Виктория

Родился он в 1969 году, в поселке Розанова. Мать его скончалась при родах, а отец, когда узнал, что мать беременна, трусливо удрал в другое село. Не успев родиться, Олег стал в одночасье сиротой.

Его приютила к себе бабушка, мать умершей. Она жила одна, ее муж трагически погиб на заводе; взорвалась шахтная печь с медным расплавом: он умер от ожогов в пятьдесят два года. Бабушке было под шестьдесят, и это не добавляло большего энтузиазма в светлое будущее Олега.

Бабушка любила внука, а внук – бабушку. Искренне и чувственно.

Она умерла, когда Олегу исполнилось пять лет. Он остался один.

Через некоторое время он оказался в детском приюте, где ему пришлось несладко. Он был не только нескладным, но и хилым, и неразговорчивым. Многие думали, что он вообще немой, как вошь и тупой, как пробка. Практически все дети издевались над ним, тешились, били, не хотели с ним дружить. Он был изгоем, не нужным страдальцем многострадального общества, одиночкой, скрывшимся за восьмью океанами, далеко от жестокого, будничного мира, соседствующего со ЗЛОМ.

Бывало и воспитатели осыпали его безнаказанными ударами, в педагогических целях, конечно. Один раз Ольга Ивановна, их воспитатель, перестаралась и врезала ему с такой силой, что он упал на пол и повредил спину, которая и по сей день ноет и болит, как бы давая знать о том несчастном времени.

Потом была школа. Там было еще хуже. Изучаемые предметы ему давались легко, но он этого не показывал, чтобы никто его не доставал. Дети, думая, что он тугодум, снова дразнили, обзывали, били и по делу и без дела.

Так было до шестого класса. В его класс пришел новенький, Алекс, он приехал из другого города и тоже был детдомовцем и не скрывал этого, а наоборот гордился. В первый же день его пребывания в новой школе, он заступился за Олега, получив черно-синий фингал под глазом. После этого они подружились и были неразлучны до конца учебы. Олега больше никто не трогал и не придирался.

Окончив школу, Алекс уехал в другой город с семьей, которая усыновила его, когда ему было шесть с половиной лет.

Олег остался один. Он долго рыдал. Целыми днями валялся на диване и не мог забыть друга, который был для него, как родной и единственный брат. Одно радовало Олега, Алекс пообещал ему, что будет навещать его раз в месяц и каждую неделю отправлять письмо.

Шли годы. Олег не получал от Алекса уже третий месяц ни единой весточки. Он переживал, не случилось ли чего. Но после двух лет молчания, он успокоился. Он понял, что Алекс про него забыл…

Олег после окончания школы, устроился на завод по профессии стропальщик. Ему нравилось работать на заводе, он добросовестно выполнял то, что от него требовалась. Никто до него не докапывался: все рабочие избегали его, так как он не внушал доверия.

Олег всю смену мог молчать, думая о том, как бы уложит в постель какую-нибудь девицу.

У него никогда не было интимных отношений, если не считать трехсекундный секс со шлюхой, поэтому это тема часто волновало его воображение. Ему нравились молоденькие девушки-школьницы, нежели те, кто работал с ним на заводе, старые, испорченные, измученные жизнью женщины. Он желал молодую плоть, которая была для него не доступна в силу его непривлекательности и враждебной замкнутости.

Каждый день он гулял возле школ и наблюдал за девушками: представлял их обнаженными. Ему нравилась эта забава. Но со временем ему стало этого мало. Он хотел большего и начал строить в голове ужасные, немыслимые для психически нормального человека планы…

Первую жертву, он изнасиловал, убил и утопил в городском пруду. Боялся, что его схватят, поймают и осудят. Но ничего не произошло. Он остался безнаказанным. И вошел во вкус…

Он стоял в парке и смотрел на Викторию.

Он наблюдал за ней уже третью неделю и не мог насытиться ее красотой. Он знал, что она со странностями – еще бы, она сидела в парке и говорила с собой, это, как минимум странно! – но это его не смущало. Он был влюблен лишь в ее юное, девственное тело, которое желал заполучить любой ценой… только выжидал удобного момента, как тигр, притаившийся в высокой траве, чтобы напасть и разорвать жертву.

***

– Я рада, что ты все-таки решилась с нами сходить в кино, – сказала Виктория, подойдя к Элизабет, взяв ее за руку. Они стояли на том же месте, возле ивы.

– Я тоже. Не ожидала, что меня мама отпустит… она. Она о тебе знает и доверяет тебе.

– Приятно слышать. Почему думала, что не отпустит, раз она мне доверяет? Такая строгая? Несговорчивая? – спросила она, когда они пошли через парк.

– Я раньше не знала, что она тебе доверяет, – она звонко засмеялась и добавила. – Она не строгая… она, как бы это лучше сказать… неприлично правильная и дисциплинированная. Вот!

– Это, наверное, проблема всех родителей.

– Почему родители забыли, что они тоже были когда-то детьми, которые нарушали правила и запреты?

– Не знаю. Мне вот интересно, чем наши родители занимались, когда были маленькими? – спросила Виктория то ли у нее, то ли у самой себя и задумалась.

– Тем же, что и мы, – ответила Элизабет.

– Ты думаешь?

– Я знаю. Резвились, веселились, играли.

– Наверное, ты права. Как ты думаешь, мы в будущем станем, как они?

– Да. Ты будешь такой же, как твоя мать, лет так через пять-десять, когда у тебя будет своя семья, когда ты будешь мамой. Это необратимо, как сегодняшний сеанс в кинотеатре.

– Знаешь, мне не вериться в то, что я когда-нибудь стану такой же, как моя мама, – задумалась Вика.

– Почему?

– Потому что она такая добрая, умная, справедливая, понимающая, терпе-ливая, ответственная. И еще миллион положительных качеств. Мне кажется, я никогда не стану такой, как она. Я такая безответственная и эгоистичная и все такое…

– Ерунда! Я уверена, что ты будешь хорошей матерью.

– Ну, не знаю, не знаю… Я иногда думаю, о том, какие у меня будут дети и, как я буду их воспитывать. Ты хочешь детей, семью?

– Никогда не думала об этом. Детей я люблю, не все они плохие, – они хихикнули, перейдя дорогу. – Особенно мне нравиться первоклашки, они такие милые, глупенькие и наивные, не то, что эти циничные старшеклассники.

– Значит, я циничная, да?

– Немного, не обижайся. Я сама чувствую, что взрослею и становлюсь циником.

– Я не думала обижаться. Пора прибавить шаг, а то Иришка будет нас ждать.

– Как скажешь. Так приятно с тобой болтать!

– А мне с тобой…

Они шли по главной улице города, с одной стороны которой росли голубые ели с шишками на пышных ветвях, за ними высились двухэтажные панельные жилые дома, с другой – остриженные кусты акаций, вьющиеся вдоль односторонней дороги.

Пройдя здание городской мэрии, они завернули во дворы, потом пошли по неровной тропинке, идущей вдоль детской игровой площадки, на которой весело и громко играла детвора на качелях, на турниках, на горках: только одна обиженная на всех девочка сидела в песочнице, надув губки и шмыгая носиком, формовала треугольники, квадратики, ромбы. Тропка привела их к трехэтажному деревянному бараку, где жила Иришка.

Барак был ветхим и гнилым. На крыше сияли дыры, облицовка дома крошилась и гнила, как и оконные рамы, разбитые стекла были заклеены скотчем и внутри утеплены обмыленными тряпками, на водосточной трубе оседала оксидная пленка – ржавчина. Рядом с бараком лежали горы ненужного хлама и мусора: резиновые покрышки, отсыревшие бревна, разобранные велосипеды без колес, старые машины, изъеденные ржавчиной, стеклянные бутылки, осколки, презервативы, окурки, газеты, черные мешки с мусором и многое-многое другое.

Когда Виктория с Элизабет звонили Иришки на мобильный телефон, чтобы она выходила на улицу, из подъезда вышли две нетрезвые персоны, сели на скамейку, открыли бутылку дешевого, паленого портвейна, налили в граненые стаканы и начали пить, словно морс, о чем-то громко несвязно болтая, перебивая друг друга.

– Ужасное место, – сказала Вика. – Здесь живут одни пьяницы да наркоманы. От барака у меня пробегают мурашки по телу. У тебя?

– У меня тоже. Напоминают бесформенные и ветхие дома злых духов. – Она оглядела дом, закрыла глаза, подняла руку вверх и сказала. – Я не чувствую присутствия злых духов в этом доме.

– Злой дух – внутри людей, которые живут в бараке и уничтожающий их человечность.

– Понятно. Как в школе, только иного толка. А что у Иришки родители… – она замолчала, так и не решившись продолжить вопрос.