Время подонков: хроника луганской перестройки

Бурковский прикрыл глаза, словно пригорюнившись от сказанных его подчиненным неприятных слов, потом отняв руки от головы устало произнес:

– Происходит великий обман советского народа. Уже шесть республик объявили о своей независимости, на очереди теперь, хотелось бы сказать – все остальные, но это не так. На очереди сейчас Украина. Москва теряет контроль за положением в стране. Горбачев с Яковлевым потакают националистическим движениям. Недаром Яковлев ездил по Прибалтике и создавал националистические народные фронты. У нас – на Украине, верхушка партии сплошняком состоит из галицийцев, Кравчук – тоже западенец, все против интернационализма. Вот, вторым бюллетенем, националистическая верхушка конкретизировала условия, на которых Украина готова войти в состав обновленного Союза. Только на правах государства. А народ не заметит подмены слова «республика», на слово «государство», то есть практически независимую Украину. Не заметит, что голосует уже не за СССР, а за что-то другое. Теется огромный обман народа… – заключил Бурковский.

Так откровенно никогда в обкоме не делились мыслями – боялись друг друга. Видимо, накипело на душе у Бурковского и он, когда нет первого секретаря, идет развал партийной работы и партийного аппарата перестал скрывать свои мысли перед подчиненными.

– Ну, что ж, идите, контролируйте референдум. Да и не забудьте потом подготовить отчет о референдуме.

Семерчук понял, что разговор закончен. Они попрощались, пожав друг другу руки, и Семерчук пошел в свой кабинет.

17 марта – день референдума в Луганске выдался пасмурным. Дождя не было, но небо затянулось тучами. Народ шел голосовать непонятно за что – то ли сохранение Союза, то ли за какое-то обновление Союза. Любой вариант удовлетворял народ – лишь бы жили вместе. Все народы Советского Союза связаны крепкими узами между собой и, в первую очередь, родственными. Мало кому в голову приходило, что это народное решение ведет к развалу СССР. Но главное слово «сохранение» стояло перед глазами народа, и он не старался вникнуть в слова «республика» и «государство». Великий обман народа вступил в свою заключительную фазу, и этот обман подготовила правящая верхушка – партийно-номенклатурная и демократы различных мастей.

Семерчук должен был объезжать участки для голосования в Жовтневом районе, хотя жил в другом, и зафиксировать те нарушения, которые могли бы произойти. Агитация в день референдума запрещалась. Ему должны были выделить служебную машину, но он от нее отказался – решил проехать по участкам на своих «Жигулях». Он отказался еще и потому, что в служебную машину должны были сесть еще какие-то работники обкома для наблюдения за голосованием, а ему в такой день не хотелось на их фоне выделяться – надо было бы показывать свою партийную принципиальность. А так он просто посетит участки, и не будет задавать лишних вопросов.

Сначала он отвез Лену с детьми на свой участок голосования, сам бросил бюллетень в урну. Потом Лена с детьми пошла по магазинам, а Роман поехал по участкам доверенного ему района. Что его удивило – народ шел, нет, – спешил, отдать свой голос и, конечно же, за сохранение Союза. Это было слышно по разговорам людей. Но еще более удивил Семерчука тот факт, что на каждом участке для голосования находились представители руха – демократы националистической масти. Они дежурили на всех участках с начала открытия голосования и до его конца, и собирались присутствовать на подсчете голосов. К своему огорчению, Семерчук многих местных руховцев знал лично и удивлялся – откуда их столько набралось в Луганске. Но потом, расслышав галицийскую речь, понял, что большинство наблюдателей приехало из западной Украины. «И здесь хотят держать все под контролем!» – Зло подумал о них Семерчук. Знакомые руховцы подтвердили, что много наблюдателей прибыло из Львова. Эти наблюдатели не просто наблюдали, а еще и поставили тематические стенды и разъясняли их назначение избирателям. Так в интернате для слабослышащих, приезжая из Галиции, – судя по ее пропольской речи, – объясняла группе окруживших ее избирателей красоту украинского языка. Семерчук подошел ближе и прислушался. Женщина на украинском языке объясняла, что самый певучий язык в мире – это украинский. Но потом пояснила:

– По спивучести мы на втором месте в мире после итальянского…

О спивучести украинского языка постоянно твердили по телевидению уже года два, что надоели с этим разъяснениям, на каком месте находится украинская мова по спивучести. Правда, с засильем в последние годы на телевидении галицийцев, с экрана звучал не украинский язык, а какой-то диалект польского языка, разбавленный немецкими словами. И этот язык признавался украинским, а остальной украинский язык по различным областям назывался презрительным словом – суржик, что понималось, как смесь украинского и русского языка. Семерчук уже хотел отойти от галицийского филолога, но в это время в разговор вмешалась женщина и как, позже стало Семерчуку понятно, тоже филолог, так как хорошо знала вопрос о языках.

– А кто смог определить место по спивучести языка?

Галицийка быстро ответила:

– Це була создана специальная комиссия из наших известных лингвистов…

– А там кто-то знал итальянский или другой языки? – перебила ее женщина.

– А как же! Там булы представители нашей диаспоры за границей, а они поверьте моему слову, знают много языков. – Победно закончила эту часть разговора львовянка.

– Понятно, что специалистов не было. Хотя справедливости ради, следует отметить, что в украинском языке много открытых слогов и, благодаря этому, на этом языке легче написать песню…

– Шо я вам говорю, – победно подхватила галицийский пропагандист, – вот вы сами подтверждаете, шо наша мова дуже спивуча и мелодийна, с ней сравниться разве итальянская. – не отступала от второго место львовянка, но не смея поставить украинскую мову на первое место, в силу привычного преклонения перед Европой.

Пожилой мужчина, пока не участвовал в разговоре, но вдруг громко произнес:

– Вы, западенцы, как дети, сравниваете то, что не поддается сравнению. Вы спросите папуаса – красивый его язык или нет? Он ответит, что самый красивый. Спросите об этом негра из африканских джунглей, и он ответит, так же как папуас. Глупости вталкиваете людям в голову, а сами же бестолковые – лишь бы занять выгодную должность или жить за счет других. Да и язык у вас не украинский! – огорченно закончил мужчина.

– Вы – великодержавный шовинист! – Обозвала мужчину галицийка.

Семерчук уже обратил внимание, что националисты, не имея в споре серьезных аргументов, всегда обзывали оппонентов шовинистами. Это слово было их главной затычкой рта своим противникам. Его можно сравнить со словом «антисемитизм» в споре с евреями.

Но мужчину нельзя было так просто убить этим словом.

– Вы даже не знаете смысл слова «шовинизм» – ответил он пропагандистке, – я не унижаю другой нации, а вот вы стараетесь стать первыми среди народов, выдумывая для украинского языка мнимые преимущества, перед другими языками.

Львовянка сжав тонкие губы до ниточки с ненавистью смотрела на мужчину, не зная, что ответить – по сути, он прав, шовинисты приезжие с западной Украины, а не жители Донбасса, которым все равно на каком языке им разговаривать. Но западенцам плохо, что это – русский язык.

Хмурое молчание прервала женщина, которая начала разговор:

– Конечно, глупо распределять языки по какому-то рейтингу. Если в украинском языке взять все слова и всевозможные производные от них, то получится около трехсот слов, а в русском языке – более полутора тысяч слов. Может, поймете разницу и убедитесь, что нельзя отрывать украинский язык от русского. А то ваш язык станет хуторянским в европейском обществе.

Галицийка продолжала со злобой смотреть на окруживших ее мирных луганчан. Наконец, произнесла:

– Я устала, недавно с поезда, поэтому пока не могу вам возразить. Я пойду, отдохну… – и она, повернувшись спиной к собеседникам, не извинившись и не прощаясь, со злым выражением лица пошла куда-то по школьному коридору. Видимо, в класс, который был выделен для отдыха наблюдателей.

Говорившие с ней пошли к выходу – они проголосовали. Семерчук подумал, что приезжие из Галиции хорошо подготовились к референдуму, в смысле, пропаганды национализма. А партия – все более и более становится мальчиком для битья – во всем виноваты коммунисты.

Семерчук, не торопясь, объезжал избирательные участки. Все было нормально, нарушений не было. Единственно, что бросалось в глаза, в отличие от прошлых лет, люди были морально напряжены, веселости не было – такой референдум угнетал людей – как понять, что поставлен вопрос о сохранении Союза? Еще недавно все казалось незыблемо крепким, и такой вопрос еще недавно не мог даже придти в голову. А сейчас, понурив голову, люди шли сохранять ту жизнь, которая у них сложилась за десятки лет их обывательской жизни. Где партия – защитница народа, создатель Союза? Ее как будто нет. Зато много на участках лиц, провозгласивших себя демократами. А на самом деле их немного, в несколько раз меньше чем коммунистов, но они сумели сконцентрироваться в нужный день, в нужном месте и их влияние на народ растет.

В машиностроительном институте на участке Семерчук встретил Володю Семиструя. Он сидел на стуле, рядом со стендом о «Молодой Гвардии». Но люди на стенд не обращали внимания, и поэтому Володе оставалось сидеть. Увидев Семерчука, он встал со стула, но не пошел навстречу, а стал ждать на месте, немного расставив руки. Ничего не оставалось делать, как пойти к нему. Они знали друг друга со студенческих лет, хотя Семиструй учился на три курса старше.

– Добрый день! – поприветствовали они друг друга одинаково и почти одновременно.

– Что ты здесь пропагандируешь? – Спросил Семерчук.

– Сам видишь… Правду о «Молодой Гвардии».

– А разве это правда?

– Я работаю сейчас в архиве КГБ, и там имеются материалы о том, что подпольную организацию создали патриотические силы Украины, – Семиструй осторожно обошел термин «националистические», заменив его словом «патриотические».

– Ты ж был коммунистом, работником комсомола… – Семерчук хотел далее сказать и как ты пошел против партии, но Семиструй его перебил.

– Я и сейчас коммунист, – и увидев удивленный взгляд Семерчука, пояснил, – в рухе не требуют обязательного выхода из партии или другой организации. Сейчас все партии и организации работают на перестройку. Так что мы все находимся в одной упряжке.

Семерчук только и смог возразить:

– Только вы кони пристяжные, и все норовите увести повозку в сторону от дороги, в кювет.

Он все же попрощался с Семиструем за руку и поехал дальше.

В одной из школ, где находился избирательный участок, Семерчук увидел Олю Кирисову. Она стояла в стороне от столиков и разговаривала с неизвестными Семерчуку женщинами. Но, увидев Романа, она широко улыбнулась ему, и черные глазки заманчиво замерцали при виде знакомого мужчины. Она отошла от собеседников и быстро пошла к Семерчуку. В ответ он радостно улыбнулся ей.

– Привет! Ты тоже наблюдатель?

– Привет! Да! Все демократические силы брошены на чистоту проведения референдума.

Семерчуку не понравилось, что говорит она о демократах, но спорить он не стал. Оля стала городским депутатом и на сессиях совета отличалась тем, что пока требовала демократических перемен в городе, но скоро объявит себя ярой антикоммунистской и галицийской националистской. Она не говорила, что защитила диссертацию о коммунистах, а скромно поясняла, что ее диссертация по истории балканских стран. Из всех видов проституции, политическая оплачивается наиболее высоко.

– Что-то мы редко стали с тобой видеться… – произнес Роман.

– Так ты не звонишь, ты весь в работе. Не можешь выделить часок-другой для меня.

У Семерчука неожиданной волной прокатилось в душе чувство страсти к Оле, и он лихорадочно стал думать о том, где бы уединиться с Кирисовой. Но пока конкретного места придумать не мог:

– Да я бы нашел часок-другой для тебя, но, я знаю, ты сейчас круглосуточно занята политикой.

– Есть и такое, но не круглосуточно. Меня выдвигают в депутаты самого высокого уровня.