Грааль Иуды

– Бывает, что и сутками, – с полным ртом признался Иван Ледовских. – Иуду я лепил 36 часов без перерыва.

Троцкий одобрительно сказал.

– Иван впадает в транс, это признак настоящего художника. Вот лишнее свидетельство того, что истинное творчество иррационально.

– Я согласна, – сказала Рейснер. – Стихи приходят сами. Рацио никак не участвует в акте творения, оно только мешает.

– Стихи не глина, – сказал Троцкий, – их легко писать. Скульпторы – вот кто настоящие трудяги.

– Мне совсем не трудно, – сказал Иван, – я леплю с детства, пальцы привыкли.

– Из Петрограда передали прессу, – Седова положила на обеденный стол пачку свежих газет.

– Что пишут? – посвежевший после сна Лев Давидович разрезал серебряными ножом розовую самарскую ветчину.

– Представь, Левушка, западная пресса обвиняет нас в создании концентрационных лагерей.

– Чья бы корова мычала, – Троцкий захрустел хлебцом. – В марте семнадцатого, Наташа, вспомни, нас со всей семьей, со многими видными политэмигрантами арестовали в Галифаксе и поместили – куда? Нас заключили в лагерь для интернированных немецких моряков, без предъявления обвинений, чохом, скопом. Вот вам хваленная буржуазная демократия!

Лариса подняла собольи брови.

– Галифакс – это, кажется…

– Канада! – хлопнул ладонью по столу Троцкий. В клине бородки его белели крошки. – Хваленая Канада! Согнали человечью массу в лагерь и заперли. И после этого они будут обвинять нас, большевиков в том, что мы якобы выдумали концентрационные лагеря. Вздор! Мы только позаимствовали их буржуазный опыт. Но мы поднимем этот опыт на такую высоту, какая им и не снилась! Мы сгоним в трудармии и лагеря все население страны. И там перекуем нынешнее покорное и забитое стадо в новых людей – смелых, гордых бойцов нового мира! Они понесут на кончиках своих штыков мировую революцию во все уголки земного шара. Ты чувствуешь, Лара, как сжался, как съежился земной шарик? Вот он, лежит в моей руке. Хочешь, я подарю его тебе?

Лев Давидович протянул Рейснер пустую ладонь. Она явственно увидела на ней маленькую планету, величиной с крупное яблоко, осторожно приняла в ладони необыкновенный дар.

Земля медленно вращалась за пеленой облаков и местами чадила.

* * *

Двое бомжей вели Беспамятного через железнодорожные пути. Он шел как в бреду.

Его безмерно потрясло нападение страшного, с разлагающимся лицом человека, но еще больше поразили раздавшиеся неизвестно откуда Голоса. Внезапно его осенило – Голоса ведь могут знать, кто он!

– Эй, Голоса, – позвал Беспамятный. – Вы знаете, кто я?

Молчание.

– Вы меня слышите? Кто я?

– Ты – иго, – невнятно ответил Первый Голос.

– Иго? – переспросил Беспамятный. – Что это значит?

Молчание было ответом.

– А вы кто? – спросил человек.

– Я – Страх и Страж, – ответил Первый Голос.

– Страх, что ты делаешь во мне?

– Я охраняю тебя.

– Врет он, – раздался Второй Голос с урчащими обертонами, – он держит меня в клетке и не дает тебя защищать. Прогони его. Он нам только мешает.

– А ты кто?

– Ягуар.

– Страх, зачем ты держишь Ягуара в клетке? Меня же могли убить.

– Я оберегаю тебя, – ответил Страж. – Если Ягуар вырвется, ты ринешься в бой и можешь пострадать. Этого лучше избегать.

– Трусливое брехло, – послышалось сильное кошачье урчание. – Это я спас хозяина.

Страж перебил Ягуара.

– Ты спас его, только потому, что я выпустил тебя из клетки.

– Трус! Ты пользуешься тем, что у тебя ключи от моей клетки. Хозяин, скажи ему, чтобы он открыл клетку раз и навсегда!

Голоса заспорили.

– Страх, – сказал человек, – Ягуар прав. Если бы он не выскочил из клетки, я бы погиб. Выпусти его навсегда.

Страж ответил без колебаний.

– Я не могу выпустить Ягуара из клетки.

– Почему?

– Я смотритель при нем. Если Ягуар вырвется на свободу, он превратится в убийцу и причинит тебе много страданий.

– Не слушай его, хозяин, – промурлыкал Ягуар. – Ты знаешь, как выпускать меня на волю в случае нужды.

* * *

Москву сотрясали резонансные убийства. Был убит непримиримый борец с банковской коррупцией и отмыванием денег первый зампред Центробанка России Вячеслав Крылов.

Главный патологоанатом Центрального округа Москвы Семен Казнодей осматривал труп банкира, погибшего в результате расстрела после товарищеского матча на стадионе «Динамо». Тело было крепким, чистым, тренированным. Крылов, по всей видимости, собирался жить в нем долго и счастливо.

Однако, сейчас он лежал, задрав кверху русую бородку, а в грудной клетке его чернели три огнестрельных отверстия.

Завершив устное описание трупа на диктофон, Казнодей вместе с помощником-прозектором перевернул труп на живот и нахмурился. Спина была обезображена в области поясницы непонятной наколкой. Татуировка никак не вязалась с образом интеллигентного финансиста. Хотя… сейчас все себе накалывают что ни попадя… но… не такое же!

На восковой коже трупа чернела фигура повешенного на дереве человека. Под ней тонкой вязью шли слова на неизвестном языке.