Старик показывает кнутом вперёд.
– Литва, – не глядя, отвечает дед.
– Как Литва? Уже здесь? То-то сын с фронта писал, что против них литовцы воюют. Эсэсовцы. Выслужились.
Все прибалтийцы – фашисты, – соглашается дед.
– А у вас в деревне немцы есть? – спрашивает деда мальчик.
– Что им здесь делать?
– А полицаи?
– Участковый заглядывает. Что-то давно не видал.
– Слава богу!
Старик истово крестится.
– За нами погнался один полицай. Еле отвязались. Зорьке ухо прострелил.
– Наркоту что ли везёте?
– Какую ещё наркоту?
– Вам лучше знать. Кокаин. Или героин. Али синтетику какую. Вам видней, чем вы торгуете.
– Не знаю, что ты несёшь. Что за наркота такая? Но мы ничем не торгуем. Нам бы молочка раздобыть. Ребёнка накормить нечем. Нет у тебя молока? Мы заплатим. Хочешь, рейхмарками? Хочешь, нашими, советскими. Червонцами. С Лениным.
– Разве рейхмарки ещё в ходу? Вроде их на евро заменили.
– Не знаю я никаких евро. Только вчера немецкий интендант за реквизированную свинью рейхмарками расплачивался.
– А чего не хочешь купить молока в супермаркете?
– Каком ещё супермаркете?
– В сельпо, по-старому.
– Где этот супермаркет?
– Вон, видишь, флаг висит?
– Белогвардейский?
– Других ноне нет.
– Как сказать. У нас староста флаг со свастикой повесил.
– Ишь ты. Долго провисел?
– Не. Партизаны ночью сняли. Староста три дня разорялся. Грозил всех в лагерь законопатить.
– Прямо фашист, а не староста.
– Фашист и есть. Кругом одни фашисты. Откуда взялись только? Не по нутру им советская власть.
– Советская власть нонче не в почёте.
– Так как насчёт молочка?
– Какое молоко. Как началась эта проклятая перестройка, колхоз развалился, а народ весь разбежался. Осталось несколько стариков да старух. Доживаем помаленьку. Какое там молоко?
– А хоромы вон какие отгрохали.
– Это дачники.
– Фашисты что ли?
– Можно и так сказать. Так что езжай, мил человек, в сельпо. Только боюсь, там на рейхмарки молока не продадут. И на червонцы тоже.
– А на какие деньги там торгуют?
– На евро. На доллары. На рубли.
– А я что предлагаю?
– Так ты с Лениным. А Ленина запретили.
– Как запретили? У нас немцы червонцы не запрещали. Сами охотно берут наши червонцы.
– Немцы, может, и берут, а в сельпо не возьмут. Там только путинские рубли берут.
– Какие ещё путинские?
– Президента нашего, Путина.
– Разве у нас президент объявился? В первый раз слышу про такого. Оккупационный что ли?
– Можно и так сказать.
– Давно рулит?
– Давно. Со счёту сбились. Лет двадцать, не меньше.
– Как двадцать лет? Война четвёртый месяц всего.
– Ты про какую войну говоришь? Чеченскую али сирийскую. Или в Донбассе? Вроде и там давно воюют.