Жизнь и приключения вынужденного переселенца. Книга первая. Байки о бабайке

В таких случаях бесстрашно смотрел взрослым в глаза, что ими воспринималось как дерзость и страшно раздражало. На его месте другой ребенок мог бы отделаться простым нравоучением, его же всегда наказывали на полную катушку.

Наказаний не боялся, скорее, относился к ним как к неизбежности. Сказывалась закалка с раннего детства. Что может быть страшнее темного угольного чулана для ребенка в два-три года?

Взрослые, конечно чувствовали его «никакое» отношение к наказаниям, и это злило их еще больше. «Значит, неисправимый, – думали они.»

Он же зачастую думал, что надо бы и повиниться. Да не всегда хватало гибкости и, отчасти, мужества. Это всегда было труднее даже, чем понести наказание.

Такой, казалось бы, непростой, ершистый характер не мешал ему быть добрым и ласковым ребенком, уважать старших, любить родных.

Пятый класс. Начальная школа закончилась. В школе ввели кабинетную систему.

В класс Гека назначили нового классного руководителя. Классной руководительнице 5-А класса было лет двадцать пять. Высокая, несколько угловатая брюнетка с тонкими чертами лица и огромными карими глазами.

Уроки по тем временам она вела достаточно демократично, никогда не повышала голоса. Именно от нее дети узнавали много нового и интересного о своем древнем городе, и не только в классе, но и во время экскурсий и походов, которые она организовывала после уроков и в выходные дни. К ее урокам старались готовиться, вели себя сдержано и учтиво. Народ из параллельных классов завидовал. В общем, с классным руководителем, как считали ученики 5-го-А, им повезло.

ПЕРЕКУР

В Самарканде сентябрь.

Если бы не школа, то особой разницы между летом и осенью и не заметить. Та же полуденная жара, заставляющая все живое прятаться в тень. Где-то под низкими крышами, прячась в тени, воркуют горлицы.

Огромные тутовники раскинув свои узловатые ветви застыли в ожидании вечерней прохлады. Их жесткие, покрытые пылью листья слабо, как бы нехотя, колеблются в потоках горячего воздуха, поднимающегося от разогретой земли.

Высоко в голубовато-сером, будто выцветшем на солнце небе, крутится стайка голубей.

Кажется, что время застыло или от жары течёт очень медленно. Запах нагретых глиняных стен и дувалов наполняет всё вокруг.

Улицы уже не такие оживленные как летом.

Главная причина уличной сутолоки детвора – в школе.

Редкие прохожие, передвигаясь от одного пятна тени к другому, медленно тянутся по своим делам.

Все так же, после захода солнца, поливаются улицы из ведер и шлангов.

К вечеру, на узких улочках, без которых не бывает восточных городов, наблюдается некоторое оживление. Воздух пахнет пылью, прибитой водой.

То там, то тут у ворот и калиток возникают старики со своими стульчиками и скамейками.

Среднее поколение, группами человек по пять, играют в нарды, или режутся в карты, непринужденно обсуждая дневные новости.

Недалеко, занятая своими играми, носится детвора.

Но запах приближающейся осени, все-таки ощущается с каждым вздохом.

Первые недели две-три в школе творится что-то невообразимое! Это время уходит на то, чтобы школьный народ окончательно вышел из каникулярного состояния.

Гвалт, суета, массовые забеги по длинным школьным коридорам, которые нередко заканчиваются лобовыми столкновениями.

То тут, то там с подоконников летят на пол горшки с цветами, падают со стен новые, еще пахнущие краской стенды и наглядные пособия.

Поиски виновных, которыми занимались завуч по воспитательной работе Раиса Ильинична, военрук Владимир Куртович и физрук Иван Степанович, в основном заканчивались ничем.

А в тех редких случаях, когда виновный все-таки устанавливался, эта группа организовывала «публичные казни» в присутствии класса, в котором учился проштрафившийся ученик. Конечно с последующим приглашением в школу родителей виновного!

Уже тогда эта троица носила не всем понятное название «инквизиция».

И не редко, при разборе проступка в классе, на вопрос, подкупающий своей демократичностью: «Ребята, какого наказания заслуживает виновный?», – могло непонятно откуда и кем сказанное прозвучать, – “ Сжечь на костре» или “ Отрубить голову».

Вариантов было много, что свидетельствовало о присутствии чувства юмора в общей массе.

Однако, после этой фразы и всеобщего хохота, виновный с его проблемами уходил на задний план. Начиналось расследование – кто сказал?

К всеобщему удовлетворению, следственные действия длились достаточно долго, а в особых случаях заканчивались звонком, что вызывало у подследственных особый восторг.

Еще не утрясено расписание уроков, нередки случаи отмены одного или двух уроков в течение дня.

Именно в эти моменты происходило редкое, для этого возраста, единение ребят и девчонок, когда класс в мгновение ока исчезал из школы во избежание получения какой-нибудь задачи по благоустройству школьной территории, или не дай Бог проведения урока по другому предмету!

Именно эти счастливые моменты использовались для рассказов о лете и общения в другой, не школьной обстановке.

Прятались на заднем дворе школы, в огромном саду, или уходили в Железнодорожный парк – это было надежнее. Парк представлял собой небольшой скверик, по краю которого проходила главная аллея, соединяющая улицу Фигельского с Железнодорожной. Все остальные дорожки и тропинки, скорее можно было назвать направлениями. Они угадывались по росшим вдоль них зарослям живой изгороди и сирени.

В этих зарослях можно было обнаружить скульптуру рабочего или работницы периода «социалистического ренессанса» начала пятидесятых годов. Олицетворявшуюся профессию угадать по ним уже было невозможно, и только частые посетители знали, что это были железнодорожники.

То там, то тут, прятались скрытые от посторонних глаз скамейки. Они были того же возраста, но неплохо сохранились. Какого либо порядка в их размещении не наблюдалось.

В парке всегда было сыро и пахло прелью. Даже знойное южное солнце не могло пробиться сквозь кроны древних акаций, кленов и чинар, смыкавшихся на высоте метров десяти.

Дополняли парк две ржавые карусели, которые, судя по их внешнему виду, давно находятся на заслуженном отдыхе. Видавший виды летний кинотеатр, который в обиходе назывался «Железка», был безусловным атрибутом городских парков того времени. Он также был заброшен.

Но Гек еще помнил, как они с пацанами смотрели там фильмы, сидя верхом на стенах кинотеатра или с веток растущих близко к стенам деревьях. Если фильм был неинтересным, или контролеры сгоняли с «насиженных мест», пацаны удалялись вглубь парка, где в газетные кульки насыпали пыль и забрасывали эти «пылевые бомбы» через забор в зрительный зал.

Следует заметить, что такое бесчинство продолжалось недолго – до тех пор, пока этим не занялась милиция.

Редкие прохожие придавала парку еще большую схожесть с дремучим лесом. Только надписи, сделанные режущими предметами на стволах деревьев-исполинов, расположенные уже высоко-высоко над головой, свидетельствовали о том, что этим убежищем пользовались еще родители детей, учащихся теперь в соседних школах.

В парке чувствовалось устоявшееся запустение и заброшенность.

В общем, это было исключительное место для закоренелых прогульщиков, всякой школьной шушеры и «лиц вынужденного времяпровождения», как они.

Итак, укромное место найдено!

Парковая скамейка, утонувшая в гуще зарослей сирени и живой изгороди, благоустроена поставленными рядом одним большим и несколькими ящиками поменьше. Получилось нечто вроде круглого стола. Сумки и портфели свалены на стол – большой ящик.

Девчонки расселись на скамейку, пацаны на ящики. По кругу пошли конфеты, булочки, еще что-то из школьного буфета. Взвился сигаретный дым.

Покуривали тогда только ребята, да и то не все.