– Я не боюсь маньяков. Я не такая беззащитная, как вы думаете. Если понадобится, сумею постоять за себя.
– Очень рад за вас. Что вы такая … храбрая. Но работать на трёх работах – нелёгкое дело. Не бумажки перекладывать. Я сам работаю в цехе. Знаю, что это такое. А пахать с раннего утра до поздней ночи. Ежедневно. – Я вздохнул. – Надолго вас не хватит. При всём вашем трудолюбии.
– На сколько хватит, на столько и хватит.
– А что станет с вашими родными, если вы надорвётесь и не сможете больше работать? И с вами? Кто будет кормить вас всех?
– У меня нет выбора.
– Выбор есть всегда. В вашем случае, Настя, надо правильно разложить свои силы по всей дистанции. А дистанция у вас очень длинная. Вся жизнь впереди.
– Вы рассуждаете как столетний дед.
– Предположим, до деда мне далеко. Но я постарше вас. Лет на десять. Не меньше.
– И сколько вам?
– Двадцать девять.
– А мне семнадцать.
– Вот видите, я на целых двенадцать лет старше вас. А старших надо слушаться.
– Всех? Даже маньяков?
– Маньяков не надо.
– А как их отличить? У них что, на лбу написано большими красными буквами: осторожно, маньяк?
– Маньяк не будет предлагать вам свою бескорыстную помощь.
– Так уж и бескорыстную?
– А какая мне корысть? Я же говорил, что не претендую на вашу зарплату.
– А на что вы претендуете?
– Господи, Настя, как с вами тяжело. Давайте, перейдём на «ты». Не такой я и старый для вас.
– Но, безусловно, мудрый.
– Опытный. Так что ты скажешь мне, Настя?
– А что я должна сказать тебе, Денис?
Я растерялся. Действительно, что?
– Что молчишь?
Настя даже перестала мести. Мне было не видно её глаз. Но что мне её глаза?
– А если я хочу пригласить тебя в кино? Но как это сделать, если ты всё время занята? А так: я бы утром убрался, а вечером мы сходили бы в кино.
– Кто-то мне говорил, что работает во вторую смену? Прикажешь, ночью тащиться с тобой в кинотеатр? Спасибо за предложение. Но мне тоже надо спать. Хоть иногда.
– Давай сходим в кино на той неделе. Я буду работать в первую смену.
– А когда ты собираешься мести?
– После работы. Смена кончается в половине четвёртого. Десять таких дворов можно вымести. Придёшь из магазина, и мы спокойно отправимся в любой кинотеатр. На последний сеанс. Или предпоследний. На какой успеем.
– А кто накормит сестрёнку? Сделает с ней уроки?
– Что, мать совсем плохая?
– Плохая.
– С постели не встаёт?
– Не встаёт.
– Дрянь дело. Выходит, у тебя нет личной жизни?
– Выходит.
– Да.
На этом жизнеутверждающем слове я замолчал. Сказать мне было нечего. Настя вновь зашуршала своей метлой, а я отправился домой. Приготовил ужин (яичница, чай, булка с маслом), разделся и завалился спать.
Спал, как всегда, крепко. Настя напрочь вылетела из головы.
Утром позвонила Ленка.
– Ден, ты живой?
– Живой. Что мне сделается?
– А чего не заходишь? Вторую неделю нос не кажешь. Я все свои бесстыжие зенки выплакала. Стёкла в окне насквозь прожгла, на пустую дорогу глядючи. А тебя всё нет и нет. Моего ненаглядного. Моего единственного. Отрады моего истерзанного сердца и холодной девичьей постели. Совсем забыл безутешную Ленку. Никак другую завёл? Ты скажи, не темни. Просвети, бабу тёмную. Ведь наш бабий век не долог. Нельзя впустую терять золотые денёчки. И так немного их осталось…
Ленка болтала и болтала, а я вспоминал, когда мы с ней встречались в последний раз? Действительно, давно. Даже забыл про Ленку. Забыл её горячее податливое тело, такое знакомое и такое желанное. И закружились, завихрились соответствующие мысли в моей голове-головушке…
– Чего молчишь?
– А что говорить? Это ты у нас мастер художественного слова.
– Между прочим, я вечером свободна.
Я вздохнул.