Жизнь и приключения вынужденного переселенца. Книга первая. Байки о бабайке

Директор и классная пили валерьянку и нюхали нашатырный спирт.

Снизу один из преподавателей спокойным голосом разговаривал с Груней. Он просил его ничего не бояться и продержаться еще несколько минут. Ребята стали понимать всю серьезность происходящего. От напряжения и страха ноги и руки у Сашки видимо затекли. Вниз он смотреть боялся.

Снял его ни кто иной, как Иван Степанович.

Забравшись на дерево при помощи пояса и когтей электромонтера, он отцепил Груню от веток и посадил его между собой и стволом дерева. Груня обнял его как маму родную – руками и ногами. И уже ничто не могло заставить его отцепиться.

Осторожно передвигая пояс, и переставляя когти, Степаныч спускался.

Было слышно, как он ласково успокаивал Сашку, будто это был не Груня, а его собственный ребенок. Подъем и спуск заняли не более получаса, всем же показалось, что прошла целая вечность.

Степанычу помогли отцепить пояс, снять когти и встать на землю. Сашка в него словно врос и не хотел расцеплять руки и ноги. Так они и уехали на скорой.

Детей, наполнивших школьный двор, разогнали по домам. Отношение к худенькому, тщедушному учителю изменилось. Доставать его на уроках перестали. Он это почувствовал.

До окончания школы преподаватель и ученики 5-А жили дружно.

Из состава ” инквизиторов» Иван Степанович вышел.

Позже ребята узнали, что он был мастером спорта по гимнастике, прошел всю войну в разведроте.

На следующий день и учителя и педагоги были предупредительно вежливы. Груня с нервным шоком, а директор с сердечным приступом лежали в больнице. О происшествии никто старался не вспоминать.

Грунины одноклассники притихли, на уроках был порядок. Долго еще по школе ходил шепоток об этом происшествии.

Груня стал как-то серьезнее, но до конца своего пребывания в школе так и не смог выразить чувство благодарности учителю, спасшего его.

А пребывать в школе ему оставалось недолго. Уже на следующий год в класс он не пришел, а позже одноклассники узнали, что школу он бросил окончательно, и все-таки попал в специнтернат для «особо одаренных» детей.

Так Сашка пропал из виду, дальнейшая его судьба осталась неизвестной.

УЛИЦА ТИТОВА

А на улице Гек и его компания продолжали жить прежней жизнью. Самыми популярными играми были прятки, пятнашки, футбол и «войнушки».

Если играли в войну, то «наши» и «фрицы» были известны заранее.

Главным «фрицем» обычно был кто-то из младших. На него одевали откуда-то добытую, старую железнодорожную фуражку, сажей рисовали усики под Гитлера, затем давали время организовать оборону.

«Фрицы» занимали какую-нибудь траншею или котлован. Благо новостроек рядом было много.

Обороняющиеся «фрицы» использовали все подручные средства, чтобы не допустить «наших» в эти «окопы».

Кроме деревянных автоматов и ружей, «огневым средством» были комья сырой глины.

Главная задача нападавших – это под градом «глиняных снарядов» ворваться в «окопы» противника, в рукопашной схватке захватить в «плен» «фрицев» и их «фюрера», выпытать где спрятан их «штандарт» (белая со свастикой тряпка на древке) и «главный склад».

В главном складе хранились горсть конфет, спички, пара сигарет, семечки или еще какая-нибудь мелочь, которую «воюющие стороны» собирали вместе.

«Наши» под одобрительные крики зрителей, среди которых нередко были и взрослые, с криками «Вперед! За Родину! Бей «фрицев!» врывались в окопы противника.

Начиналась рукопашная схватка, в процессе которой исход битвы зависел уже от того, кто сильнее.

Как правило, побеждали разъяренные прямыми попаданиями в туловище, голову, не редко и в лицо, «наши».

Особо оценивались попадания в голову.

Плененных «фрицев» за такую меткость отпускали, а «наших» награждали орденами, медалями (конечно самодельными из картона) и присвоением очередных воинских званий.

Оставшихся пленных вели на допрос.

Следуя исторической правде «фрицы» раскрывали все свои секреты. Уставшие, перемазанные глиной с ног до головы «победители» и «побежденные» расходились по домам. Количество участников таких баталий достигало порой 30 человек, особенно если сражались улица на улицу.

Наверное, участие в играх, в которых, так или иначе, присутствовал патриотизм, зачатки армейской дисциплины, делали их патриотами своей страны, воспитывали чувство безусловной необходимости службы в армии.

Вопрос служить или нет, вообще не обсуждался. Служить! И никаких других вариантов!

Конечно основная масса хотела быть десантниками, разведчиками, на худой конец летчиками или пограничниками.

О службе во флоте ребятня не могла даже мечтать.

Где жили они, а где море? И все же мечтали. Не все, конечно, единицы.

Одним из них был Гек. Кто, как ни он – романтическая натура, любитель путешествий и приключений, не мог не мечтать о море, которого никогда не видел, но живо представлял по книгам и фильмам.

* * *

Поскольку «фрицы» иногда восставали и отказывались проигрывать, приходилось играть в казаков-разбойников.

Кто и когда научил их этой игре, уже никто и не помнил. Играли самозабвенно, допоздна, пока родители не разгонят по домам.

Полем для многих игр была улица, которая раньше называлась Кооперативная, а с года 64-го – Титова, перпендикулярная ей Интернациональная, раньше – Армянская (там действительно жили в основном армяне) и конечно плоские саманные крыши близлежащих домов, чердаки и сады, исследованные ими до мелочей.

В свое время улица, на которой жил Гек, была центральной транспортной артерией связывающей район вокзала со старым городом и называлась Черной дорогой.

Черной ее называли за дурную славу. Говорили, что раньше нередкими были случаи грабежей и разбоя на этой дороге, выводившей путников к известному самаркандскому базару, существующему на этом месте уже более двух с половиной тысяч лет.

По булыжной мостовой с грохотом катились арбы с поклажей, запряженные ослами и лошадьми. Редко проезжали пассажирские автобусы и грузовики.

В другую сторону улица, наполненная запахом свежеиспеченного хлеба, пролегала мимо пекарни, где работала бабушка Гека, мимо привокзального базара, пересекала улицу Октябрьскую, и упиралась в уже известный Железнодорожный парк.

В пятидесяти метрах от дома, где жил Гек, была керосиновая лавка, в которой старый армянин Гурген торговал керосином, фитилями к керосинкам и лампам, спичками и мылом. В неизменной, выцветшей от времени форменной фуражке-сталинке, рабочем халате, поверх которого, надет кожаный фартук, юфтевых сапогах ручного производства, галифе образца Второй Мировой, он ретиво охранял территорию, прилегающую к лавке, от приближения Гека и его друзей.

Старый керосинщик понимал, что такой пожароопасный объект, как его лавка и эти пацаны, – вещи несовместимые. Его лицо становилось добрее, и седые, насквозь прокуренные усы, добродушно обвисали только в одном случае – когда детвора появлялась на пороге его владений с бидоном для керосина.

* * *

Слово «ветеран»… Тогда его употребляли очень редко и в основном, когда это касалось участников гражданской войны, Великой Октябрьской революции.