Грааль Иуды

– А это правда, – спросил он, – что именно здесь, в Свияжске, Троцкий поставил первый в мире памятник Иуде?

Перемена, произошедшая с чеховским интеллигентом, поразила. Ноздри его раздулись, глаза остекленели, правая рука судорожно сжала и отпустила ручку зонтика, снова сжала и отпустила. Затем зонтик был переложен в левую руку, а правая трижды совершила крестное знаменье.

ЧТО ЗА МОНЕТА?

Выпад, треск прорезанной ткани, горячее касание острой стали под соском. С диким ревом Беспамятный отскочил, зажал резаную рану на боку.

«Я убит? Я жив? Сердце? Бьется? Против ножа я не устою. Беги! Убьет в спину. Дерись! Я порву его! Я его кончу! Перегрызу горло, пусть бьет ножом. Пока добьет, я успею его загрызть».

Бабах! – выстрел в подземном переходе грохнул оглушительно. Человек с разлагающимся лицом трупа изогнулся в болевом вопле.

Крепкие парни в камуфляжных куртках окружили дерущихся. Беспамятный узнал старшего – Таран держал в руке дымящийся травмат.

– И че тут происходит?

Охранники подхватили под локти безносого агрессора, которому резиновая пуля угодила под лопатку.

– Пацаны… – кривился он от боли, – ну, пацаны, вы попали. Я под Бурым хожу.

– Да хоть под каурым, – Таран указал напарнику на пол. – Серый, нож возьми.

Пакетом возьми.

Один из охранников поднял пакетом выпавший нож, разглядел лицо Питбуля и гадливо сморщился: у того из глубоких нор отсутствующего носа текли кровяные сопли.

– Зомби.

– Вырвинос.

– Живые мертвецы, блин…

– Пацаны, вы такое видели?

– Руки отпустили! – прорычал безносый, приходя в себя. – Все по понятиям, братва.

Фраер этот у меня деньги украл.

– Ты крал? – Таран повел в сторону скособочившегося Беспамятного стволом пистолета.

– Ничего я не крал! Он куртку с меня хотел снять. Угрожал нос и уши обрезать.

– Ты кто вообще? – Таран озадаченно посмотрел на пленного.

– Буровский.

– Это мы уже слышали, – сказал Таран. – А погоняло твое какое?

– Питбуль.

– Питбуль? Ты че тут ножом машешь, в натуре?

– Да говорю же, грабанул меня вот этот.

– Врет! – крикнул Беспамятный. – Я его не трогал. Смотри, порезал он меня.

Рука его, отнятая от бока, мокрела в крови.

– Врет, врет, как есть врет, – из темноты суетливо подбежал вызвавший охранников старик-нищий, с ним еще один бомж помоложе. – Мы, Таранчик, отработали и пошли себе, а этот напал, бить стал вот этого, нож достал, а ведь мы его не обижали, ты ж нас знаешь, мы никого не обижаем.

– Это наша территория, – сказал Таран Вырвиносу. – Что тут буровские потеряли?

Пошли, разбираться с тобой будем.

Охранники увели «Вырвиноса».

Беспамятный остался с двумя бомжами, избитый, с горящий ножевой раной на боку.

– Чулима, – издали крикнул Таран нищему, – приведи терпилу в депо.

– Выпей вот, – бомж помоложе подсунул к окровавленным губам беспамятного бутылку водки, но Чулима его остановил.

– Нельзя ему.

– Че так?

– Говорю ж тебе, дурья башка, клаванули его. Видать, на водке. Водка с клавелином так штырит, что память неделями где-то кочует. Водки нельзя, пусть трезвеет, может, что и вспомнит.

– А как же его это… оклемать? Он, гляди, трясется весь. Пусть глотанет, по-малой.

В губы ткнулось горлышко, Беспамятный сделал пару глотков. Чулима ощупал разрез на куртке.

– А ну, снимай куртяк, гля, тебя ж всего распанахали. Во как! Гля, кровищи… вскользь прошел, по ребрам соскользнул только…

На культю Чулимы из прорехи в куртке Беспамятного выпал металлический кругляш с блестящей насечкой на орле.

– В него нож попал, вот и отметина. Вот что тебя спасло, паря. Держи, оберег будет.

Беспамятный принял в руку странный кругляш. На стертой поверхности выделялся еле видный мужской профиль и идущие по ободу буквы незнакомого языка.

Монета. Старая. Чужая. Откуда она в ватнике? Загадка.

В БРОНЕПОЕЗДЕ ТРОЦКОГО (триптих Народного художника СССР И. Ледовских «Гражданская война в России»

Паровоз топили вприхлопку. Помощник машиниста металлическим шарниром распахивал створки, кочегар вбрасывал лопату угля в гудящую топку и помощник тут же печь захлопывал, чтобы не утратить ни единого вздоха тепла, нужного для дальнейшего продвижения бронепоезда товарища Троцкого, несущего народам победу революции.

По утрам Лев Давидович, его жена Наталья Седова, Лариса Рейснер и молодой скульптор Иван Ледовских встречались за завтраком в салон-вагоне наркома. Несмотря на гражданскую войну, Лев Давидович умел организовать вокруг себя непроницаемый кокон благополучия и комфорта, в разгар боевых действий он даже умудрялся ездить на лечение в санатории, а также на охоту.

– Иван, ешьте побольше, вы такой большой и такой худой, – уговаривала Седова молодого скульптора. – Представляю, сколько вам нужно сил, ведь вы лепите! Когда я делаю Льву Давидовичу массаж, я устаю уже после двадцати минут, а ведь вы мнете неподатливую глину часами.