Домик на дереве

Правду, просила.

А что, можно соврать, запутался я.

Соврать всегда можно, сказав, например, что у нас вырвали велосипед прямо из рук какие-нибудь старшеклассники или алкаши, объяснила она.

Так нечестно получается, мы ведь сами виноваты, что оставили его без присмотра, сказал я.

Сами, согласилась она и добивала: тогда идем домой, скажем отцу, может, он нас не убьет.

– Рассказали? – перебил Гришу Степан.

– Нет. – Он скромно улыбнулся, уплывая все дальше и дальше в воспоминания. – Глядя в отцовские глаза, мы с сестрой стушевались, испугались. В итоге: не решились сказать правду, которая больно била по нашему самолюбию. Мы просто умолчали, что вернулись домой без велосипеда.

– Не лучшее решение, – сказала Настя.

– Глупое. – Гриша пригладил волосы. – Каждый день мы планировали сознаться родителям, что потеряли велосипед. Но находили тысячу причин, чтобы оттянуть этот разговор на следующий день.

– У меня такая же история была с дневником, сплошь исписанным жирными двойками и тройками, – вставил Степан и хохотнул. – Целый месяц скрывал…

– А мы неделю умудрились продержаться.

– Уличили во лжи?

– Не успели. Мы сами сознались, потому что больше не могли скрывать это от родителей. Слишком тяжелая ноша оказалось для нас: неподъемная, выматывающая, нервная. Даже ночной сон как рукой сняло.

– И что вам сказали родители, когда вы сознались?

– Я скажу, а вы не поверите.

– А это еще почему?

– Потому что после нашего чистосердечного заявления (мы были на грани слез и истерики) отец засмеялся и заговорчески посмотрел на улыбающуюся маму. Потом схватил нас за руки и повел в гараж; мама пошла за нами. И что вы думаете, мы обнаружили в гараже?

– Украденный велосипед? – догадался я.

– Именно.

– Да ладно? – не поверил Степка, театрально махнув рукой.

– Хочешь – верь, хочешь – не верь. Я рассказываю, как было. Зачем мне вас обманывать?

– И что было дальше? – поинтересовалась Настя. – И не обращай на Степку внимания, он как всегда в своем репертуаре.

– Мне не объяснить словами, как мы были счастливы. Наш велосипед вернулся, вот он – стоит в гараже и ждет нас, когда мы снова оседлаем его и покатим по улочкам города. Это было как Рождественское Чудо!

– Как он оказался у твоего отца?

– Мы спросили то же самое у него. На что он ответил следующими словами: «В первый же день я понял, что что-то неладное с вами приключилось. По вашим хмурым и провинившимся личикам – я могу прочитать все, что угодно. Почему-то сразу же подумал о велосипеде, о его возможной поломке, о которой вы умолчали, чтобы я не ворчал. Зашел в гараж, а велосипеда – и след простыл. Я спросил у мамы: дети вернулись с прогулки с велосипедом или без него. Мама сказала, что вы вернулись без него. Каждый бы догадался, что вы потеряли велосипед или у вас кто-то украл его. Я не пошел к вам на разбор полетов – подумал, что вы сами должны сознаться, если конечно совесть еще осталась, – а побрел в полицейский участок, чтобы заявить о краже. На следующий день велосипед нашелся на окраине городе, на Южном поселке. Лежал себе в грязи и мок под дождем; кто-то покатался на нем и бросил. Я забрал его, поставил в гараж и накрыл тентом, чтобы раньше времени вы не нашли. И стал с мамой ждать, когда вы сознаетесь, скажите наконец-то правду. Долго ждали и, к нашему счастью, дождались. Значит, не все еще потеряно».

– Крутой у тебя отец… был. Как настоящий детектив, – сказал Степан.

– Он был лучшим. – Гриша держался, чтобы не заплакать. Я заметил, как дрожала его нижняя губа. – А знаете, что он еще сказал по этому поводу? Он сказал, что нужно беречь то, что имеешь, но и не быть заложником вещей. Все когда-нибудь потеряет значение, свою ценность, превратившись в прах, в пыль, о чем и не вспомнить со временем. Тогда и нет смысла изводить себя из-за пустяков – он имел в виду кражу велосипеда, – главное ведь в жизни сама жизнь, которую не измерить никакими вещами и богатствами. Вы понимаете?

– Рваные джинсы не стоят моих слез. Так получается?

– Да. – Гриша снова улыбнулся. – Ты не поранилась, не ушиблась. Ты жива и дышишь, ты с друзьями. Что еще нужно?

– Ничего, – ответила она, обняла Гриша и чмокнула его в щечку. – Умеешь успокоить.

Гришка весь покраснел, не зная, куда себя деть от смущения.

***

Выйдя из березовой рощи, в которой царила какофония любовных серенад, исполняемых соловьями, мы вышли на холмистую возвышенность и нам открылся поистине величественный, поражающий воображение вид на земные красоты.

Под куполом небосвода, обрамленного облаками-барашками, державшими путь поодиночке, возвышались остроконечные горы с янтарными отсветами, с расщелинами, поросшими растительностью и с лугами, сплошь усеянными васильками и кустами земляники. Поодаль, ближе к земле, порос смешанный лес, пестрящий буйством красок, всеми оттенками зеленого; вдоль леса стремительно рокотала река, на дне которой покоились желто-коричневые камни, соседствующие с водорослями.

Насмотревшись вдоволь на окружающий нас мир, мы спустились с холма по узкой тропке, петляющей среди одиноких берез и кустов бузины, и вышли к крутому берегу реки, который был занят острыми и скользкими камнями разных габаритов и размеров. Среди этого многообразия выделялся лишь один камень – плоский, словно высеченный и отполированный рукой человека, а не силой природы, широкий и мощный, выступающий из берега и нависший над рекой, как доска над бассейном, как высунутый язык из-за рта Гоблина, обрамленного камнями.

– Теперь я понимаю, почему это место величается так и никак иначе, – сказала Настя и спросила у меня. – И какая тут высота, до воды?

– Два с половиной метра, – ответил я, держа в губах тростинку.

– Ого!

– Что, прыгать уже не будешь? Передумала? Испугалась? – язвил Степан, преуспевший в этом деле.

– Назло тебе прыгну, чтобы только не вякал!

– Вот это я понимаю – по-нашему! – Степан стянул с себя футболку и пополз к языку Гоблина. – Товарищи, не отставать!

Когда мы были на месте, Гриша подивился тому, насколько нагрелся камень от солнца; пятки в буквальном смысле обжигало, отчего мы переминались с ноги на ногу.

– И кто будет первый прыгать? – поинтересовался я.

– Я буду первым!

– А для начала, Степка, ты не хочешь узнать какая в реке глубина? – спросил на полном серьезе Гриша.

– Хватит думать о плохом и вечно подстраховываться, дружище. Надо иногда рисковать!

– Незачем рисковать, кода риск не оправдан. Я вот, например, не хочу рисковать своим здоровьем ради кого-то прыжка.

– Нет тут никакой опасности для твоего здоровья, милый. Я тут сотни раз прыгал и ничего, как видишь, живой.

– А ты не подумал, что река возможно обмелела?

– Че это ей вдруг обмелеть?