Время подонков: хроника луганской перестройки

– Но у нас ты вряд ли пройдешь в депутаты…

– А я во Львовской области. Не знал?

– Слышал… – и Роман решил, что в это воскресенье ему не дали отдохнуть, то он должен сам организовать себе, хоть небольшой, отдых. – А ты не хотела со мной встретиться?

– Можно. Только когда? – Сразу же положительно откликнулась на его мужской зов Кирисова.

– Да, хоть сейчас!

– Не знаю. В этой школе я толком никого не знаю. Хотя бы можно было уединиться… Ты думай!

И Семерчук придумал:

– У тебя дома можно?

– Можно. Но трамваем долго добираться.

– А я на машине. Бегом к тебе домой и обратно.

– Хорошо. Пойду, оденусь, а ты жди меня здесь.

Семерчук взволновано задышал – получалось и в такой всенародный день немного отдохнуть. Минут через пять из дверей зала для голосования вышла Кирисова.

– Договорилась и меня отпускают на три часа. Поедем!

Они двинулись к выходу, но одновременно навстречу из входной двери вошла фигура какого-то мужчины. Он резко остановился, глядя на Кирисову и Семерчука. Роман не приглядывался к нему, находясь в упоенном состоянии скорой любовной утехи. Но мужчина вдруг обратился к Кирисовой по-украински:

– Ольга! Здравствуй!

Кирисова остановилась, вглядываясь в вошедшего мужчину, и вдруг восторженно вскрикнула:

– Зорян! Видкиля ты прибув? – Она перешла на украинский язык, и Семерчук понял, что мужчина с западной Украины.

Кирисова бросилась к Зоряну, обняла за шею и страстно поцеловала в губы, не обращая внимания на Семерчука и других присутствующих. Роман стоял рядом и не знал, что делать. А они быстро перебрасывались словами, из которых Семерчук понял, что мужчина только что приехал в Луганск и сразу же бросился разыскивать Кирисову. Наконец, Оля поняла, что надо бы, стоящим рядом мужчинам, объяснить кто же они?

– Зорян! Знакомься – мой товарищ по институту Роман. А это – Зорян Дзюк, руководитель провода руха на Украине, – и Кирисова затараторила, и как понял Семерчук, эти разъяснения предназначались ему. – Ты, Зорян, хочешь разъяснить ситуацию с моими выборами у вас? Что еще хорошего?

Дзюк свысока посмотрел на Семерчука, хотя Кирисова не представила место его работы. Он, видимо, понял ситуацию, – Ольга остается с ним, а у Семерчука, как говорится, получился облом.

– Да, моя зозулечка, зараз введу тебя в курс дела. Но у меня документы и материалы остались в номере гостиницы, поехали туда. Надо поймать такси.

Семерчук поморщился, когда Дзюк, назвал Ольгу зозулей-кукушкой – такое сравнение ему не нравилось. Но он понял, что здесь он не нужен и может ехать дальше проверять участки – не получилось сексуальной паузы. Кирисова обратилась к Семерчуку:

– Рома, извини, но у меня важные дела с Зоряном. – Потом обратилась к Дзюку. – У меня три часа времени, успеем обо всем поговорить?

– Успеем, успеем! – торопливо ответил Дзюк, – пойдем, швыдко поймаем такси!

Но Кирисовой в голову пришел более эффективный план. Призывно блеснув черными цыганскими очами на Семерчука, будто обещая себя на будущее другу студенческих лет, она попросила:

– Рома! А не мог бы ты нас довезти до гостиницы «Луганск»? Это тебе по пути домой… – пояснила она, томно-сексуально, закатывая глаза. Но этот взгляд своей подруги по политической борьбе, Дзюк не видел – он стоял за ее спиной.

И неожиданно для себя, может быть под воздействием ее любовных чар, Семерчук ответил:

– Без проблем. Довезу. Я уже и так собирался домой.

Но внутренне его брало зло – выхватил галициец кость прямо из его рта. Но, ладно, он еще ему наставит вместе с Олей рога. Этим успокаивал он сам себя.

В машине ехали молча. Попутчики сели на второй ряд и он их не видел даже в зеркало, но слышал их страстные поцелуи и тяжелые, в предчувствии необузданной любви, вздохи. Но это уже его не касалось. И он злился, обзывая в своем мозгу Кирисову, разными словами: сучка, стерва, курва и еще более откровенными, правописание которых, не употребляется при письме. Но потом стал успокаиваться размышляя – чем хуже у женщины репутация, тем больше мужчин желают с нею познакомиться. А Оля Кирисова со своей репутацией – далеко пойдет!

Они вышли у гостиницы, бросив Роману на прощание слова: «До встречи!» и пошли на подземный переход на Советской и Оборонной, что перейти на ту сторону улицы, к гостинице. А Семерчук поехал в обком. Там, раздевшись в своем кабинете, он взял какую-то папку со стола, чтобы выглядеть работающим человеком даже в воскресенье и пошел к Бурковскому. Тот разрешил войти, где уже сидели, такие же, как и он, уполномоченные обкома по референдуму. Уполномоченные говорили вяло, и когда подошла очередь Семерчука, он коротко сказал, что нарушений не отмечено. Бурковский, выслушав всех, устало произнес:

– Нарушений, по-вашему, нет, а вот разрушение – началось, – он не стал пояснять, что это за разрушение и пока не все поняли это разрушение. – Давайте, поступим так: я не стану вас задерживать, тем более день выходной, а завтра подготовьте небольшие справки о том, что видели на избирательных участках. Договорились?

Все были согласны и, облегченно вздохнув, пошли из кабинета секретаря. Семерчук сел в машину и поехал в гараж. В душе крутились противоречивые мысли: зачем надо было проводить этот референдум? Можно было более приятней провести день, с досадой вспоминал он Олю Кирисову. А потом появилась мысль – она же идейный враг, националистка… Можно ли иметь с ней что-то совместное, прилично ли это будет? И он приходил к оптимистическому выводу – своими ногами женщина способна раздвинуть любые рамки приличия. И эти ноги женщину не только кормят, как волка, но и позволяют доить разных козлов. Даже если козлы из противоположных политических сил. Недаром в наших парламентах так много симпатичных депутатш-доярок!

Результаты референдума принесли прогнозируемый результат, – народ Украины проголосовал за сохранение Союза. Но совершенно противоположные результаты оказались на Востоке и западе Украины. Восток – за Союз, Запад – против. И получилась патовая ситуация для Украины – чтобы быть незалежной, ей надо быть в составе Союза. Полная независимость приведет к гражданской войне и краху Украины. Народ это чует всем сердцем и душой, политики – бесчуственные люди. Их будущие им видится таким: должность – материальное обеспечение – и мечта – слава, пусть будет геростратова, но слава.

В политике в первых рядах очень много последних мерзавцев.

3

В середине мая состоялся пленум обкома партии, на котором был избран первый секретарь Луганского обкома партии. Сначала были три претендента, но один попросил самоотвод, осталось два. Но один был издалека и совсем никому неизвестен, – кстати, он лениво и с неохотой выступал, показывая всем своим видом и словами, что ему этот пост не нужен, а он остался в списке для голосования, чтобы соблюсти партийную демократию, или как говорили, обеспечить альтернативные выборы. Избрали третьего – местного, из шахтерского городка, по фамилии Попищенко. Соблюли интересы Украины – первый секретарь должен быть украинцем. Семерчук его знал ранее по партийной работе и считал Попищенко бледной личностью. Он не только по работе был бледной личностью, но и физически – его глаза выцвели до такой степени, что зрачки казались тенью на фоне белого глазного яблока, их почти не было видно. Как понял Семерчук из немногочисленных разговоров с коллегами по работе, многие разделяли точку зрения о том, что Попищенко не годится на роль первого секретаря. Но вросшая в плоть система исполнения указания старших товарищей, не позволила никому выступить критически. Но Семерчук понимал, что никто из его коллег по работе никогда не скажет правды до конца. Всегда срабатывал инстинкт личной безопасности – общественное подождет, до тех пор, пока не придет указание сверху.

Через два дня состоялось совещание у первого, где он должен был выступить с конкретной программой деятельности обкома. В малом актовом зале собрали все работников обкома, и зал оказался почти на половину пуст. Раньше он был заполнен только секретарями, заведующими отделов, и некоторыми другими руководителями. Инструктора не ходили – места не было в зале, да их и просто не приглашали. Каждый из сидящих в зале, обозревая сидящих вокруг непроизвольно думал: «Досокращались, уже и некому работать». И действительно, последние год-полтора работники обкома редко выезжали в города и районы области, – не о чем было говорить с народом.

Попищенко начал выступление, как и положено в нынешних условиях, с критики положения в области и работы партийных организаций. Социально-экономическое ухудшалось, шло падение производства, срочно налаживали работу водочного завода, чтобы пополнить местный бюджет, но восстановление оказалось более сложным процессом, чем свертывание производства водки пять лет назад и надеяться на быстрый приток денег, не приходилось. Политическая обстановка тоже не радовала – никак не можем дать отпор националистам, в партии появились демократические платформы, в общем, забыли ленинскую резолюцию десятого съезда «О единстве партии». Но вывод сделал оптимистический – готовится новый союзный договор и надо развернуть работу по его разъяснению. Но конкретно, как разъяснять все это, первый секретарь не пояснил.

Выступающих было немного и заинтересованности в решении острых политических вопросов не наблюдалось. После заседания Семерчук, как руководитель отдела, набросал план агитационной работы и решил, что в ближайшие дни он его доработает.

Последнее время он приходил после работы домой вовремя. Если дети хорошо учились, и с ними больших проблем не было, то в отношениях с Леной чувствовался холодок. Чем была недовольна жена, Роман понять до конца не мог. Пока получали квартиру, строили новый дом, они жили душа в душу, если так можно выразиться. А потом снова появилась отчужденность к нему. Правда, смутно Роман понимал, что и он сам виноват в холодности Лены, он ее чуть ли не силой взял в жены, но прошло уже столько лет и пора бы позабыть ей старое и строить жизнь, которая идет своим чередом. И он все чаще думал, что надо бы завести любовь на стороне, чтобы меньше зависеть от Лены. Встречи со старыми знакомыми были, но уж очень редко и чаще всего – одноразовыми – продолжения встреч не было. Но такую постоянную любовь было уже сложно найти – сказывался возраст и потенциальные подруги были или замужем, или не могли обеспечить постоянство. Да и он сам в этом виноват, корил он сам себя, не целенаправленно работает в этом направлении.

В эту субботу приезжали его отец и мать. Отец встречался по делам со сватом – Фотиным. Тесть Романа уже как год не был заместителем председателя облисполкома – вышел на пенсию, но остался там же работать – советником по капитальному строительству. Все-таки опыт административной работы у Фотина громадный и ему есть, что подсказать более молодым соратникам по работе. Решили родителей принять в новом доме – все правильно – на субботу и воскресенье они ездят сюда, отдохнуть на природе. К тому же служебную дачу Фотина должны были забрать, так что сюда он стал ездить чаще с женой. Но пока дачу не забрали, да и он сам не стремился ее кому-то передать.

Отец приехал на служебной машине и из багажника достал фруктовые саженцы:

– С Ломоватского питомника мне привезли, – пояснил он, – редкие сорта. Немного поздновато высаживать, но давайте посадим. А пока саженцы опустите в воду. – Распорядился он.

Действительно весеннее время посадки деревьев закончилось, но на Луганщине такой плодородный чернозем, что на нем будет расти все, что не посади.

Фотин и Семерчук-старший сразу же ушли в комнату, которую Роман приспособил под кабинет. Решили поговорить по делам, пока женщины подготовят то ли поздний завтрак, то ли – ранний обед. А вопросы были серьезные. Роман хотел уйти, но отец ему сказал, чтобы и он остался. Обычно в таких встречах, сваты по рюмочке выпивали, но сейчас о водке или коньяке не вспомнили.

– Суть разговора ты знаешь, Богдан Романович! – обратился Фотин к свату. – Боюсь по телефону разговаривать, кажется, все прослушивают, поэтому и приходится нам здесь встречаться. Кстати, как новый дом?

– Молодцы! Дом хороший, но скоро будут строить настоящие дворцы. Правильно сделали, что приобрели хороший кусок земли. Здесь еще что-нибудь построите. Но давай, сват, о делах… Я почти договорился с государственным банком о предоставлении нам кредита для создания своего коммерческого банка. Кредит на десять миллионов рублей…

– Это хорошая сумма… – с удовлетворением ответил Фотин и, обратившись к Роману по имени и отчеству, произнес, – Роман Богданович! Иди ближе к нам, включайся в разговор. Скоро тебе придется заниматься этими делами.

Этим обращением тесть как бы подчеркнул тесную взаимосвязь сына и отца, – у них имя и отчество одинаковы, только поставлены наоборот, и никуда им не деться от совместной работы. Роман придвинулся к столу и стал слушать их разговор, пока не вмешиваясь. А разговор шел о деньгах и таких больших, которые никогда не могли присниться Роману. Смысл состоял в том, что госбанк дает им первоначальный капитал, но не все здесь было гладко. Управляющий областного отделения банка требовал с них, так называемый «откат», который составлял почти третью часть кредита, точнее – три миллиона рублей.