. После войны эта «семья» расширилась за счет Ральфа Партриджа, любившего Кэррингтон и привлекавшего своей мужественностью Литтона. После смерти от рака желудка в 1932 году Литтон оставил Кэррингтон внушительное наследство, но через два месяца она покончила жизнь самоубийством.] покончила с собой, он пришел в тот вечер, чтобы сообщить новость и чтобы я не испытала потрясения, узнав о случившемся из первых рук [от Ральфа?]. Да. Я помню его любопытное приплюснутое лицо, его гибкость, какую-то нетерпеливость, дружелюбие и теплоту, нечто трепещущее в нем. Помню, как он сидел в гостиной, когда мы впервые разожгли печь и комната наполнилось дымом, и говорил обо мне, о моей работе, а не о себе. Он был чрезвычайно словоохотлив. Все подряд приводило его в восторг. И у него был великий дар влюблять в себя людей: Ангуса[257 - Ангус Генри Дэвидсон (1898–1982) – выпускник Магдален-колледжа Кембриджа, писавший художественную критику для N&A. Он пришел работать в «Hogarth Press» в декабре 1924 года в качестве преемника Д.Х.В. Райландса и оставался там до конца 1927 года.], Эдди [Сэквилл-Уэста], Барбару[258 - Барбара Багеналь (1891–1984) – художница. Будучи очень красивой и добродушной, она привлекла внимание Саксона Сидни-Тернера, который был всю жизнь в нее безответно влюблен. Барбара недолго работала у Вулфов наборщицей текстов в «Hogarth Press», а в начале 1918 года вышла замуж за Николаса Багеналя.]. Но было в нем и что-то покоробленное, деформированное: какой-то трепет, глубокое отвращение и тревога. В последнее время он, кажется, пытался жить один в деревне; ему это не нравилось; он часто пропадал в пабах; избегал респектабельных заведений. Несса и Дункан говорят, что давно его не видели. А потом он подхватывает какой-то микроб, когда гостит у Джона[259 - Огастес Эдвин Джон (1878–1961) – знаменитый богемный художник-импрессионист.], и от него едет в больницу в Боскомб[260 - Пригород Борнмута в графстве Дорсет.]; единственным человеком, которого Томми хотел видеть, был Оливер [Стрэйчи], и вот так умирает в 35 лет. Трагическая, впустую потраченная жизнь; так быть не должно, и мы не можем не чувствовать этого. И все же мы чувствуем, но урывками – этим прекрасным весенним утром.

Адриан, звонивший сообщить новость, сказал, что смерть для него – это благо. Мол, он был в безнадежном состоянии. А. ничего не знал и случайно услышал, как кто-то сказал: «Бедный Томми».

Я пишу это, потому что сегодня утром не работаю. Пытаюсь заставить себя послать в NSN статью о рыбалке[261 - Статья ВВ «Рыбалка», вдохновленная книгой Д.У. Хиллза (см. 17 января 1937 г.) «Моя спортивная жизнь» не выходила в NSN, а была опубликована посмертно.]. Мой «Гиббон» нуждается в полировке, а настроения нет. Так что позвольте перейти к Элизабет Робинс и Октавии Уилберфорс[262 - Октавия Уилберфорс (1888–1963) – английский врач, которая сделала медицинскую карьеру, несмотря на противодействие родителей. Овдовевшая сестра ее прадеда была второй женой Джеймса Стивена (1758–1832), прадеда ВВ. До своего возвращения в Америку в 1940 году Элизабет Робинс (см. 29 марта 1936 г.) жила вместе с Октавией (см. ЛВ-V).], прежде чем Квентин и Анжелика придут доедать остатки нашей жареной индейки.

Они живут в одном из тех округлых домов в Брайтоне – Монпелье-Кресент[263 - Длинное здание в форме полумесяца, состояние из 38 домов и построенное в середине XIX века в пригороде Брайтона под названием Монпелье.] – в форме полумесяца; добротный, чистый, довольно безыскусный дом. Мисс Р. сидела одна в своей комнате (задней) с хорошо отполированными столами, довольно солидными книгами, чехлами на мебели, наброском У. Уилберфорса[264 - Уильям Уилберфорс (1759–1833) – британский политик-тори и филантроп, христианин, ЧП; прадед Октавии по отцовской линии; его овдовевшая сестра Сара была второй женой прадеда ВВ Джеймса Стивена (1758–1832).] над камином; большой угольный камин; везде чисто и прибрано; документы на письменном столе*; как будто у нее хорошая горничная. Она [Элизабет] старая, но несговорчивая. Лицо немного румяное, но не морщинистое. Вьющиеся волосы с проседью. Л. сказал, что у нее взгляд фавна[265 - В древнеримской мифологии Фавн – божество-покровитель пастухов и рыбаков, бог полей, лесов и рек, дарующий плодородие как людям, так и животным, растениям. Его изображали как существо с козлиными рогами, бородой и ногами.], очень напряженный, внезапно очень пристальный, как у актрисы. Все движения угловатые, напряженные, довольно резкие. Очень въедливо, но лаконично она расспрашивала о своей книге[266 - Элизабет Робинс написала книгу о своем брате под названием «Рэймонд и я»; издательство «Macmillan» согласилось опубликовать ее, но на невыгодных для Элизабет условиях. В декабре 1936 года она отправила рукопись Вулфам. Они приехали обсудить книгу и согласились опубликовать ее в «Hogarth Press», но полковник Робинс запретил публикацию при жизни, и только через год после его смерти в 1955 году ЛВ, которого Элизабет Робинс сделала своим литературным душеприказчиком, опубликовал ее со своим предисловием. По его же предложению издательство «Macmillan» опубликовало американскую версию.]. И Бог знает, сказали ли мы правду и был ли вообще толк от наших слов, ведь она уже в возрасте, но у нее, очевидно, было интересное и очень насыщенное прошлое; она много чего держала при себе. Я подозреваю, что у нее было много эмоциональных и физических переживаний, которые выкристаллизовались в цельные, твердые взгляды на жизнь, на религию, вернее, на неприятие религии, на работу, на секс. Она разразилась панегириком, очень напряженным и эффектным, в адрес О.У., когда вошла она – очень молодая и свежая на вид женщина-врач, одетая в черное, с серебряной цепочкой, хорошими зубами и откровенной доброй улыбкой, которая мне понравилась. Напротив моей тарелки она поставила маленькую фарфоровую статуэтку У. Уилберфорса, а напротив тарелки Л. – Ханну Мор[267 - Ханна Мор (см. 9 апреля 1936 г.) была близким другом семей Уилберфорс и Стивен.]. Это привело нас, ее и меня, к обсуждению наших родственных связей, больше похожих на миф или сказку; потом мы перешли к теме образования – у нее его не было; к семьям – их было девять детей, а родители принуждали ее против воли, под давлением устаревших семейных чувств и традиций оставаться дома. Только с помощью длительной борьбы она вырвалась и стала врачом. Жители Брайтона, где она ведет свою практику уже 13 лет, играют в бридж порой по 6–7 часов в день; у них нет детей; мужья ездят на работу в лондонские офисы. Они иногда катаются на машине и так далее. Я чувствовала себя раскрасневшейся и была в приподнятом настроении, а значит, мне понравилось общаться с ними, и мы воскресили множество обрывочных воспоминаний. Как отец, например, попросил Э.Р. прийти и послушать его выступление на тему «Забытые добродетели»[268 - В октябре 1895 года, после смерти жены, Лесли Стивен прочел лекцию на тему «Забытые добродетели»; позже она была опубликована во втором томе его книги «Социальные права и обязанности» (1896). Он заявил, что «намерен говорить о Джулии, не упоминая ее имени».]. «Слов нет, какие чувство оно вызвало… Это было потрясающе. Очень мужественно с его стороны. Ума не приложу, как у него хватило смелости. Нет, не могу выразить, что я чувствовала, слушая его речь». Вот так она включилась в наш разговор и выключилась. Около семи мы вышли на темную полукруглую улицу, и я подумала: «Что, интересно, они о нас говорят теперь?». И надеялась, что произвела хорошее впечатление. О. сказала, что я, должно быть, очень хорошо разбираюсь в жизнях других людей, раз смогла написать «Свою комнату». Это меня порадовало, ведь еще утром в тот день я прочла что-то о своей «лирической пустоте»[269 - Несмотря на отсутствие фразы «лирическая пустота», схожая мысль выражена в обсуждении творчества ВВ в главе «Романтический роман» книги (1936) Филиппа Хендерсона «Современный роман». Возможно, ВВ читала именно ее.]. Ох, лучше я буду думать об «Игле Клеопатры»[270 - Древнеегипетский обелиск, установленный в Лондоне, на набережной Темзы. См. ВВ «Три гинеи»: «Давайте обратимся теперь за помощью к обезличенному и беспристрастному источнику – Альманаху Уитакера, например, чья потребность преследовать собственные интересы или готовить обед не превышает нужды Клеопатры в шитье» (вероятно, игра слов).], когда доберусь до своего старого кошмара и пронесусь мимо [?]. Думаю, что смогу. Л. устраивает Салли [собаке] пробежку после мытья, а я должна идти и работать этим необычайно жарким весенним утром. Работа, работа, работа – вот мой последний рецепт, так что я написала [Брюсу] Ричмонду.

* Маленькие стеклянные подставки вместо ножек стола.

Вулфы вернулись на Тависток-сквер во второй половине дня в субботу, 16 января.

17 января, воскресенье.

Снова дома. Бедняга Л. ворчит, делая из Мэйбл козла отпущения, ответственного за всего его страдания, о боже. Но вечер все равно прошел неплохо. Хотя утро не из приятных; гранки, пыль. Как же в Лондоне тихо. Ни звука. Я должна настроиться на работу и вырваться из заколдованного круга [неразборчивое слово]. Сначала надо навести порядок, то есть отделаться от Рэймонда, Мэри Бейкер[271 - Мэри Бейкер и ее мать были богатыми американками, жившими и принимавшими гостей в Италии. Клайв часто виделся с ними прошлой весной и осенью, большую часть которых он провел в Венеции, где Бейкеры снимали палаццо, и в Риме.], Вирджинии Бретт[272 - Вирджиния Энн Шарлотта Бретт (1916–1990) – старшая дочь 3-го виконта Эшера.], Тома Элиота, избавиться от старых версий романа «Годы», чтобы все было чистеньким и свежим. Завтра обедаю с Клайвом, чтобы встретиться с неизвестно кем[273 - Гостями Клайва были Рэймонд Мортимер, Т.С. Элиот, Мэри Бейкер, Вирджиния Бретт.]. Эта великая тайна скорее забавляет меня. Думаю, речь о Джеке Хиллзе[274 - Джон (Джек) Уоллер Хиллз (1867–1938) – выпускник Итона и Баллиол-колледжа Оксфорда, солиситор и политик-консерватор. В 1897 году он женился на сводной сестре ВВ Стелле Дакворт, которая скончалась три месяца спустя от перитонита. После этого Джек и Ванесса Белл неосмотрительно влюбились друг в друга.] и Вайолет Дикинсон[275 - Вайолет Дикинсон (1865–1948) в течение многих лет была самой близкой подругой ВВ. Они познакомились в 1902 году, когда ВВ было 20 лет, а Вайолет – 37. Она не одобрила, когда в 1911 году ВВ поселилась со своими друзьями из «Блумсбери» в доме на Брунсвик-сквер 38, и с того момента их отношения стали более формальными. Вайолет сопровождала ВВ и Ванессу Белл во время их поездки в Италию в 1904 году, после смерти отца.]. Очень много рукописей для прочтения. Еще собираюсь в Национальную галерею и Лондонский зоопарк.

21 января, четверг.

Известие о том, что мисс Уэст[276 - Маргарет Уэст, рекомендованная леди Ронддой, сменила мисс Скотт-Джонсон на посту управляющей «Hogarth Press» и работала на Вулфов до своей смерти в 1937 году.] умирает от пневмонии. Меланхоличная прогулка с Л. под дождем. Обычные мысли, в том числе об этом; о том, что я всегда была слишком отстранена, никогда не проявляла дружелюбие и не приглашала ее на ужин. Я должна победить эту отчужденность, если смогу. Ничего уже не исправить, но делай что можешь и будь что будет. Этакие безмолвные отношения. Я прохожу мимо ее дома и думаю, что могла бы зайти, но теперь уже не зайду.

22 января, пятница.

Вчера умерла мисс Уэст. А мисс Хаулетт[277 - Мисс Роза Хаулетт жила в одном доме с Маргарет Уэст.] упрекает мисс Беван[278 - Мисс Беван работала под началом мисс Уэст в издательстве «Hogarth Press».], что та заболела в Уэртинге. А у мисс Хепворт[279 - Мисс Барбара Хепворт должна была заменить мисс Беван в качество помощницы управляющего и коммивояжера «Hogarth Press».] сейчас встреча с Л. по поводу работы. Льет дождь. Вчера вечером я разозлила Нессу, обсуждая с ней эссе Д. о Роджере[280 - В 1935 году перед отъездом Джулиана Белла в Китай ВВ посоветовала ему записать свои воспоминания о Роджере Фрае; он сделал это в форме «Письма художнику», которое, по его словам, «выражает мои нынешние убеждения по ряду вопросов», и отправил рукопись домой в марте 1936 года, надеясь, что Вулфы опубликуют ее целиком в серии «Hogarth Letters». ВВ, которой тогда нездоровилось, набрала текст, но прочла его только в июне, и в (неопубликованном) письме Джулиану от 28 июня одновременно хвалила и критиковала его, объясняя, почему они не cмогут это опубликовать. ВВ не получала писем от Джулиана до конца года, когда он признался, что его задела ее реакция. В итоге эссе было опубликовано издательством «Hogarth Press» в посмертном сборнике (1838) «Джулиан Белл: эссе, стихи и письма».]; любопытное зрелище: она словно тигрица, затаившаяся в пещере и рычащая. Сегодня обед с Витой[281 - Виктория (Вита) Мэри Сэквилл-Уэст (1892–1962) – писательница и поэтесса, дочь 3-го барона Сэквилла. В 1913 году она вышла замуж за Гарольда Николсона. ВВ познакомилась с Витой на ужине у Клайва Белла в декабре 1922 года.]. Полирую «Гиббона». Сейчас думаю заняться буклетом художников, а потом? Может, напишу что-нибудь для NSN.

23 января, суббота.

Промозглый туманный день; похороны мисс Уэст в Голдерс-Грин. Тот же стол, те же цвета; маленький фиолетовый гроб; крупный, похожий на орла священник; кучка смуглых и неряшливых, очень старых и немощных дев. Мисс Хаулетт – главная скорбящая. У нее узловатые руки; старое розовое лицо; голубые непроницаемые старческие глаза. Ничего более мрачного и невпечатляющего и представить себе невозможно. Нас заставили подвывать гимну № 478 или что-то в этом роде, гимну о святых, получающих по заслугам; аллилуйя. Пел только наемный работник из похоронного бюро или кто-то из служащих крематория; одна женщина попыталась что-то пропищать, но быстро замолчала. Мы с Л. сидели мрачные. Затем служитель дернул за рычаг, и маленький гробик проскользнул внутрь; после этого мы собрались в клуатре[282 - Окруженный стенами квадратный или прямоугольный в плане внутренний двор, примыкающий к комплексу зданий монастыря или церкви.] и осмотрели венки. Мисс Хаулетт вывели вперед; она деловито пожала нам руки и поблагодарила за письма. Что касается мисс Уэст, то, будь она котенком или щенком, мы, думаю, чувствовали бы то же самое. И все же в подвальной комнате, где она сидела в окружении аккуратно сложенных бумаг, пятнистой лошадки, резного деревянного цветка и куска зеленого линолеума, было что-то живое, юмористическое, доброе и даже веселое. Мисс Л.[283 - Мисс Лорна Льюис – подруга Маргарет Уэст.] подошла и сказала, что ее оставили душеприказчицей тех небольших денег, которые принадлежали Маргарет. Л. назвал один из венков бестселлером. Была миссис Делафилд[284 - Эдми Элизабет Моника Дэшвуд (1890–1943) – плодовитая английская писательница, публиковавшая свои книги под псевдонимом Э.М. Делафилд, в том числе в «Hogarth Press». Она также была подругой Маргарет Уэст.]. Но я думаю, что мисс Уэст все же нравилось работать в «Hogarth Press». Она любила литературные вечеринки и обладала бескорыстным, совершенно неэгоистичным характером. Но эта церемония – что-то с чем-то.

28 января, четверг.

Снова погрузилась в счастливые бурные фантазии, то есть начала «Три гинеи» сегодня утром*, и не могу перестать думать об этом. Мой план, наверное, писать книгу прямо сейчас, без лишних разговоров, и тогда, возможно, к Пасхе все будет готово. И все же я позволю себе (заставлю себя) между делом набросать небольшую статью и две. Именно так я планирую пережить ужас 15 марта [дата выхода романа «Годы»]; сегодня прислали телеграмму, что до Америки «Годы» не доехали. Я должна не дать себе утонуть в трясине этого болота. И, насколько я могу судить, мой метод почти достаточно эффективен.

Л. встречается с мисс Лэнг[285 - Мисс Лэнг должна была сменить мисс Уэст на посту управляющей «Hogarth Press». До этого она работала в издательствах «Longman», «Green & Co.» и «Rich & Cowen».] наверху; я ужинаю с Хатчинсонами, чтобы встретиться с Уэллсом; а сейчас поспешу на обед.

* А закончила 12 октября 1937 года (условно говоря).

29 января, пятница.

Уэллс сильно усох. Волосы по-прежнему каштановые, но со старым лицом они выглядят крашеными. Морщины углубились, а кожа обвисла. Он был очень приветлив; положил обе руки поверх ладони Л., чтобы выразить сожаление, полагаю, по поводу их ссоры[286 - Вулфы не виделись с Г.Д. Уэллсом после их «ссоры» с ЛВ (см. ВВ-Д-IV, 25 марта 1932 г.).]. Будберг[287 - Мария (Мура) Игнатьевна Закревская-Бенкендорф-Будберг (1892–1974) – международная авантюристка, писательница, предположительно тройной агент ОГПУ, английской и германской разведок. Много лет Мария Игнатьевна состояла в близких отношениях с Горьким, а затем с Гербертом Уэллсом.] – симпатичная славянка с широким лицом; медлительная в движениях; с добрыми глазами; достойная и искренняя, как мне кажется. Не пустое место. Своим медленным ломаным английским она смогла затмить даже воробьиное чириканье Уэллса. Он сидел рядом со мной и, как мне показалось, поначалу немного опасался интеллектуалов. Мы заговорили о Шотландии; потом он посмеялся над тем, как одевался Комптон Маккензи[288 - Сэр Эдвард Монтегю Комптон Маккензи (1883–1972) – шотландский писатель]; затем переключился на бедность писателей и привел в пример Арнольда [Беннетта]. Он подсчитывал доходы и расходы А. Потом мы перешли к теме русской политики и каким-то образом к Тому Элиоту. Сначала Уэллс злобно прошипел «Ти Эсс» [инициалы Элиота], а затем продолжил говорить о том, что он, вероятно, имея в виду «мы», стал причиной смерти английской литературы. Страх показаться вульгарным – вот что он имел в виду, а еще религиозность Тома. Так мы дошли до обсуждения архиепископа. «Если бы в моей глупой маленькой голове было хоть немного мозгов, я бы хотел узнать вот что: оставаясь наедине с собой по ночам, действительно ли Космо Гордон Лэнг[289 - Космо Гордон Лэнг (1864–1945) – архиепископ Кентерберийский с 1928 по 1942 г.] верит в свою Троицу? Мы вот якобы должны, а он…?» – и т.д. Он любит, когда его слушают, и болтает без умолку, как сказал мне Уэллс, когда джентльмены поднялись наверх. У нас был непринужденный общий разговор. Потом он откинулся в кресле, сложил на груди свои крошечные ручки, сомкнул еще более крошечные ножки и защебетал. Иногда Будберг прерывала его своими торжественными интонациями, говоря о нападении Германии, о защите Франции. Это была речь старика, более мягкого, чем он мне запомнился, озорного, с немного потухшими глазами, по-своему доброго и веселого. За одну шутку его выгнали из эфира, за другую – из «Daily Mail»[290 - Британская ежедневная газета-таблоид, выходящая с 1896 года.]. В целом он производит впечатление отрешенного, довольного жизнью маленького человека; сознает свою никчемность; склонен порицать любое притворство; рассказал об отце – «профессиональном игроке в крикет»[291 - Отец Герберта Уэллса, Джозеф (1828–1910), не состоялся как предприниматель (торговец в Бромли) и, будучи профессиональным крикетистом, зарабатывал на жизнь игрой.]; доволен своим положением, как мне кажется, и все еще испытывает необычайный интерес к жизни. Он хотел бы дожить до 170 лет. Сейчас ему 70. Если бы его увидели за прилавком, то приняли бы за типичного маленького занятого бакалейщика. Я так и не смогла обнаружить никакой грандиозности за его острым языком. И я подозреваю, что, когда Уэллс глубокой ночью думает о своей Троице, перед ним лежит множество книг, которые он справедливо считает мусором, и он перебирает бесчисленные разрозненные страницы; затем ворчит на культуру, но помнит, что проделал огромную работу; и думает, что не все из этого забудется; и довольствуется славой от Бромли[292 - Крупнейший город на юго-востоке Большого Лондона.] и Кента до Риджентс-парка; баронессой; и, я полагаю, самыми большими в мире тиражами.

Пишу, пока снег падает на мой световой люк и становится темнее; мы не едем в Родмелл; мне не придется вручать призы молодым любителям-заводчикам животных; ждем, не расскажет ли мистер Рич из «Rich & Cowan»[293 - Издательство, располагавшееся в Лондоне по адресу Бедфорд-сквер 37.] что-нибудь о мисс Лэнг.

Легкое беспокойство уже окутывает меня, как туман, – прелюдия к выходу романа «Годы». Мисс Беван прочла гранки, но ничего не сказала; мисс Уэст, предположительно, прочла и ничего не сказала. Полагаю, то же самое стоит ожидать и со стороны моих друзей. Надо поглубже погрузиться в «Три гинеи» – так, чтобы другие голоса были едва слышны. Меня ждет безмерная угнетенность, но я не сомневаюсь, что смогу выжить.

12 февраля, пятница.

Почему я пишу здесь? Только потому, что чертовски волнуюсь. Сегодня в четыре часа Л. идет к врачу на Харли-стрит, чтобы получить заключение и узнать, с чем связан повышенный сахар: с диабетом, с предстательной железой или с чем-то менее серьезным. И я должна буду посмотреть фактам в лицо, сохранить хладнокровие и держать себя в руках, если диагноз окажется плохим. Мне помогает только работа. К такому выводу я пришла вчера вечером. Возможно, болезнь излечима. В любом случае скоро мы все узнаем, если только врач не будет держать нас в напряжении.

Сегодня очень хороший холодный день, и мы поедем прямиком в Родмелл, где состоится собрание Лейбористской партии, а на ужин придет Квентин. С 28 января я усердно пишу «Три гинеи», и надо продолжать в том же духе. Даже если мне не удастся закончить книгу, а я думаю, что удастся, то это моя единственная поддержка. Я довольно хорошо проработала план и считаю, что могу быстро и грубо вместить в выбранную форму все, что захочу. Разные люди постоянно приходят и уходят, но я перестаю обращать на это внимание. Еще мы испугались за Джулиана: он сказал Ш. Морону, что собирается вступить в ряды испанской армии[294 - Движимый эмоциями и причинами как личного, так и политического характера, Джулиан Белл подал в отставку со своего поста профессора Уханьского университета и в конце января 1937 года отплыл в Марсель. Он попросил мать встретить его во Франции, но именно от Шарля Морона она впервые узнала в начале февраля о его твердом намерении отправиться прямиком в Испанию, чтобы присоединиться к Интербригаде (вооруженные подразделения, сформированные из иностранных добровольцев левых взглядов, участвовавшие в испанской гражданской войне на стороне республиканцев в 1936–1938 гг. Хотя их переписка была весьма доверительной, решение Джулиана стало для Ванессы большим потрясением, и она попросила его вернуться в Англию, чтобы обсудить свои дальнейшие планы с ней и другими людьми; так он и сделал (см. 12 и 14 марта 1937 года).]. Сын[295 - Джон Корнфорд (1915–1936) – английский поэт, коммунист. Сын супругов Корнфорд, Фрэнсиса и Фрэнсис (старых друзей ВВ), по матери правнук Чарльза Дарвина. Он погиб в конце декабря, сражаясь в составе Интербригады.] Корнфорда был убит там на прошлой неделе. Но сейчас уже я не переживаю так сильно, как до этого происшествия. В понедельник, когда мы пришли, Несса была совершенно подавлена. У нее всегда необычайно глубокое отчаяние. Но я должна бороться, таков мой инстинкт. И, к счастью, заявления, вероятно, сильно преувеличены, однако день был ужасный, и мы не можем это игнорировать. Странно, но любое действие – то, что мы всегда должны быть готовы сорваться с места и действовать, – не позволяет здраво мыслить. Я чувствую себя той, кому приходится танцевать на раскаленных углях. Вот почему я, наверное, и пишу здесь; это объясняет, зачем [Лев] Толстой и его жена вели дневники.

15 февраля, понедельник.

Как чудесно было ехать в Родмелл в пятницу вечером, когда с плеч свалился этот груз! Я целый час ходила по Харли-стрит[296 - Улица в Лондоне, которая получила известность в XIX веке благодаря множеству обосновавшихся там специалистов различных областей медицины.] взад-вперед; люди смотрели на меня; купила газету, уронила платок и все время возвращалась к распашным дверям дома 149. Люди входили и выходили, а я с трудом заставляла себя поворачиваться спиной и идти дальше. Наконец, около пяти часов вечера, Л. вышел в своем новом светлом пальто и улыбнулся. Ну, он был вполне спокоен. И все сразу приобрело другие пропорции. Грэм[297 - Джордж Грэм (1882–1971) – британский врач, физиолог и диабетолог.] считает, что дело в рационе: Л. потребляет слишком много сахара. Его даже не стали обследовать на диабет; врач ничего не сказал о предстательной железе; сообщил, что все органы в полном порядке; велел ему продолжать питаться как прежде, пока Хенсман[298 - Мистер Д. Хенсман – врач с Честер-стрит. Биографические сведения не найдены.] не свяжется с ним. Симптомы Л. почти прошли. Итак, мы, повторюсь, уехали с чувством странного облегчения, и физического, и психического. Добрались до Монкс-хауса лишь в 19:30. Пришлось спешно ужинать; Квентин позвонил и сказал, что у него сломалась машина. Собрание. Н. Лайонс[299 - Альберт Майкл Нил Лайонс (1880–1940) – плодовитый английский писатель и журналист, живший в Саутхизе.] бодр и разговорчив; К. пришел в 21:30 в насквозь промокших сапогах; поужинал в 22:30; отправился домой пешком по холмам под дождем. А над нами витала все та же восхитительная легкость и довольство, будто нам даровали еще одну жизнь.

В воскресенье в «Observer»[300 - Старейшая в мире воскресная газета, выходящая в Англии с 1791 года. Упоминания о «новом романе миссис Вулф… столь долгожданном и приятном» встречаются в «Observer» от 14 февраля 1937 года. О «философском откровении» см. ВВ-Д-IV, 2 октября 1932 г.: «…суета еженедельных газет меня совершенно не волнует. В душе произошли определенные перемены».] были две небольшие и умеренно хвалебные заметки о романе «Годы», и я с удовольствием отметила, что все похвалы, порицания и разговоры об этой книге похожи на щекотание носорога перышком. И правда примечательно. Отчасти я объясняю это своим философским откровением 1932 года: один человек ничего не значит, – а также нынешней увлеченностью «Тремя гинеями».

18 февраля, четверг.