Грибники 1,5. Вложенное пространство

– Держись, – бросил он Эйзену. – Мы не упадем. В крайнем случае повиснем.

– Было страшно умирать одному, – улыбнулся Эйзен. – А теперь ты со мной. И ты спасешься. Мне кажется, это было то, чего я всю жизнь желал: умереть, когда кто-то рядом. Кто-то очень важный для меня.

Шепот его эхом разносился по ущелью. Оно было готово принять его любым и превратить в себя.

– Я очень тронут, но лучше заткнись, – Джафар потянулся и, уже лежа, примеривался к запястью Эйзена. Он видел как рука герцога скользит, и понимал, что тот уже перестал ею что-либо чувствовать.

А в следующий момент стало понятно, что жизнь господина Раунбергера спасет только резкий бросок вперед.

Джафар прыгнул, надеясь, что сделанная им петля сработает как надо.

*

Удержать кого-то за руку над пропастью, не имея точки опоры и будучи только привязанным за ногу – задача для сверхчеловека. Джафар жалел о каждой пропущенной им тренировке, ругался, но держал.

Эйзен, бледный как сама осыпь, почему-то не хныкал, а только тяжело дышал от боли и отчаяния. И все же – улыбался.

– Если… отпустишь, – сказал он, – я… не обижусь.

– Черта с два! – рявкнул Джафар и дернул его вверх, рискуя вывихнуть и собственную руку тоже. – Срал я… на твоё… прощение.

Секунд двадцать борьбы на пределе сил – и вот уже Джафар, обвязав герцога, аккуратно перебирает веревку, двигаясь вверх. А мог остаться без пальцев, думает он. Веревка-то тонкая. Чертовы альпинисты.

Прочие мысли не посещали.

…Добравшись до тропинки, оба рухнули на колени. Эйзен, три часа пролежавший в одной позе, теперь, сменив ее, всхлипывал от боли, но продолжал все так же улыбаться.

Избавившись от веревки, Джафар схватил его за плечи, притянул, прижал к плечу и некоторое время стоял так, осознавая, что явная опасность позади. Эйзен был холодный; и теперь его колотило так, что говорить он не мог. Руки, сомкнутые на его спине, ощущали скользкое, липкое. Спина, очевидно, была в клочья. И если схлынет адреналин, спасённый может не дойти до дому.

– Лешка, Лешенька, – шептал Джафар, надеясь, что его все еще слышат, хотя и не очень в это веря, – ты только не отключайся тут, хорошо? Ты на дороге, мы вместе на дороге, мы спаслись… сейчас ты попробуешь встать на ноги… медленно… медленно встаем… голова кружится, да… и глаза открой… вот… видишь, это я.

Он придерживал Эйзена за локти; тот стоял, хотя его и пошатывало.

– Теперь мы должны дойти до дома, – сказал Джафар. – Полтора километра всего… закинь руку мне на плечи… и мы идем.

– Ага, – сипло отозвался герцог. – Я в этом… в сознании.

И, закусив губы, сделал шаг.

Передвигался он плохо – постоянно оступался и сильно хромал, однако вид у него был блаженный и даже эйфорический.

– Марии Семеновне не говори, – попросил он, когда они доковыляли домой. – Не надо ей волноваться… Ты сможешь… обработать и зашить?

Джафар посмотрел на него.

– Я, конечно, попытаюсь… но ты уверен, что тебе хватит одного меня? Что тебе не надо в нашу клинику, к Феликсу?

– Я себя со спины не вижу, – тихо ответил Эйзен. – Но до клиники точно не дойду в таком виде. Я не чувствую ни рук, ни ног… Мне надо вколоть… там несколько ампул, в холодильнике… это кровоостанавливающее.

– Она у тебя плохо сворачивается? – осенило Джафара.

– Иногда да. Врачи считали, что это синдром Виллебранда. Но странный. В слабой форме, но если я получаю серьёзную рану – ножевую, например, или огнестрельную – шансы сдохнуть у меня чуть выше среднего. А иногда она ведёт себя нормально, и сворачивается быстро, но с чем это связано, я пока не понял. Я пил препараты, но сейчас их плохо переношу.

– Это как гемофилия?

– Не в такой… степени. Почти незаметное неудобство, если речь не идет о… тяжёлых состояниях. Зато может наследоваться по аутосомно-доминантному типу. То есть, не каждая женщина захочет от меня детей. Аська вот не хотела…

– Это многое объясняет, – отметил Джафар.

– Это объясняет практически все, Яша, – сказал Эйзен с глубокой печалью. – Это объясняет много из того, что я делаю.. и чего не делаю.

Джафар задумался.

– То есть, когда ты летал со мной, ты рисковал куда сильнее, чем я. И если бы тот бандит порезал тебя…

– Я бы с большой вероятностью быстро помер.

Эйзен стянул остатки футболки, превратившейся в лоскуты, и оперся на кушетку.

– Неслабо, – присвистнул Джафар, оценив масштаб повреждений. – В основном ссадины и царапины, но парочка глубоких. И колючки.

*

– Если шипы длинные и глубоко воткнулись, лучше разрезать раневой канал, а потом промыть. Столбняк и газовая гангрена – не тот опыт, которого мне бы хотелось, – говорил Эйзен слабым голосом.

Он лежал на животе, подстелив под себя застиранную тряпку и руководил собственным исцелением.

Джафар, как и многие люди его склада, был остро сентиментален, и теперь волны глубочайшей жалости к Эйзену терзали его при переходе от одной процедуры к другой. Поначалу даже мутило, но потом он сосредоточился на задаче, и прошло.

– Сначала я не сходил с тропы, – досадуя на себя, рассказывал герцог, – но потом увидел бархатницу, хотел глазки посчитать, а они мелкие… не смотрел под ноги и попал в осыпь.. Начал тормозить спиной об камни и колючки… доехал до края обрыва. Внизу пропасть. Вставать нельзя, потому что ещё полметра и сорвусь. Долго думал о жизни и бесславных вариантах ее завершения. Но верил… что ты меня найдешь. Если бы не верил, наверное, не ждал бы…

– Дурак.

В этот момент можно было бы соврать, что Джафар что-то чувствовал. Ведь снились же ему сторны, может, и Эйзен, попавший в беду, каким-то образом пробился бы в его телепатический канал.

Но ничего такого Джафар припомнить не мог. Просто совпадение, что он пришел именно сегодня.

Отставив пустой пузырёк с перекисью, он взял иглодержатель, зарядил иглу.

– Сейчас больно будет. Тебя же, балбеса, на четверть длины шить надо.

– Я потерплю.

…Глядя на зашитого и заклеенного в разных местах Эйзена, присохшего к пропитанной кровью и перекисью тряпке, Джафар, никогда особенно не увлекавшийся медициной, ощутил не только ужас, но и гордость за дело своих рук.

– Я сделал со всей возможной аккуратностью, – сказал он. – Но на заднице шрам все равно останется. Туда, считай, каменная стрела воткнулась. Но ты там можешь ещё одну татуировку сделать… А эту-то ты как пережил?

– Вколол препарат и сделал. Правда, заживало долго, но девушкам нравится.