Превосходство душегубов. Часть вторая Монстр просыпается

– А с Жекой не хочешь? Не хочешь… Ну, спелись, профессора!

– У вас есть претензии к нашей работе? – спросил противным голосом страстотерпца Иван Антонович.

Агафонов только отмахнулся. Леноват был Жека, и с ним в пару шли неохотно… Иван Антонович придвинулся к машине, принял от Агафонова емкость с пенобетоном, крякнул, на плечи взваливая. А Лимон свою ношу взял – ранцевый огнемет, канистру с ядом и опрыскивателем. Ружье на шею повесил вроде коромысла. А на голову резинку с респиратором натянул.

Последний поезд в депо прошел. Дрезину выкатили на рельсы. Мокрые, они блестели и отражали редкие огни над линией. Нагрузили отраву, сели, поехали. Самый молодой в команде, Жека Резаный – он только месяц ходил на крыс, – вдруг сказал Агафонову, скорчившемуся на переднем сиденье:

– Последний раз, старшой. Надоели мне крысы – сниться начали. Все равно мы их не кончим.

– Это почему же? – удивился Агафонов.

– А… В одном месте травим, они в другое бегут. Посмотри, старшой, сколько наверху, вдоль железной дороги, говна наросло. Горы целые! Крысы там небось города понастроили. А мы их из метро шугаем.

– Ничего не понимаешь, – отмахнулся Агафонов. – Метро они используют для миграции. Тут их никто не беспокоит, а к поездам привыкают. Вон, спроси у Лимона, сколько гнезд попадается! Так что говно снаружи – дело десятое. Оно себе гниет и никого не трогает, а крысы по городу заразу таскают.

– Все равно, – почесал Жека уродливый шрам от уха до подбородка. – Не люблю занудную работу.

– Позвольте вам заметить, Женя, – сказал своим противным голосом Иван Антонович, бывший редактор журнала, – что занудной работы не бывает. Бывает работа полезная и бесполезная.

– Ладно, – согласился Жека, – не люблю бесполезной работы.

– Ну, поищи другую! – завелся Агафонов. – Ты кто вообще? Шофер… Тоже мне специальность! Рупь кучка на рынке. А у нас работа редкая. И деньги хорошие. Я верно мыслю, вошкобои?

Когда-то Агафонов много лет был председателем райисполкома и с тех пор считал, что всегда мыслит верно, однако любил, чтобы его в этом убеждении перманентно поддерживали окружающие.

– Работа как работа, – неохотно отозвался Гена.

А Хмызь молча сплюнул на рельсы.

Между тем начался тоннель. Агафонов остановил дрезину. Лимон с Иваном Антоновичем полезли через липкий борт. Они всегда начинали первый пикет. Конечно, пока остальных развезут, уже успеешь наломаться. Зато потом и отдохнуть можно до общего сбора. Раньше сядешь, раньше выйдешь…

Дрезина умчалась дальше, а они взяли на пикете батареи с сильными лампами и пошли вдоль свода тоннеля, внимательно его оглядывая.

– Есть! – сказал Иван Антонович шагов через двадцать.

Лимон перешел рельсы, посветил. Над водоотливной канавкой чернела рваная дыра, будто бетон тут зубилом долбили. На первых порах Лимон удивлялся, как это, мол, крысы управляются, а потом Иван Антонович объяснил: бетон стареет, появляются трещины и изломы. Крысы их чувствуют. Затем внедряются потихоньку, по крошке расширяя отверстие. Еще Иван Антонович выдвинул теорию урбаногенных мутаций – воздействие на грызунов электромагнитного поля, металлических окислов и прочего. Но Лимон и тогда знал: бетон в метро лепили на живую нитку – лишь бы побыстрее отчитаться. Вот крысы и чуяли слабину давнишней халтуры и авралов.

Кряхтя, Лимон наклонился, понюхал – отверстие было свежим. Значит, хозяева норы где-то неподалеку гужуются. Он вставил в дырку наконечник огнемета и нажал гашетку. Проскочила длинная искра от разрядника, с шумом плеснула струя пламени. Из отверстия повалил дым. Тогда Лимон качнул пару разиков насосом опрыскивателя и уж собрался выдать крысам на закуску порцию яда, но Иван Антонович потолкал в плечо. Лимон оглянулся – напарник был в респираторе. Тогда и Лимон вспомнил о наморднике. Он еще потому любил ходить с Иваном Антоновичем в паре, что тот отравиться не давал…

Пока Лимон приспосабливал респиратор, из дыры выскочила громадная крыса. Шкура у нее дымилась. Вереща, она захромала прочь.

– Посвети! – крикнул Лимон, срывая дробовик.

Выстрел гулко отозвался в тоннеле, крысу разнесло в клочья. Лимон все-таки брызнул в дыру крысомора, а Иван Антонович тщательно замазал ее пенобетоном. Вот Жека Резаный ляпал замазку кое-как, а потом Агафонов, выборочно проверявший пикеты, драл с него штрафы. Через минуту Лимон и на своей стороне крысиный ход обнаружил. И пошла работа…

К шести утра они домолотили четвертый пикет. Едва успели в «Кузьминках» поднять дрезину на платформу – подошел первый поезд. Угрюмый, невыспавшийся народ ехал из пригорода в Москву – крепить экономическое могущество столицы.

Агафонов закрыл наряды. Жеку опять штрафанул, и тот распсиховался. А Лимон с Иваном Антоновичем остались довольны: усердие их было оценено. Домой поехали вместе – Иван Антонович жил на Таганке.

– Чем занимаетесь вечером, Георгий? – спросил напарник.

– К девушке пойду, – улыбнулся Лимон.

– Так я вас в гости и не дождусь, – вздохнул Иван Антонович. – Между прочим, недавно получил заказ на перевод. Интересный детектив… С космическим уклоном и небольшой, знаете ли, порнушкой. Вам понравится. Бывший коллега расстарался, он в издательстве работает, иногда помогает. Мы бы с вами разделили книжку пополам, да за неделю… А? Текст несложный. Сейчас в литературе… Если ее можно так назвать… Да, в литературе сложных текстов не бывает. На неделю работы, Жора! Мне вроде приработка, а вам шанс… Не надоело с крысами воевать?

– Надоело, – согласился Лимон. – Но и над переводами, где несложный текст, мозги сушить – не вдохновляет.

– Не понимаю, – пригорюнился Иван Антонович. – Вы еще сравнительно молодой человек. Должна же у вас мечта какая-то быть!

– Это я только сверху молодой, – погладил лысину Лимон. – А мечта есть. Как же без мечты! Мы без нее удавимся…

Дома достал из холодильника полбутылки рисовой, посмотрел на свет и назад поставил. Как ни ломило тело от ночной работы, как ни горели плечи от лямок, но решил поспать без обезболивающего – вечером голова должна быть ясной.

Спал плохо, слышал сквозь сон вопли во дворе, стук на нижнем этаже, ругань за окном. Проснулся к вечеру – тусклый свет в кухонном окне наливался закатной краснотой. Опять тучи ползли. Желто-серая грязная морось пятнала стекла. Долго стоял под душем, хлеща себя ледяной водой, извел почти все жетоны. Но зато поужинал с аппетитом и почувствовал, как вольно затолкалась по жилам кровь.

Сходил за машиной уже в сумерках, подогнал к дому. Пока распихивал под сиденья налетное имущество, совсем стемнело. Ровный тихий дождь барабанил по крыше машины, когда Лимон, притормаживая на колдобинах, выбрался на Большой Сухаревский. Призывно горело окошко в булочной на углу, и Лимон поневоле вздохнул. А потом сцепил зубы и приказал себе ни о чем таком не думать – это расслабляет.

Трижды, пока добрался до последней городской заставы службы безопасности движения, его останавливали. И каждый раз, едва взглянув на пропуск саночистки, дорожники отвязывались. По Варшавке Лимон докатил до кольцевой развязки, пересек мост через Битцу. Слева блеснула цепь прудов, и он свернул на неширокую дорогу к дачному поселку. Проехал с километр, поозирался и загнал машину в редкую поросль ольхи и березы. Место он присмотрел заранее – кювет у дороги был мелкий и травянистый.

Посидел, уцепившись за баранку и бесцельно глядя во тьму. Потом забормотал еле слышно:

– Господи! Я знаю, ты меня не очень уважаешь… Может, не за что, хоть я сирых и убогих не обижаю. Не хочешь помочь, так отвернись, не мешай… Ладно? Грехов-то на мне мало, пустяковые грехи… Поэтому, батя, не толкай под руку, дай шанс!

С тем и выбрался из машины. Проглотил таблетку транквилизатора, постоял, присматриваясь к темноте. Вскоре почувствовал, что тьма словно поредела. Теперь он видел отдельные деревья, с которых капала дождевая влага. Набросил капюшон, закурил, посмотрел в тусклом свете затяжки на часы. Еще десяти не было, а казалось, что ночь наступила сто лет назад. В одиннадцатом часу мелькнули желтые фары, с тихим мощным рокотом мимо прошел на Москву знакомый фольксваген. Это Лоб возвращался с дачи… Следовательно, деньги он хозяину привез, привычный ход вещей не нарушен, надо было окончательно решаться.

Вернулся к машине, достал коробочку с гримом из «Детского мира», неторопливо испятнал коричневым лицо и руки. Привязал к петле воротника куртки чехол с финкой, потренировался ее выхватывать. Рассовал по карманам баллончик с паралитическим газом, заряженный шприц-присоску, кровельные ножницы, перчатки. Саперную лопатку привесил на брючный пояс и полой куртки прикрыл. Затянул мешочек с отмычками, куда и спички охотничьи бросил. Нацепил на шею вроде ладанки, под рубашку затолкал. Поверху надел ремень бинокля с инфракрасными насадками. Застегнул куртку, попрыгал, проверяя, не брякает ли снаряжение. Оставалось засунуть за пазуху механическую кошку, а в руку взять кусок кабеля…

– Готов! – сказал вслух Лимон и испугался этой готовности до спазма в желудке. – Спокойно, Георгий… Какие, к черту, нервы после Кандагара!

Транквилизатор уже вовсю действовал – веселая злость толкнула вперед. Лес был редкий, истоптанный людьми и собаками. Лимон шел без помех, пока не уткнулся в насыпь заброшенной железнодорожной ветки, которая дугой огибала дачные участки. У насыпи Лимон встал под приметную корявую березу, приложил к глазам бинокль. Дача на Богучарской влезла в окуляры. Двор был пуст – собака наверняка пряталась от дождя. Как ни вглядывался Лимон в зеленоватый, словно вода, фон, тускло-красных силуэтов теплокровных существ, движения во дворе он не заметил. Скорей всего, и охранники кучковались где-нибудь под крышей. Это Лимону не понравилось. Он изучил точки, где обычно торчали гориллы, – под кустом сирени возле ворот и за поленницей дров у сарая. Придется затаиться в бабкином огороде, спешить некуда. Чем-нибудь себя выдадут…

Он разжевал еще одну горьковатую таблетку. Зашел в дачный поселок с улицы, где жила старушка, продававшая яблоки. Тихо открыл калитку. Одна ставня на избе была полуотворена, и крохотный огонек лампадки мелькнул за стеклом. Пошел вдоль малины у глухой стены. С крыши сочилась вода и барабанила по капюшону. Ему показалось, что этот грохот слышен за километр, и он открыл голову. Знобкое покалывание дождевых струй приятно освежило взопревшую лысину, к тому же исчезла звуковая завеса.

Свет из мансардного окна дачи мешал смотреть во двор за металлической сеткой, и Лимон медленно двинулся вдоль ограды, пока не очутился напротив собачьего сарайчика. Это неуклюжее строение закрыло окно дачи, и во дворе, под рассеянным, отраженным дождевыми струями светом, хорошо проступили детали – мокрые редкие яблони, поленница, кривая темная дорожка. Лимон залег в тени сарайчика, среди каких-то жестких будыльев, прямо в раскисшей грядке, и стал наблюдать.

Уже через несколько минут он похвалил себя за осмотрительность – неподалеку что-то стукнуло, раздался тихий кашель. Долетели обрывки разговора. Теперь Лимон знал, что гориллы прячутся в сарае. Пора было выманивать собаку… Он достал из-за пазухи кошку, погладил ее зачем-то, перебирая шелковистую шерстку, и включил кнопку на горле. Кошка ожила, задергала лапками, а потом над огородами пронесся хриплый вой. Тут же в сарайчике басовитым рычанием отозвалась собака. Лимон выключил кошку и прислушался.

– Это соседская, – сказал хрипатый голос. – Такая шалава, постоянно дразнит собаку.

Дверь сарайчика скрипнула, темная фигура показалась из-за поленницы. Лимон вжался в грязь. Когда фигура исчезла из светлого пятна, он снова включил кошку. Охранник тут же выскочил, схватил, бормоча проклятия, комок земли и швырнул в сетку. Собака залаяла.

– Гадина такая! – сказал второй голос. – Возьми фонарь…

Лимон перекатился за угол баньки. Охранники вдвоем походили вдоль ограды, подсвечивая фонариком.

– Увижу – убью, – сказал хрипатый. – Ее, сволочь, на любовь потянуло. Будет всю ночь орать, а собака – с ума сходить. Завтра хозяин рожу скривит – спать их сиятельству не давали.

Они убрались. Лимон переместился в самый угол огорода, в разлапистые кусты смородины. От мокрых листьев шел тонкий, грустный запах увядания. И опять в стоячем воздухе, полном влаги, раздался резкий и наглый кошачий вопль. Лимон рассчитал правильно – охранники уже не вышли из сарайчика, а спустили собаку. Едва он успел бросить на сетку вопящую кошку и достать баллончик с газом, как на ограду прыгнул мастиф, давясь яростным хрипом. Он почти доставал башкой до края сетки. Лимон придержал дыхание и нажал головку баллончика. И давил ее до тех пор, пока собака не сползла наземь. Кровельными ножницами он распорол сетку, словно бумагу, и в два прыжка достиг сарая.