Грибники 1,5. Вложенное пространство

– Это должно было вернуться, – смутившись, признавал он. – Любое дерьмо, которое пережил человек, догоняет его через определенные промежутки времени. Я перестаю понимать, где добро, где зло. Очень неприятно.

– Хочешь, будем ездить в город? – предложил Эйзен. – Я иногда бываю там по делам, но можно и просто так.

Джафар согласился и даже некоторое время посещал психотерапевтов – один от него отказался сразу, а второй направил к психиатру. Пару недель пропив таблетки, Джафар почувствовал себя ещё хуже и окончательно уверился в том, что его тип нервной системы устроен иначе, чем у большинства людей.

– Мне почти каждую ночь снится, что я в зимовье, – сказал оно как-то Эйзену. – Там нефтяная вышка… и она со мной разговаривает. Уходи, говорит. Ты ничего не сможешь сделать. Тебя убьют. Ты переродишься.

– Так и говорит, переродишься? – насторожился Эйзен.

– Да. Но вышка не знает, во что именно. А потом я вижу тебя… и понимаю, что ты уже не человек. Ты протягиваешь руку и вырываешь мое сердце. Но я живу дальше. Я беру ведро и иду за снегом… В этом такая острая, такая печальная обреченность, что я просыпаюсь… и некоторое время мне кажется, что ничего не кончилось. Это душит и напрочь лишает сил.

Уже через неделю Джафар совершенно перестал общаться: приходил, ел, односложно отвечал и возвращался к себе в комнату, где лежал и смотрел в стену.

Как-то на рассвете Эйзен проснулся от ощущения сильной тревоги. Едва открыв глаза и посмотрев на балкон, он увидел Джафара, сидящего на перилах. Тот смотрел вниз и при этом все сильнее отклонялся назад. Несмотря на холод, на нем были только льняные штаны, в которых он обычно спал, и больше ничего.

Вскочив, Эйзен за секунду оказался на балконе и схватил Джафара за руку.

Тот выровнялся и рассеянно произнёс:.

– А… Доброе утро. Прости.

– Яшка, ты спятил?

– Нет… Мне почему-то показалось, что это удивительно здравое решение.

Эйзен втащил Джафара к себе в спальню и усадил на постель. Тот был абсолютно безвольным и безучастным.

– Не пугай меня так, – жалобно попросил Эйзен. – Ты же клятву давал, помнишь? В ней не было пункта о том, чтобы я собирал твои мозги по ущелью.

– Не было, – согласился Джафар. – Прости. Ты только не подумай, что я манипулирую и развожу тебя на эмоции. Меня действительно накрыло так, что я не мог справиться. Я понимаю, что это морок, и я должен его просто пережить, но когда каждый предмет, на который ты смотришь, тебе ненавистен… устаешь сопротивляться. Хочется выключить мир. Единственный способ это перенести – смотреть на один и тот же предмет. Тогда есть шанс привыкнуть.

Устроившись на ковре перед Джафаром, Эйзен слушал. За свою жизнь он видел много людей, выдернутых событиями из стабильного психического состояния, и понимал, что первый шаг к исцелению – это их выслушать.

Однако Яша, в отличие от самого Эйзена, разговорчивостью не отличался, поэтому, обозначив главное, замолчал.

Этот сеанс облегчил ему жизнь примерно на несколько дней, а затем прежнее состояние вернулось. И Эйзену приходилось опять и опять вытаскивать его разговорами, потому что ничего другого его гость в этот момент не мог.

Через некоторое время герцог почувствовал, что его собственная психика, пребывая в состоянии непрерывной тревоги, начинает давать сбои. Он срывался на управляющих, на Марию Семеновну, на ее мужа Николая Васильевича, работавшего у него садовником, даже на Сашу, когда встречал его в долине – словом, ощущал себя последней тварью.

В некую ночь привиделось ему, что он держит гостя над пропастью, а когда Эйзен проснулся и сел на кровати, снова был рассвет. Взглянув на их с Джафаром общий балкон, Эйзен увидел, что его сон превратился в явь.

Выскочив, он только и успел, что просунуть руку сквозь перила и схватить клятвопреступника за запястье.

Дальше, коченея от холода, он действительно держал над его пропастью и матерился, глотая слёзы.

Повисев, Джафар поднял вверх лицо. Он был как обычно ночью по пояс раздет, и Эйзен подумал, что если эта тварь не расшибется насмерть, то воспаление легких схватит точно.

– Отпусти, – попросил Джафар. – Я сам заберусь обратно.

Проглотив слёзы, Эйзен покачал головой.

– Если ты сейчас упадёшь, – сказал он, – я последую за тобой. Клянусь. Мне в общем-то, тоже терять нечего. Может, даже раньше долечу до земли.

Джафар поднял вторую руку и зацепился за перила. Затем, легко подтянувшись, встал на ноги с той стороны.

Эйзен продолжал его держать, пока они не оказались в комнате.

Закрыв балконную дверь, Эйзен притянул Джафара к себе и ударил его ладонью по лицу, вложив в этот удар всю накопившуюся досаду.

Тот отлетел на кровать и сжался, закрывшись руками.

– Только не по голове, – попросил он.

– Хорошо, – злобно прошипел Эйзен и снял со стены хлыст для лошадей.

Это была одна из немногих вещей, оставшихся от Аси. Сначала он просто забыл его выбросить, а потом подумал, вдруг когда-нибудь снова купит лошадь.

Теперь, вот, пригодился.

– Природа, – шипел он в бешенстве, – миллионы лет… потратила на то… чтобы создать… такую сложную… тонко отрегулированную… приспособленную к жизни систему… как ты… но твоя… неблагодарность…

– Эйзен…

– Я тебе сдохну, – продолжал тот, охаживая конским хлыстом плечи и спину; не очень сильно, но следы оставались. – Я тебя и в аду достану, я стану худшим твои кошмаром…

– Эйзен, – прошептал Джафар. – Тебе потом… Ай… будет стыдно.

– Не будет! – прорычал Эйзен и напоследок вытянул его неблагодарного суицидника вдоль спины в полную силу, как профессиональная служба исполнения наказаний.

Джафар дернулся и перекатился на другую сторону кровати, чтобы избежать удара; но герцог уже бросил хлыст.

Постепенно бешенство его отпускало, действительно сменяясь раскаянием.

Однако посмотрев на Джафара, он заметил, что тот истерически смеётся.

– Вот уж не думал, – выдохнул он, – что ваша светлость одарит… раба своего… такой милостью. Что подумает почтенная Мария Семёновна, если услышит мои крики? Что мы практикуем БДСМ? Но мы… о, господи… мы не договорились о стоп-слове!

– Угу, – мрачно кивнул Эйзен, поднимая хлыст и вешая его обратно на стену. – Ты как-то не учёл это обстоятельство, отправляясь на прогулку вниз. И одеться потеплее забыл. Дебил ты, Яша. В следующий раз это будут розги.

Джафар осторожно сел, опершись на руку.

– Ты очень сильно, – сказал он уже всерьёз, – меня удивил.

Эйзен покосился на него с обидой.

– А ты мне, гад, простыню испачкал. Вот что скажет Мария Семёновна, увидев на ней два длинных кровавых пятна…

Джафара снова обуяла истерика.