Всё Начинается с Детства

Никто не работал, кроме меня. Я наклонился над тисками еще ниже. Я задыхался от боли, от унижения, от гнева.

Класс хохотал и в звуки хохота вплетался пронзительный скрежет моего напильника, скрежет металла о металл.

Глава 58. Наши друзья Мушеевы

– Амун! Не стыдно вам, Амун?

Слова эти обращены к моему отцу. Амун – а не Амнун – так звучит его имя в устах тети Марии, Марии Мушеевой. Среднее «н» она проглатывает. Сейчас это было особенно заметно: имя отца тетя Мария просто выкрикнула. Как всегда, в минуты гнева или печали, она раскинула руки, приподняла их ладонями вверх, голову склонила к плечу.

Только что за ее собственным столом, за обедом, на который приглашена семья Юабовых, этот самый Амун обидел ее лучшую подругу. То есть свою жену Эстер. И если бы в первый раз!

Сегодня Мария подала особенно вкусный сырканиз – это что-то вроде плова, только с горохом. Отец, потянувшись к лангари, большому блюду, из которого мы все ели, сказал:

– Шикарно готовите, Мария! Мою бы (кивок в сторону мамы) поучили, что ли.

Тут Мария и вспыхнула.

– Амун, это же… У Эстер разве хуже, а? Будто мы у вас не обедали!

– Наверно, Амнун сырканиз готовил! – смеется, стараясь превратить разговор в шутку, дядя Юра, муж тети Марии. – Амнун, это ты дома хозяйничаешь, а? Эся, признавайтесь!

И отец, и мать – оба молчат. Мама, конечно, могла бы ответить шуткой на шутку. Но слишком много накопилось таких обид! Теперь – вот уже несколько лет – мама их не спускает. Если это происходит дома, она отвечает отцу, порой достаточно резко. Дома, но не в гостях! Восточная сдержанность в маме осталась навсегда.

А отец, он просто не умеет так быстро переключаться. Он молчит, скосив губы – как обычно, когда злится, когда растерян. Странный человек! Ведь знает, что не найдет у Мушеевых поддержки. За маму они непременно заступятся. Ни тетя Мария, ни дядя Юра не терпят отцовой грубости. Но нарывался снова и снова. Хамство по отношению к маме настолько вошло у него в привычку, что и на людях не может удержаться. В какой момент и почему нападет он на маму, предугадать невозможно. Как это сделает – тоже. Словом, в обществе отца мама была в напряжении. Даже в гостях.

Мушеевы – старые друзья нашей семьи. Началась дружба лет шесть назад. Однажды, в начале сентября, вернувшись из школы, я застал дома черноволосого мальчишечку помладше меня.

– Знакомьтесь, – сказал отец. – Это Эдик, сын наших новых соседей. Давай-ка помоги ему. Он в первый класс поступил.

Помогать первокласснику мне было лестно – сам я уже перешел в третий. Эдик уселся за мой письменный стол, открыл букварь. На странице под ярким рисунком крупными буквами написаны были слова, разбитые на слоги: «ДА-ША, ПОШ-ЛИ ДО-МОЙ». Я почему-то обрадовался и даже заволновался: знакомая страница! Ведь и я когда-то сидел за этим же столом и читал по складам про Дашу. Я откашлялся и сказал:

– Ну, давай…

Знакомство быстро перешло в дружбу и у нас с Эдиком (он был старшим из трех мушеевских сыновей), и у наших родителей. Впрочем, настоящая дружба в подлинном смысле этого слова, настоящая близость возникла у женщин.

На первый взгляд это могло бы показаться странным: уж очень они были разные, моя мама и тетя Мария. И по судьбам, и по характерам. Мама – молчаливая, замкнутая, пожалуй даже недоверчивая. Она и не умела и не хотела рассказывать людям о своих горестях. Ни о том, как сложилась ее жизнь в замужестве. Ни о том, что и материально мы живем совсем не легко. Тетя Мария – разговорчивая, открытая, душевная. И уж если кого-то принимала она в свою щедрую, добрую душу, то принимала целиком. Не для развлечения, как дружат (или думают, что дружат) некоторые, а чтобы помогать, брать на себя часть горестей и бед.

В семье Мушеевых царил мир, я не слышал, чтобы муж и жена когда-нибудь ссорились, обижались друг на друга. Юрий был добр и щедр, да и жила эта семья в таком достатке, какой не снился ни моей бедной маме, ни нам, детям.

Смешно, но, может быть, одной из причин, сблизивших тетю Марию и маму, стал именно этот достаток, вернее, способ, каким он достигался. Только не подумайте, что мама искала богатых подруг – нет, речь вовсе не о том!

Способ, которым Юрий Мушеев добился благосостояния, был вполне советский. Он работал в торговой сети, что само по себе сулило большие прибыли и возможности. Особенно – в том производстве, к которому имел отношение дядя Юра: кондитерские изделия. Всякие там продукты, из которых они изготовляются – сахар, масло, мука и прочее и прочее, – это и были те «возможности», которыми дядя Юра пользовался достаточно широко, чтобы наладить свой собственный, подпольный, но очень прибыльный бизнес.

Почему я назвал этот способ советским? Да потому, что в Советском Союзе (по крайней мере, в нашей республике) воровали практически все, кто имел доступ к материальным ценностям. Ну, скажем так: за редким исключением. И это вовсе не значит, что сотни тысяч людей, которые так делали, были порочными людьми, имели врожденную склонность к воровству и преступлениям против общества. Или наоборот: что их толкала на это только бедность, только желание жить получше. Нет, мне думается, были и другие стремления, на мой взгляд достаточно мощные.

Почему люди – в нормальных, капиталистических странах – становятся бизнесменами? Не только ради «златого тельца»! У них, очевидно, есть потребность заниматься собственным делом, вкладывать в него творческие силы, планировать, жить активной жизнью, полной риска и борьбы. Хорошими бизнесменами часто становятся люди азартные, даже склонные к авантюрам. Советская власть забыла о таких свойствах и потребностях человеческой натуры. Вернее, она их отрицала, осуждала, преследовала. На словах. Мы знаем, что на деле сама эта власть, ее деятели, запросто перекладывали в свои карманы то, что принадлежало государству, народу. Что из этого вышло, мы тоже теперь знаем. А тогда… Тогда любой, кто хотел заниматься бизнесом, любой, кто жаждал некоторой деловой самостоятельности, рано или поздно становился мошенником.

Да, в странном мире мы жили и странную жизнь вели… Она постепенно уродовала души и делала зыбкими, нечеткими представления о том, что хорошо, что плохо.

Никто из таких людей, каким был дядя Юра, не залез бы в чужую квартиру или в чужой карман, Боже сохрани! Но урвать хоть что-то у советского государства, которое тебя непрерывно обманывает, – какое же это воровство! Ведь пирожные, торты, печенья и прочие вкусности подпольные бизнесмены продавали тем же советским людям за те же деньги, что и в государственных магазинах.

Дядя Юра, понятное дело, и свою семью не обижал. Уж в этом доме я сладостей наедался вволю. И домой приносил.

Работал дядя Юра в Ташкенте, значит, то и дело бывал в отъезде. И хотя дом их выглядел, как полная чаша, для тети Марии он был пуст: часто, слишком часто она чувствовала себя одинокой. А еще – постоянная тревога, страх, напряжение. Ведь поймают – не жди пощады. Нет, Мария, в отличие от мужа, не была азартным бизнесменом!

Вот, мне кажется, одна из причин дружбы двух этих женщин: обе не были счастливы. И той, и другой было на что пожаловаться, в чем признаться подруге. Обеим отрадно было почувствовать, что рядом есть близкая душа.

Заходишь, бывало, вернувшись из школы, на кухню. Мама крутится возле пышущей жаром плиты. Но бурлят и кипят не только ее супы и пловы – мама тоже в раскаленном состоянии. Сразу замечаю это по ее голосу, по слишком стремительным движениям. Значит, снова что-то произошло. Да и я слышал рано утром из их спальни голос отца – не голос, а гавканье.

Подав мне тарелку, мама выбегает из кухни, на ходу обтирая руки передником. «Ешь, я сейчас…» И вот уже доносится до меня из зала ее негромкий голос. Ну, конечно же, звонит Марии, кому же еще? Кому может она, улучив минутку, хоть по телефону рассказать об очередной ссоре?

В Америке женщины ходят к психотерапевтам не только за медицинской помощью. Известно, что сам разговор с понимающим, сочувствующим человеком приносит облегчение и пользу.

Мама возвращается на кухню с посветлевшим лицом. «Ну, как, поел? Добавки хочешь? Да, тетя Мария говорит, у Эдика что-то опять с уроками. Может, сходим вместе?»

Ага, – догадываюсь я, дядя Юра, значит, не приехал, тетя Мария опять волнуется.

Мушеевы щедры не только душевно. Они знают, как мы живем, как беспечен и эгоистичен отец. У мамы часто денег не хватало от получки до получки. И она бежала к Мушеевым – «перехватить» на неделю-другую.

– Что бы я без них делала? – говаривала она.

Мама-то знала, как редко в нашем жестоком мире встречается настоящая доброта. А мне, вероятно, поддержка Мушеевых казалась делом вполне естественным. Они же богатые, а нам так трудно живется!

Не то чтобы я всегда думал об этом. Богатство в доме Мушеевых не было таким уж кричащим. Но случалось, что я остро завидовал мушеевским мальчишкам. И это противное, болезненное ощущение помню до сих пор.

Приближается праздник. Дядя Юра дает какие-то поручения тете Марии (он заехал ненадолго в Чирчик и снова собирается уезжать).

– Да, – вспоминает он, – а подарки детям? Ну что ж, ребята… – Он подходит к вешалке в прихожей, где висят его уличные брюки, засовывает руку в карман и вынимает несколько новеньких, хрустящих ассигнаций. Вертит их между пальцами, будто поддразнивая детей, потом протягивает Эдику и Серёге. – Берите, расходуйте… Купите, что сами захотите!

И вот тут меня охватывает это тяжелое и постыдное чувство зависти, собственной обделенности. Нет, еще сложнее. Я словно отброшен куда-то далеко-далеко от этой семьи с ее благополучием.

У меня другая судьба, другое положение в мире, которого мои друзья, Эдик и Серёга, не ощущают, не знают, просто не понимают.

* * *

Но случалось это редко. Обычно я чувствовал себя у Мушеевых, как в родной семье.

Обедаем. Едим плов из одной тарелки. Самый младший, Саша, сидит на коленях у матери. Он широко, как птенец, открывает рот, тетя Мария вкладывает в него плов (в отличие от птицы не клювом, а рукой) и птенец сочно чавкает.

– Мальчики, после обеда сделайте уроки, – напоминает Мария. – Валера, поможешь Эдику? Погоди, ты наелся? Хочешь еще?

– Спасибо! – Я киваю и поднимаюсь. За столом у тети Марии невозможно не наесться, но и остановиться нелегко.

Эдик, евший до этого довольно вяло, вдруг оживляется, ложка его так и мелькает.

– Я не наелся, – шамкает он набитым ртом.

– Хочешь добавки? Возьми из котла.