Домик на дереве

– А ты жесток!

– С тобой иначе нельзя.

– А если я скажу, что мой отец дал мне задание, которое не требовало отлагательств, я буду прощен?

– Очередную отмашку придумал? – Степан, никого не дожидаясь, пошел легкой поступью по узкой тропке, окаймленной густо поросшей травой, папоротниками и подорожниками.

– Нет – и не думал.

– И в чем заключалось задание? – спросил у меня Гриша, который шел рядом со мной.

– Вытащить из дома всю ненужную макулатуру и сдать ее в пункт приема. За раз у меня ничего не вышло, дом был завален всевозможной бумагой: книги, газеты, записные книжки, исписанные тетради и прочее. Пришлось сбегать в пункт приема три раза, что слегка позабавила моего отца. Когда я закончил, на моих часах стрелки остановились на трех минутах десятого. Вот такая история.

– Очень интересная история, – ехидничал Степан. И добавил. – Сказал бы, что проспал – и дело с концом.

– И когда ты стал таким умником?

– Когда прождал тебя на солнцепеке два часа.

На такой душевной ноте мы смолкли, петляя по сокращенному пути, чтобы через полчаса остановиться.

– И из-за чего столько шума-то? – злился Степан, посмотрев на плачущую Настю.

– Я порвала новые штаны…

– Подумаешь, какие-то штаны!

– Если ты богатый, – она вытирала слезы рукой, – это еще не значит, что остальные сказочно богаты. Мои родители зарабатывают гроши и не могут покупать мне по пять джинс в год.

– А я думал, что ты дочь миллионера, раз напялила новые джинсы, зная, что пойдешь туда, где их в два счета можно порвать.

– Умничаешь?

– Нет, говорю как есть.

– Ой, ребята, только давайте без этих ваших штучек! – вступил я в разговор, чтобы избежать очередной ссоры.

– Не задумывался, что они – джинсы – могут быть единственными?

– Да я в жизни в это не поверю.

– А ты поверь.

– Хочешь сказать, у тебя нет старых?

– Нет.

– Куда они тогда делись? Испарились что ли? – насмехался Степан.

– Отец отнес их в Храм, для нуждающихся. Он так со всей поношенной одеждой поступает. Помогает бедным.

– Но ты сама сказала, что вы не богатые. Зачем вы отдаете последнее ради других?

– Потому что так велит наш долг: помогать ближнему своему. Потому что так надо. Или я не права?

Степан ничего не ответил; ему нечего было сказать.

– И что тебе за это будет?

– Сначала меня отругают. Это неприятно.

– Через все это проходят…

– Потом скажут взять нитку, иголку и зашить джинсы. Дальше хуже: заставят ходить в них следующий учебный год. Целых девять месяцев! Вы представляете, как это долго? Надо мной будут издеваться сверстники… говорить за моей спиной, что я нищенка, которая ходит в рваных штанах. Ты понимаешь, Степа, что для меня значит эти вещи? Это не просто вещь. Это моя жизнь.

– Я тебя понимаю, – сказал Гриша и вытащил из рюкзака припасенные нитки, в которые была вколота иголка. Он протянул ей. – Держи. Зашей, пока дальше не разошлось.

– Спасибо.

– Пока ты зашиваешь штаны, я расскажу тебе одну историю из прошлой жизни.

– Из прошлой жизни?

– Когда я был человеком.

– Ты и сейчас человек.

– Нет, сейчас я враг народа. – Они обменялись печальными взглядами. – Но не суть. Я хотел рассказать о другом обстоятельстве. Однажды – дело было летом – мы сестрой пошли на заброшенный стадион, чтобы покататься на новеньком велосипеде. Всю дорогу до стадиона мы катили велосипед и мечтали о том, как запрыгнем на нашего двухколесного коня и покатим со скоростью сто километров в час. Мы были еще теми фантазерами! Сестра даже созналась мне, что после стадиона не прочь укатить куда-нибудь к озеру, чтобы искупаться и все такое. Я на правах младшего брата согласился со старшей сестрой, хотя знал указ мамы: от дома до стадиона – ваша территория; все что дальше – запрещено. Я не стал напоминать сестре о мамином наказе, дабы не хотел лишиться возможности искупаться в чистом озере без чуткого маминого надзора, которая только и могла командовать… и на пустом месте паниковать.

Мы всласть накатались вокруг стадиона, поросшего вездесущей травой; я прокачусь пару кружков, потом – она; и так далее. Когда мы выдохлись, мы заговорчески подмигнули друг другу и покатили к озеру.

Как и предполагала сестра на озере, кроме нас никого не оказалось; озеро было в нашем полном расположении, что, собственно говоря, окрыляло и радовало. Мы быстренько сбросили с себя одежду, кидая ее «как попало» на траву и бегом в воду. Как же нам было хорошо! Мы словно остались одни на всем белом свете – только я и сестра, балующиеся в воде хуже пятилеток, хотя тогда мне исполнилось десять, а ей – тринадцать. Ну и что! Нам было наплевать, наша вселенная в одночасье сузилась до размеров озера и мы делали то, что считали нужным делать. Помню, что тогда признался ей – первый раз в жизни, между прочим, – что люблю ее. Просто так взял и сказал, сам от себя не ожидая, что способен признаться в чувствах. Лишь сейчас я понимаю, что это шло от сердца; а ведь сердцу не прикажешь. Оно любит, и ты не сможешь ему запретить не любить. Нет, не получиться. Я пробовал; все тщетно. – Гриша смолк; я заметил в его глазах блеск. – Мы купались и купались. Пока наши губы не посинели, мы не вылезли из воды. А когда вырвались из водного простора и почувствовали опору под ногами, мы увидели, что берег опустел. Кроме нашей одежды ничего не осталось.

Где же велосипед? Куда он делся? Испарился? Или… его украли?

Но это исключено, здесь никого нет, ни души, заверила меня сестра, наскоряк натягивая футболку и шорты.

Ну да, только и мог сказать я.

Мы найдем его, не волнуйся, успокаивала сестра и меня, и себя.

– Вы не нашли его?

– Конечно, нет. – Гриша механически помотал головой. – После томительного часа поисков велосипеда, которые не увенчались успехом, надежда на чудо закономерно исчезала. Мы сдались и приняли правду в ее самом неприглядном виде: наш велосипед украли, а мы и не заметили. Мы прошляпили нового двухколесного жеребца, которого ждали почти целый год. Мое юное сердце не выдержало от обиды, от собственной глупости – и я заплакал. Сестра не пыталась меня успокоить, сама разрыдалась, положив на мое плечо голову.

И что мы скажем родителям, спросила она у меня.

Я пожал плечами.