Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

– Спасибо, мама!

Я попятился назад в прихожую, снял легкие штиблеты, выбрал подходящую для меня пару домашних тапочек, аккуратно разложенных в обувной стойке, надел, поставил на место свою обувь и пошел в свою комнату.

Во время этой моей процедуры Зоя Владимировна удивленно посматривала на меня своими серыми глазами, но не сказала ни одного слова.

Я открыл дверь, вошел, затворил ее за собой и повернулся. Черт возьми! Теперь меня не удивляло, что Игорь Николаевич купил своему отпрыску «кавасаки». Ну, во-первых, вся правая стена была оклеена массой великолепных литографий и плакатами с хорошей офсетной печатью. Почти всю правую стену занимали полуметровой высоты плакатные портреты Брюса Ли и Арнольда Шварценнегера во весь рост, во всей своей обнаженной красоте и игре мышц, подчеркнутой умело подобранными красками.

Слева стояла мягкая тахта, рядом с огромным, занимающим всю стену, дорогим индийским ковром. Убранство комнаты дополнял шикарный двухтумбовый письменный стол, трехсекционный платяной шкаф с антресолями, пара мягких кресел. Я уж не говорю о японском телевизоре, корейском видеомагнитофоне с массой кассет на специальной трехъярусной полочке, германском музыкальном центре, стоявшем прямо на полу и огромными, висевшими по обе стороны большого, почти во всю стену, окна, колонками. В окно, приглушенное легкими шторами, било послеполуденное солнце.

Я уж не стану упоминать о массе других мелочей, как-то: бронзовые статуэтки, альбомы, книги и прочее… Впрочем, все это располагалось в относительном порядке.

Я ступил на толстый ворс устилавшего весь пол дорогого ковра и осторожно устроился в стоявшем возле письменного стола кресле.

Такого богатства и такой массы дорогих вещей я еще никогда в своей жизни не видел. За креслом я обнаружил небольшой мольберт и целый ящик с масляными красками.

Ну и парень! Я потихоньку покачал головой. Дорого обходятся родителям твои мимолетные увлечения и прихоти! Как же такое Игорь Николаевич смог допустить? Хотя понятно… Единственный сын и еще без ума любящая своего отпрыска мать. Ай да Зоя Владимировна!

В первый раз после своего решения остаться в теле подростка я понял, что жить его жизнью будет не такой простой задачей, как я в начале подумал. Вот такие дела…, Андрей Игоревич! Тебе срочно придется менять свое поведение. Объяснять происходящие в тебе перемены травмой и постараться стать действительно любящим сыном. Причем, не дураком, а умницей.

Вечером вернувшийся из своей мастерской Игорь Николаевич предложил мне и Зое Владимировне скромно отпраздновать мое возвращение в дом и достал из холодильника бутылку шампанского. Праздновать хотели в большой комнате, но я запротестовал, и мы втроем уютно устроились на просторной кухне.

Игорь Николаевич умело открыл бутылку и разлили шампанское в два тонких и высоких бокала. Мне же, переглянувшись с матерью, хотел налить в бокал какого-то тоже искрящегося напитка, чтобы, как он выразился, произнести тост.

Я остановил его.

– Подожди с тостом, отец.

И протянул ему свой бокал.

– Сначала плесни сюда немного шампанского.

Родители снова переглянулись, Зоя Владимировна открыла было рот, чтобы запротестовать, но я поднял ладонь и она промолчала.

– Сначала скажу я свой тост, папа, – обратился я к Игорю Николаевичу. – Давайте выпьем за то, родители, чтобы ваш сын поскорее стал взрослым и как можно меньше огорчал вас, Зоя Владимировна, и вас, Игорь Николаевич! Чтобы он извлек урок из случившегося с ним на прошлой неделе и постоянно помнил это.

Игорь Николаевич во время моей короткой речи то и дело переглядывался со своей женой, а когда я закончил, долго молчал.

– Хороший тост, сын. – наконец произнес он. – За такой тост стоит выпить.

И он залпом осушил бокал. Зоя Владимировна пригубила свой, я тоже.

После своего возвращения из больницы я запер дверь ставшей теперь моей комнаты и пользуясь тем, что Зоя Владимировна куда-то ушла, произвел тщательное исследование вещей, находящихся в моем распоряжении. Мои исследования продолжались до самого вечера, пока не вернулся Игорь Николаевич, и повергли меня в настоящий шок. Этот Андрей… Парнишка совершенно не понимал стоимости предметов и аппаратуры, покупаемых для него родителями. Чего, например, стоил американский компьютер фирмы «Паккард» с цветным дисплеем и невероятным количеством дискет различных компьютерных игр? А обширный набор различных чеканов и резцов по дереву, который я нашел в шкафу и которыми, судя по всему, никогда не пользовались?

Трехсекционный платяной шкаф был под завязку забит одеждой. Только иностранных джинсовых костюмов я насчитал четыре штуки и три пуховика различной расцветки, не считая спортивных костюмов, каких-то курточек, рубашек и самой разнообразной обуви на все времена года.

Дорого мой предшественник обходился своим родителям. Ох, дорого!

Вечером я выяснил причину удивившего меня поначалу обстоятельства, что я никогда раньше не видел на улице и не отметил столь яркую женщину, как Зоя Владимировна. Оказалось, что эту четырехкомнатную приватизированную квартиру мои приемные родители купили в самом конце апреля и только в середине июня переехали в нее со старой квартиры. А в июне, по вполне понятной причине, я никого и ничего вокруг себя не замечал.

Странное дело, но моя столь быстро появившаяся индивидуальность заставила меня все случившееся со мной видеть несколько в ином свете и как бы с другой точки зрения. Я все отлично помнил и понимал. Моя память нисколько не пострадала во время недавнего потрясения, так тяжело отозвавшегося на моем двойнике, но теперь я смотрел на все как бы с другой позиции, из другого чувственного восприятия. Более спокойно, что ли. Вся боль и все переживания каким-то образом достались оригиналу, а во мне сохранилась только любовь к детям.

Началась для меня непривычная, странная жизнь, заполненная какими-то несерьезными, тяготившими меня обязанностями и немногими радостями. Хорошо, что мои одноклассники в подавляющем большинстве не знали моего нового адреса и кроме одиночного визита той самой взбалмошной особы, которая встретила меня после больницы, меня никто не навещал.

Не скажу, чтобы я полностью превратился в домоседа, но меня просто никуда не тянуло и я провел долгих три дня, наводя в своей огромной комнате порядок, потихоньку сплавляя на балкон лишние, по моему разумению, вещи.

Когда я взялся за пылесос в первый раз, мне пришлось выдержать настоящий бой с любящей мамой. Я когда я в первый же день после ужина принялся мыть посуду, она едва не упала в обморок.

Игорь Николаевич тоже посматривал на меня со все возрастающим удивлением, но помалкивал и изредка одобрительно усмехался.

Как-то я слышал их негромкий разговор на кухне. Они, видно, были оба уверены, что я сижу в своей комнате, смотрю телевизор, и поэтому разговаривали достаточно внятно для моего обостренного слуха.

– Он стал совсем другим, Игорь. – тихонько пожаловалась вернувшемуся с работы мужу Зоя Владимировна. – Временами у меня возникает такое ощущение, что это не наш сын… Как будто подменили!

– Что ты такое говоришь, Зоя? – ответил ей Игорь Николаевич. – Изменился он заметно, это верно, но я не нарадуюсь таким изменениям. Ты слишком баловала его в последние годы, мать, и он стал таким, что я с тревогой думал о его будущем. Вспомни тот вечер или, вернее, ту ночь, когда его подобрали в стельку пьяного на улице и позвонили нам из отделения милиции. Он ведь тогда чудом не обморозил себе пальцы. Вовремя тогда его подобрали. А вел он себя как в последнее время? По отношению ко мне, да и к тебе тоже. А теперь, разве он себя так ведет, Зоенька? Видел я как вы воевали за пылесос, моя дорогая женушка. Ты и этим недовольна? Он ведь снял с тебя часть твоих нелегких домашних дел.

– Все я понимаю, Игоречек, только странно мне: вчера еще это был ребенок, пусть не совсем правильный, нервный, но мой ребенок, Андрейка мой. А теперь он говорит и поступает так, как будто сразу стал взрослым мужчиной. Понимаешь, от стал меня стесняться. Это меня-то!

Игорь Николаевич только засмеялся на столь горячую исповедь своей жены.

– Ты радоваться должна, милая, что твой сын начал взрослеть. Не будешь же ты его держать постоянно возле себя. Андрей становится мужчиной, Зоенька!

– А эта… его травма, Игорь… Я же вижу как он временами морщится. Спрашиваю: болит, сыночек? А он не сознается, махнет рукой и смеется, скрывает.

– Может быть и травма, вернее ее последствия. – согласился с Зоей Владимировной Игорь Николаевич. – Болевой шок, потрясение, конечно, не могли пройти без последствий. Надо будет сводить его к врачам, Зоя, пусть посмотрят. И все-таки, Андрей мне сейчас больше нравится, чем раньше.

В продолжении этого подслушанного разговора я то краснел, то бледнел. Молодая кожа чутко реагировала на мое душевное состояние. Я не переставал удивляться тонкой интуиции женщины, сразу же заметившей изменение душевной сущности, обитавшей теперь в теле ее сына.

На третий день после выхода из больницы я собрался вместе с отцом сходить в его мастерскую. Он не возражал, но только почему-то понял мое желание совершенно неправильно.

– Решил проверить, действительно ли я сказал тебе правду насчет мотоцикла, Андрей? – Игорь Николаевич усмехнулся. – Что ж, давай сходим, посмотрим, что от него осталось.

Его мастерская находилась буквально рядом с домом. Она располагалась за зданием нового мебельного магазина. Между магазином и железнодорожной линией, продолжая длинный ряд кооперативных гаражей. Из разговора с Игорем Николаевичем выяснилось, что к этим гаражам, готовым и строящимся, он тоже имеет самое непосредственное отношение. Как-то договорившись с горсоветом и железнодорожным управлением, он то ли выкупил, то ли взял в долгосрочную аренду эту землю и на свои средства начал строить гаражи, продавая потом автолюбителям, желающим иметь пристанище для своих машин.

Мастерская, несмотря на свой непрезентабельный вид, внутри выглядела внушительно. В ней, к моему удивлению, трудилось шесть человек высококвалифицированных специалистов. Кроме ремонтного бокса в ней было отдельное помещение, где стояли новенькие станки и агрегаты. Токарный станок, фрезерный, строгальный, пара сверлильных. Был отдельный закуток для сварочного агрегата, помещение для жестяных работ и окраски. Везде, во всех помещениях была исключительная чистота и порядок. Необходимый для работы инструмент и запчасти лежали на умно расположенных стеллажах, что было, конечно, немыслимо на государственных предприятиях.

Я с невольным уважением посмотрел на человека, который стал моим отцом. Это был настоящий хозяин, рачительно относящийся к своему делу, да и рабочие, работающие в мастерской, не выглядели пьяницами. Это были здоровые, уверенные в себе люди.

– Сколько каждый из них получает зарплаты? – спросил я Игоря Николаевича.

– Работа сдельная, – ответил он негромко, – Естественно, с учетом качества выполненной работы: от ста восьмидесяти до двухсот тридцати тысяч. Это на данный отрезок времени, с учетом нашей инфляции. Все остающиеся средства я с согласия коллектива вкладываю в строительство гаражей, приобретение аппаратуры и расширение мастерской.

Игорь Николаевич объяснил мне все подробно и спокойно, как взрослому. Я же внимательно слушал и откладывал все сказанное отцом в памяти.

– Пошли в ремонтный бокс. – предложил он, – Там как раз сегодня мы заканчиваем ремонт двух «жигулят». Заодно и на свой «кавасаки» посмотришь. Вернее, на то, что от него осталось.

В ремонтном боксе стояло сразу несколько покореженных легковых машин и два «жигуленка» восьмой модели, которые действительно выглядели как новые. У одного из них, цвета морской волны, с открытым капотом возился механик, наводя последний блеск.

Я обратил внимание на то, что выхлопная труба машины подсоединена к вентиляционной системе гибким шлангом и догадался, что скоро будут опробовать отремонтированный двигатель.