Исповедь колдуна. Трилогия. Том 2

– Подожди, отец. – остановил я его, – Не нужно полотенце. Попробуем так…

Я поднес левую ладонь к ее лбу и, уйдя своим сознанием в сверхчувственную область быстро обнаружил спазм сосудов головного мозга, послуживший причиной боли. Медленно повышая из пальцев истечение энергии, я воздействовал на спазм, одновременно убирая причины, приведшие к нему.

Игорь Николаевич стоял рядом с полотенцем в руках и смотрел на меня с вполне понятным удивлением и некоторым недоверием.

Прошло минуты три и Зоя Владимировна открыла повеселевшие глаза и поднялась из кресла.

– Смотри-ка ты! – удивилась она, – Боль ушла, как будто ее и не было вовсе… Спасибо, сынок1

– Ты что и вправду убрал боль? – недоверчиво спросил Игорь Николаевич, – Вот так просто, руками? Как это можно сделать?

Я пожал плечами.

– Научился после больницы, отец, а как это я могу делать, я и сам не знаю.

К моей большой досаде я не мог пока устранить саму причину периодического возникновения спазмов, так как это было связано с работой подсознания Зои Владимировны, вернее, с ложными командами, отдаваемыми нервами сосудам. Чтобы устранить саму причину требовалось не местное воздействие, а вмешательство в подсознательные механизмы управления астральным телом. В таких делах я чувствовал себя пока неуверенно.

Приступы мигрени начали повторяться у Зои Владимировны с удручающим постоянством, примерно раз в два дня. Когда меня не было дома, Зоя Владимировна садилась в кресло, ложила на лоб мокрое полотенце и терпеливо ожидала меня. Меня удивляла необычайная чувствительность к этим приступам боли Игоря Николаевича, словно сверхчувственным восприятием он угадывал состояние жены и тут же выпроваживал меня из мастерских.

– Иди домой, Андрей, посмотри как там мать.

Я приходил домой и действительно видел Зою Владимировну сидящей в кресле в уже знакомой мне позе, с полотенцем на голове. Удивлению моему не было предела. Ни у Игоря Николаевича, ни у Зои Владимировны не было ни малейших признаков дара, тем не менее они отлично ощущали эмоциональное состояние друг друга на расстоянии. Нет, телепатией, даже ее зачатками они тоже не владели. Постепенно я пришел к выводу, что это просто такое свойство любви, которую испытывали друг к другу эти два человека. «Нам бы стать такими со Светланой!» – невольно позавидовал я.

Встревоженный этими приступами мигрени я одно время всерьез подумывал о том, чтобы прицепить к сознанию Зои Владимировны «звездочку внимания», но могло сразу же обнаружиться то обстоятельство, что я мог манипулировать мыслями и сознанием других людей с помощью мыслесвязи. Я очень не хотел, чтобы об этом свойстве моего дара узнали мои приемные родители. Кроме того, Зоя Владимировна могла понять, что я не тот человек, каким она меня считает. Не ее сын. Ведь по ниточке мыслесвязи передается намного больше информации, чем при обычном разговоре. Стоит в канал мыслесвязи прорваться какой-либо «картинке», невольному воспоминанию, и она может понять, что в теле ее сына живет чужое сознание. Что можно придумать для матери страшнее этого знания?

Отказавшись от идеи со «звездочкой внимания», я в конце-концов нашел другой выход. Заставил мать заучить наизусть заговор против мигрени и показал, как правильно его произносить, сам ритм заговора, чтобы усилить его воздействие.

– По-моему, я помню такой заговор, сын. – сказала она, – Он есть в моих книгах, которые я давала тебе читать.

– Конечно, мама, – улыбнулся я, – Есть там такой заговор, по крайней мере, очень похожий. Я изменил порядок слов, чтобы усилить его действие. Почувствуешь боль, сразу же мысленно читай заговор не торопясь, с правильным ритмом. Три раза нужно читать.

Все это время, пока я учил мать, Игорь Николаевич сидел рядом с нами и хотя он молчал, на его лице было написано глубокое недоверие.

– Честное слово, мать, если бы не видел сам, что эти ваши экстрасенсорные штучки действуют, ни за что бы не поверил, – признался он, – А вот чтобы набор слов лечить мог?… Вы что это… серьезно?

Зоя Владимировна молча улыбнулась, а я ответил:

– Когда-то в силу произнесенного слова верили многие миллионы людей на земле и многим оно помогало.

Отец покачал головой.

– Не знаю, сын. Я вижу, что твои прикосновения действуют, хотя и не понимаю, каким образом. Но поверить, чтобы лечили заговором или молитвами…

– Это своего рода самогипноз, отец. Задаваемая своему организму программа самолечения. Главное, в эту программу надо верить. Тогда подействует.

Игорь Николаевич с сомнением посмотрел на меня и пошел на кухню. А потом и сам попал в мои пациенты.

Примерно на десятый день своего выхода из больницы я вдруг услышал раздавшийся на кухне пронзительный крик Зои Владимировны. Вбежав туда я увидел, что Зоя Владимировна лежит на полу в глубоком обмороке, а над ней склонился с побелевшим лицом Игорь Николаевич. Правой рукой он зажимал левую руку, из которой хлестала кровь. Рядом в деревянную чурку был глубоко вогнан маленький топорик и лежал кусок мороженого мяса. Несколько мгновений я был в полной растерянности: к кому броситься в первую очередь, кому оказать первую помощь. Этот вопрос решил за меня отец.

– Занимайся мамой, Андрей! – с тревогой сказал он. – На меня не обращай внимания… Я сказал: сначала мамой, потом займемся моей раной! – повысил он голос.

– Плотнее зажми рану, отец, – попросил я его, – Чтобы кровь не бежала так сильно, я сейчас.

Я подхватил на руки Зою Владимировну и бегом понес ее в большую комнату, где бережно уложил на диван. Нескольких секунд мне было достаточно, чтобы убедиться, что это простой обморок и перевести потерявшую сознание женщину в обычный сон, потом броситься обратно на кухню, где мой приемный отец пытался остановить кровь.

– Как она? – с тревогой спросил он меня.

– Все в порядке, сейчас она просто спит.

– Достань с полки аптечку, сын. – попросил отец, удостоверившись, что с Зоей Владимировной все в порядке.

– Аптечка пока не нужна. – произнес я твердо с командными модуляциями. – Сначала мы заговорим кровь.

Я начал читать вслух заговор против руды-крови, сопровождая его мысленной формулой, усиливающей действие заговора. Подчиняясь сразу двойному воздействию, организм Игоря Николаевича послушно сузил поврежденные капилляры и мелкие сосуды, заткнул прочными пробками тромбов крупные артерии, и кровь перестала сочиться.

Когда я начал читать заговор, Игорь Николаевич сначала посмотрел на меня, как на чокнутого, но вид переставшей течь крови изумил его еще больше. Он отнял от раны пальцы правой руки, убедился, что кровь не течет, и посмотрел на меня.

– Но ведь этого просто не может быть, Андрей!

– Почему, папа? – вкрадчиво спросил я. – Ты хочешь сказать, что наши далекие предки были все как один дураками?

– Причем тут предки? – не согласился со мной отец.

– А при том, что этот заговор они в таких случаях, как наш, произносили задолго до внедрения христианства в нашей стране. И помогало. Не можешь же ты отрицать этого.

– Знаешь, сын, я не верю своим глазам. – пробормотал он, – Кровь действительно перестала бежать, и все равно этого не может быть.

Я улыбнулся такой искренней вере в отрицание чуда.

– Лечение еще не закончено, папа. Может быть ты предпочтешь уснуть и не видеть дальнейшего?

Игорь Николаевич опять посмотрел на свою руку, потом заглянул мне в глаза.

– Не знаю, как это тебе удалось сделать, но предпочитаю смотреть на все происходящее своими глазами. – сказал он.

– А не испугаешься?

– Думаю, что не испугаюсь.

Мгновенное, уже привычное сосредоточение, и моя энергия потекла из моих пальцев и плотной пеленой окутала протянутую ко мне названным отцом руку. Я с удовлетворением отметил, что на этот раз я не засветился. Опасное свойство моего дара, которое могло смутить, а то и напугать любого непривычного человека.

Игорь Николаевич и так смотрел на меня с вполне понятным недоверием. Мне это мешало.

– Смотри не на меня, отец. –сказал я. – И не мешай мне, пожалуйста. Лучше помогай.

– Как?

– Думай не о том, что такого просто не может быть, а представляй себе, как рана на руке затягивается и заживает.