Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

– Что-то ты рано поднялся сегодня, сын.

– А может быть, мне тоже захотелось немного размяться?

– Ну что ж. Я приветствую такое решение, Андрей. – сказал он. – Если только оно достаточно серьезно.

Он прекратил упражнение и поднялся с пластмассового лотка тренажера. Я с невольным уважением смотрел на атлетическую фигуру Игоря Николаевича с рельефно выделяющимися мышцами. Он был явно в отличной форме. Общее впечатление от фигуры атлета портил только безобразный рваный шрам на левой ноге, глубокой ямой вгрызавшийся в икру. Был еще очень большой желвак на плохо сросшемся ахилловом сухожилии. Я и раньше замечал, что Игорь Николаевич при ходьбе слегка прихрамывает, но только сейчас понял причину.

– Не беспокоит? – кивнул я на его ногу.

Игорь Николаевич проследил за направлением моего взгляда и вздохнул.

– Беспокоит, сын. Временами еще как беспокоит. Память моего армейского прошлого. Но что делать, сынок, приходится терпеть, потому что это надолго. По крайней мере, я думаю, до конца жизни.

– Можно ведь обратиться к хорошему хирургу, прооперировать.

Игорь Николаевич улыбнулся.

– Некогда мне, сын. Ложиться на операцию ахиллова сухожилия, значит потерять полтора месяца, не меньше. Я не могу себе этого позволить. – и посоветовал. – Раз решил заниматься, Андрей, начинай с небольших нагрузок и постепенно увеличивай.

Он с сомнением окинул взглядом мою хилую и длинную фигуру.

– Если ты опять не бросишь через неделю. – добавил он.

Это меня задело.

– Спорим, что через полгода у меня будет фигура не хуже твоей! – предложил я и посмотрел в серые усмехающиеся глаза.

– Посмотрим. – пробормотал он, улыбнулся и направился к двери.

Я понял, что Игорь Николаевич мне так и не смог поверить. Конечно, разумом я понимал, что у него были веские причины, чтобы не поверить заявлению юнца. Но я то не был юнцом и потому решил приложить все усилия, но доказать свою правоту.

С этого дня я ежедневно занимался в нашем спортзале по три часа, не давая себе ни малейших поблажек. Меня самого возмущала слабость и неуклюжесть доставшегося мне в наследство тела, а уж в этом-то виноват был и он, сам Игорь Николаевич.

Пользуясь формулами магического влияния на свое тело, я стал быстро наращивать мышечную массу, не забывая впрочем о растяжке связок и гибкости. Кстати, гибкость и растяжка у моего нового тела оказались просто изумительными, не то, что у меня когда-то. Но это уже, видимо, было дано этому телу от природы, а не получено в результате упражнений.

Сразу же без какой-либо подготовки я сел на шпагат, закинул ногу за голову, сцепил за спиной в замок руки. Через несколько дней подготовки я смог сделать поперечный шпагат и вертикальный, что могут делать только гибкие женщины с очень эластичными связками. Стоя с прямыми ногами на полу я свободно доставал лбом своих колен. Вам это о чем-нибудь говорит? Мне – очень многое.

По вечерам в своей комнате я по-прежнему продолжал заниматься хатха-йогой.

В большой комнате в простенке между дверями наших спален от самого пола и до потолка стояли хорошо изготовленные стеллажи с книгами. Я в первый же день с вполне понятным любопытством просмотрел эту библиотеку. Она не была просто набором подписных изданий, которые раньше большинство наших экспедиционных снобов выписывало только для престижа и почти никогда не читало. Эта библиотека походила на мою и была тоже, как говорится, набрана с бору по сосеночке. Собирал ее, конечно, Игорь Николаевич, а не Зоя Владимировна. К тому же большинство книг были фантастикой.

Я сразу почувствовал родственную душу, проглядывая названия книг на полках. Книг, естественно, было много больше, чем у меня. Но это и понятно, так как возможностей у человека, постоянно живущего в цивилизации, было значительно больше, чем у бродяги-геодезиста, и средств, что было не менее важно.

Пробравшись на другой день в спальню родителей, когда Зои Владимировны не было дома, я обнаружил библиотеку своей приемной матери в двухсекционном книжном шкафу. Это была совсем другая литература. Стихи Ахматовой, Цветаевой. Пушкин, Лермонтов, Есенин, Андрей Белый. Естественно, в этом шкафу не было ни одной книги фантастики. Зато, к своему удивлению, в шкафу занимали очень много места книги на религиозную тему, начиная с двух томов библии и кончая житием Саровского. А в самом низу стыдливо спрятанные в самый дальний угол стояли томики Папюса в переводе Трояновского, серые брошюрки из серии «Знак вопроса», потрепанные томики сборников молитв и заклинаний. Стоял на полке русский вариант Нострадамуса с комментариями Старджона, книги предсказаний, пророчеств, несколько томиков по астрологии и сигнатурам. Я тоже почувствовал, что эти книги читали.

Конечно же, я не удержался и попросил Зою Владимировну дать мне почитать некоторые из этих книг. Зоя Владимировна удивленно поглядела на меня и немного поколебавшись и заявив, что ребенку опасно забивать голову такими вещами, все-таки разрешила.

Подошли девятые сутки с того момента, когда я отделился от своего оригинала. Меня охватил страх. Напрасно доказывал я сам себе, что чувствую себя просто отлично, что никакой деградации сознания все эти дни не было. Все было напрасно. Я продолжал бояться и постоянно переходя в фазу сверхчувственного восприятия, тщательно исследовал свое тело и сознание.

Весь вечер и всю ночь с пятого на шестое июня я провел в страшном беспокойстве и совсем без сна. Только утром, обследовав себя в последний раз и не найдя в себе никаких изменений, я забылся беспокойным сном.

Пять часов сна освежили меня, успокоили и я поднялся со своей тахты совершенно другим человеком. Мысленно я поблагодарил Мировой разум, не вернувший меня в свое лоно, сохранивший мою жизнь и мою индивидуальность. Десятые сутки самостоятельного существования убрали из моей души сидевшую в ней занозу и наполнили мою жизнь новым смыслом. Я мог теперь осуществить все те мечты, о которых думал в теле Ведунова. Встать рядом с ним.

Вдвоем мы легче и быстрее превратим свои мечты в реальность. Мы будем лечить людей, подстегивать процессы регенерации в телах калек, исправлять дефекты души и тела. И еще я должен был стать опорой для своих приемных родителей. Но для этого мне нужно как можно быстрее заставить свое тело повзрослеть. Закончить школу, чтобы не насторожить родителей. Пусть они по-прежнему считают меня своим родным сыном, а я постараюсь ничем их не огорчать.

Главная наша задача с Ведуновым – искать магическую формулу преобразования психоэнергии, которой бы смогли воспользоваться обычные люди, не обладающие силой дара. Они стоят того, чтобы посвятить этим поискам свою жизнь.

Подходили суббота и воскресенье и я, торопливо выполнив взятые на себя домашние обязанности, выходил во двор и через «звездочку внимания» связывался с дочкой. Она отпрашивалась у мамы вместе с Володей и мы гуляли возле «Белоснежки», качались на качелях, копались в песке, играли в догоняжки, баловались, пока дети не уставали или не зазывала ребятишек в дом мать.

Володя поначалу меня дичился, но постепенно стал оттаивать. Юля держалась со мной более открыто и уж совсем растаяла, когда я начал рассказывать ребятишкам свои на ходу придуманные сказки.

Дело усложняло то обстоятельство, что я никак не мог подавить свою неприязнь к Светлане. Не знаю, догадывалась она об этом или нет. Возможно, она приписала мое упорное нежелание зайти к ним в квартиру моей подростковой стеснительности.

По вечерам я через день ходил в больницу и, воспользовавшись моментом, пробирался к двери восемнадцатой палаты. В саму палату я не заходил, быстро научившись передавать энергию сквозь стену, если конечно мой двойник в это время спал.

Время от времени я делал попытки проникнуть в его сознание, но как и раньше все они заканчивались неудачей, меня по-прежнему отбрасывала назад зеркальная сфера защиты. Даже звездочку внимания мне не удалось прицепить к краешку сознания оригинала. Он по-прежнему не замечал моих попыток связаться, а заговорить с Ведуновым обычным способом я не решался.

То ли благодаря моим стараниям, то ли постоянному присутствию в палате ребятишек, или под действием времени, мой двойник медленно, но уверенно шел на поправку. Светлана с похвальным постоянством продолжала много времени проводить у постели Ведунова. Она сильно похудела за эти дни, иногда я замечал на ее осунувшемся лице признаки тщательно скрываемого от других страдания, но у меня по-прежнему не проснулась по отношению к ней даже капелька жалости.

Сама виновата, – мрачно размышлял я, наблюдая как она торопится в больницу с сумкой, наполненной деликатесами, – сначала угробила мужика, а теперь старается вытащить. Понять нельзя этих чертовых женщин.

О начавшемся выздоровлении Ведунова я больше узнавал от ребятишек, чем от врачей. Ребятишки охотно разговаривали со мной о папе, рассказывали, как он ест, как улыбается, встречая появление детей в палате.

– Вчера папа встал, Андрей. – с радостным видом рассказывала Юля, – Только он стал какой-то очень худой. И еще он поднял нас с Вовой на руки. А потом побледнел, опустил нас на пол и опять лег… Мама говорит, что папе еще долго придется лежать в этом… ста… в больнице. И он по-прежнему не разговаривает со мной мыслями. Только словами. А с тобой он разговаривает?

– Нет, Юля, не разговаривает. Он более и потому не может.

– Как жалко! – продолжала щебетать дочка. – Мне так нравилось разговаривать с папой мыслями. Правда, когда разговариваешь мыслями, то очень быстро устаешь. Но зато это так интересно! – и она, сделав умильную мордочку, заглянула мне в лицо. – Андрюшенька, ты расскажешь нам с Вовой перед сном сказочку? А то мама последние дни плохо рассказывает. Она часто по ночам плачет. Только не хочет, чтобы мы с Вовой ее в это время видели.

Я благоразумно промолчал на такую откровенность дочки, только пожал плечами.

– Сказку вечером я смогу рассказать, только тебе одной, Юленька, а уж ты расскажешь ее утром Володе. Согласна?

– Конечно согласно, Андрей! А сейчас ты нам рассказать можешь?

И я начинал: в некотором царстве, в тридесятом государстве, за семью морями, за семью лесами, на берегу большого озера жил в своем замке очень любопытный король……

Заняться практически лечением с помощью своих способностей мне пришлось намного раньше, чем я рассчитывал. Оказалось, что Зоя Владимировна подвержена внезапным и очень сильным головным болям, продолжающимся иногда по несколько часов. Раньше такую головную боль называли мигренью.

Когда при мне это случилось в первый раз и Зоя Владимировна внезапно побледнев опустилась в кресло и тихо застонала, я быстро подошел к ней.

– Что у тебя болит, мама?

Ее зрачки были расширены от приступа боли, ладонями она сжимала виски.

– Кажется, опять началось, сынок. Думала, что они уже ко мне не вернутся больше, а тут опять…

– Головная боль? – засуетился вокруг нее отец, – Ты посиди, Зоенька! Я сейчас намочу полотенце и принесу таблетки.