Всё Начинается с Детства

Ну и пусть себе ждет! Хорошо ему там в тени, отбрасываемой урючиной. Солнце его не палит. Знай себе – стой и клади кирпичики… А потаскался бы с грузом по двору…

Так думал я, лениво и сонно, пока мое обожженное солнцем тело, как остывающий накаленный металл, отдавало свой жар прохладному подвалу. Развалившись на старом стуле, чувствуя, как на моем лбу высыхают капельки пота, я вдруг вспомнил, как по вечерам, остывая, потрескивают железные крыши построек. Ох, до чего же мне был теперь понятен их язык!

Подвал, где я сейчас блаженствовал, предназначался в основном для хранения картофеля и вина.

Картошка была закопана в углу. В яме ей было прохладно, лучшего хранилища и не найти, но и в нем картошка продолжала чувствовать себя живым растением и, как могла, старалась это доказать. Ближе к весне на картофелинах начинали появляться толстые белые корни. Я любил их рассматривать, когда меня посылали в подвал за картофелем. Некоторые корешки торчали, некоторые болтались, как лапы паука. Паука, который замер, притворяется мертвым, когда возьмешь его в руки. А опусти картофелину обратно в яму, засыпь землей – и лапы снова начнут расти, расти…

Но для нас, мальчишек, много интереснее картошки были глиняные кувшины с вином. С душистым виноградным вином, изготовленным прямо здесь, во дворе…

Тому вину, что стояло сейчас в подвале, было лет пять, а то и больше. В последние годы уже никто не занимался его изготовлением. Но я еще помнил, как в прежние времена это делалось. Как в старый, похожий на огромную мясорубку, аппарат для выжимания виноградного сока закладывали гроздья, как он с журчанием вытекал в подставленные кувшины, как мы, дети, жадно пили этот сок, проливая его на рубашонки, как пряно пахло им во дворе…

Постояв некоторое время в кувшинах, сок превращался в вино, при этом чем дольше вино выдерживалось, тем крепче и вкуснее становилось. Но, конечно, главным образом качество его зависело от сорта винограда.

Насколько я помню и знаю, во дворе у деда росли хорошие сорта винограда – и красного, и зеленого. Ягоды были крупные, гроздья, щедро напоенные солнцем, весомые, налитые. А уж вкусные… Сорвешь ягоду, надкусишь – весь рот наполнится сладким, душистым соком…

Среди сортов зеленого у нас, мальчишек, самыми любимыми были «дамские пальчики». Они росли у ворот. Длинные ягодки действительно напоминали пальчики. Замечательно сказал Пушкин: «Продолговатый и прозрачный, как персты девы молодой»… Мне, правда, наслаждаться этим виноградом немного мешали косточки. Сколько времени приходилось терять на то, чтобы отделять их во рту языком и зубами от мякоти! А потом еще и выплевывать. Да за это время просто килограммы винограда можно было бы съесть! А Юрка глотал виноградины целиком, ему косточки нисколько не досаждали.

Что же касается вина, нам с Юркой давали его только попробовать и то по большим праздникам, на Пасху, например. Иногда вино входило в состав каких-нибудь праздничных блюд вроде нишала, капусты с рисом, пряностями и вином. Нишала клали между двух кусков мацы, получался такой сладкий, сочный бутерброд. Ты его ешь, похрустывая, а сам думаешь: эх, хорошо да мало! И почему взрослые так боятся давать нам вино?

Мы исправляли их непростительную ошибку, когда удавалось пробраться в подвал.

– Я это вино пробовал недавно. Очень вкусное, – признался Юрка. Мы с ним сидели на корточках у небольшого глиняного кувшина и наливали из него вино в пиалу.

Говорили мы шепотом: как раз над подвалом находилась Юркина веранда. Еще услышат… Свет тоже боялись включать. Вместо лампочки мы зажигали спичку за спичкой. Мы чувствовали себя так же уютно, как первобытные люди у своего костра. Маленькое, но яркое пламя играло на наших лицах, на стенах подвала возникали причудливые тени, они двигались, исчезали…

Кувшин уже приходилось наклонять почти горизонтально, вино из него вытекало тоненькой струйкой, пиала наполнялась медленно.

– Чёрт, совсем мало! Одни осадки… Пробуй! – И Юрка великодушно протянул мне пиалу.

Чиркнула спичка, при ее свете я увидел, что по вину в пиале плавает множество черных точек. Я сделал глоток и поморщился:

– Кисловато…

Юрка допил пиалу.

– Классное вино, – сказал он с видом знатока.

– Небось это ты и выдул весь кувшин? Что, часто здесь… заправляешься? – спросил я не без зависти.

Юрка хихикнул:

– Да нет… Какое там часто… Так, иногда.

Спичка догорала… Мы любили смотреть на огонек, жадно пожиравший дерево. Сначала пламя устремляется прямо вверх. Потом спичка начинает горбиться, ее обугленная головка склоняется все ниже, ниже… Теперь и она, и истончившийся, почерневший стержень мерцают изнутри краснотой. Но жар огня, будто дух, покидающий умирающее тело, исчезает, бледнеет – и лишь тоненькая струйка дыма какое-то мгновение оплакивает его…

Впрочем, в наших руках огонь никогда не исчезал так быстро. Как только головка спички догорала, мы, послюнявив подушечки пальцев, хватались за нее, переворачивали спичку – и пламя разгоралось с новой силой! Мы давали догореть всему стерженьку, до самого основания. Но и тут огонь не угасал, потому что в самый последний момент к нему подносилась новая спичка… П-ф-ф! Маленький фейерверк – и все начинается сначала…

Казалось бы, всего только коробок спичек, а какая увлекательная игра! А, может быть, и больше, чем игра? Может быть, сами не зная об этом, мы помним о тех далеких временах, когда огонь был самым дорогим достоянием племени. Помним, как берегли наши предки драгоценные тлеющие угольки, как они радовались огню, как поклонялись ему, какую божественную силу в нем видели… Кто знает, не поэтому ли мы чувствовали себя настоящими хранителями огня?

* * *

…Ох, что же это я замечтался! Юрки нет, я один в подвале.

Я тряхнул головой, и картинки, которые только что были передо мной, расплылись, исчезли, растаяли, как дымок над догоревшей спичкой… Да, Юрки нет… А был бы он здесь, он бы уж что-нибудь придумал, не изнывали бы мы целыми днями на этой стройке!

Я тяжело вздохнул и направился к лестнице, туда, где за дверью подвала нещадно пекло солнце и откуда давно уже доносились грозные крики эксплуататора.

Ну и достанется же мне сейчас!

Заскрипели колеса, зашаркали мои сандалеты, задребезжали кирпичи на самокате…

Долгий трудовой день подходил к концу. Подходили к концу и каникулы. До начала занятий оставалась всего неделя.

Глава 35. Двоюродные братья

– Эй, Ахун! Проснись, Ахун! Говори, сколько сейчас? – спрашиваю я.

Мой двоюродный братец Яшка, он же Ахун, зевает и потягивается на своей раскладушке.

– Ше-есть тридцать пя-ать, – отвечает он сонным голосом. – А, может, ше-есть сорок…

У Яшки есть поражающий меня секрет: он умеет, не глядя на часы, точно определять время. Я-то уверен, что Яшка ловчит, что он знает какой-то фокус. Но сколько бы я ни пытался его поймать, сколько бы проверок ни устраивал, – Яшка если и ошибался, то только на считанные минуты. Уличить его в мошенничестве мне не удалось ни разу.

Я теперь проверяю Яшку ежедневно, потому что провожу конец каникул в семье тетки Тамары и ночую в зале, в одной комнате с Яшкой. Условия для эксперимента здесь очень удобные: я сплю на диване, с которого мне видны настенные часы, а Яшка – напротив меня на раскладушке, спиной к часам.

Сегодня, проснувшись первым, я разбудил его своим вопросом. И снова не поймал! Может, он и во сне видит часы с большим циферблатом? А может, определяет время по освещению? Свет в зал попадает через два больших окна смежной кухни-террасы. К тому же солнечные лучи падают в настенное зеркало, отражаются и, конечно, освещают комнату по-разному в разное время дня… Нет, думаю я со вздохом, он и здесь может меня обхитрить!

Я не знал тогда, что у некоторых людей действительно есть таинственный дар точно чувствовать время и бесился, не зная, как разгадать Яшкин секрет.

– Долго еще будете валяться?

Это Рая, Яшкина сестрица. Рукой она уперлась в косяк двери, выражая негодование даже вздернутым носиком, не говоря уж о голосе. – Уже семь утра!

Каникулы еще не окончились и, казалось бы, какое право у Раи требовать, чтобы мы вставали ранним утром? Вот храпит же в своей комнате старший братец Илья, никто его не будит. К сожалению, право поднимать младшего брата у Раи есть. Этой весной он завалил математику, надо пересдать ее в конце каникул, чтобы перейти из пятого в шестой класс. Подготовить братца взялась Рая – с жестким условием: заниматься каждый день с утра, даже по воскресеньям.

Рае шестнадцать, она учится в музыкальном училище играть на фортепьяно, собирается стать преподавателем музыки. Девица она серьезная, трудолюбивая. И учится прилежно, и дома первая помощница.

Потому Рая и взялась быть Яшкиной учительницей. А когда я здесь поселился, заодно прихватила и меня… Я-то перешел в четвертый класс без особых проблем, но не бездельничать же мне, считает Рая, когда Яшка занимается! Поэтому, согнав нас с постелей (лентяя Яшку, как всегда, удается поднять только приглашением к завтраку), Рая, пока мы едим наши любимые яйца всмятку, раскладывает на другом конце стола тетрадки и учебники по математике: Яшкин – для пятого класса, мой – для четвертого.

– Что это за каникулы? – ворчит Яшка с набитым ртом. – Это каторга! Из-за тебя все ребята надо мной смеются!

– Еще больше посмеются, когда ты на второй год останешься! – сурово отвечает сестра.

Как я теперь понимаю, у Раи действительно были и педагогические способности, и огромное терпение. Сначала она каждому из нас толково объясняла материал по учебнику, потом мы решали примеры. Яшка обычно тут же забывал порядок действий – и все начиналось сначала!

Но известно, что все на свете кончается. Заканчивался и урок. Теперь мы свободны на весь день! И день этот будет полон увлекательнейших дел. Иного не бывает здесь, на улице Кафанова, к тому же в обществе Яшки.

* * *