Последняя любовь Хемингуэя

Он вспомнил, – три раза с ним бывало такое в больнице. Несколько дней назад с Мэри… Но этот момент не хочется вспоминать. К тому же, жена – не в счет.

–Что можно рассказывать о прошлом? Тогда я защищал вашу страну от немцев и австрийцев. Был ранен. Лежал в госпитале. Влюбился в медсестру…

–Итальянку?

–Нет. Американку, но немецкого происхождения.

–И ты ее любил?

–Да. Как не любить человека, который спасает твою жизнь? К спасителю прирастает душа, а мозг превращается в ее придаток.

–Ты встречался с ней в больничной палате?

–Да. Где ж еще? Я тогда не ходил, был прикован в прямом смысле к постели. Ноги были перебиты осколками мины и пулями пулемета. Так вот. Медсестра у меня дежурила в палате. И мы не спали с ней целые ночи. Так я лечился.

–А как ее звали?

–Агнесс.

–Как и меня, на букву «А». У нас с ней совпадение первых букв имени. Не случайно. Ты на ней не женился?

–Нет. Она была старше меня почти на десять лет и считала стыдом для себя, выйти замуж за девятнадцатилетнего мальчишку.

–Глупая она!

–Нет – правильная. Она была старше меня.

–Снова совпадает, только наоборот. Мне столько же лет, как было тебе тогда.

–Да. Все в нашей жизни повторяется. Первый раз, как комедия, второй раз, как трагедия.

–У тебя сейчас трагедия. А у меня пока комедия. Выходит так?

–Нет. Я неправильно все сформулировал. У нас с тобой сейчас феерия. Начало сказки с неизвестным концом. Хотя конец всех сказок известен. Они заканчиваются свадьбами. – Он глубоко вздохнул.

–Как я хочу, чтобы сказка была без конца. Без свадьбы…

–Сказки рано или поздно заканчиваются. И у них всегда хороший конец… Жаль, что у меня в палате нет виски или вина. Сейчас бы выпить и все забыть.

–Тебе больно вспоминать прошлое?

–Нет.

–А что тебе больно вспоминать?

–Войну. Всех знакомых и друзей, не вернувшихся с нее. Когда я вспоминаю об этом смертельном копошении людей, то мне всегда хочется выпить.

–Я не буду больше напоминать тебе о том, что тебе больно. Поверь мне?

–Верю, дочка. Но ты напоминай. Иногда нужно выговориться болью.

–Не буду. Обними меня, Папа? Крепко-крепко! Так, чтобы дух захватило у меня, у тебя и забудем все, что было и есть вокруг нас. Сильнее! Сделай и мне больно, как было тебе больно в ту войну. Я хочу быть с тобой одним целым…

–Не надо «больно». Не проси. У войны боль особенная, на всю жизнь… Радость моя…

Он крепко обнял ее руками и почувствовал гибкое, а главное, молодое тело. Оно трепетало от внутреннего напряжения, и готово было взорваться радостью жизни. Он положил тяжелые ладони на маленькие упругие груди и поцеловал их. Тело взорвалось торжествующим счастьем…

Она забыла об изумрудах и не сказала о них Папе.

Утром за Адрианой приехал Джанфранко, и она ушла. Договорились, что вечером придет опять. Целуя на прощание Хемингуэя, она произнесла:

–Не чувствую губ. Кажутся огромными пирогами. Заметно, что они распухшие?

–Да. Сразу видно счастливые губы.

Когда она ехала с Джанфранко в машине, тот сказал ей:

–Ну, ты, сестра, даешь! Никогда бы не подумал такое о тебе. Влюбилась что ли?

–Да, Франки. – Адриана любила своего брата и не считала сейчас нужным скрывать от него происшедшее. Да он и сам давно догадался. Все-таки на два года старше ее.

–Он же старик?

–Я его все равно люблю.

–Люби, раз он нравится тебе. – Он помолчал, а потом попросил сестру. – Ади, ты напомни ему о машине. Он обещал ее мне подарить. Чтобы не забыл.

–Ты же вчера слышал, что она твоя. И как ты решился променять меня на машину?

–Я тебя не менял. Он сам предложил мне ее. Только с условием, чтобы я тебя сюда привез. Наверное, не хотел, чтобы ты ехала поездом. – Просто объяснил Джанфранко, добавив насчет поезда от себя. – Ты ж сама собиралась приехать в Падую, навестить его в больнице. Я только тебя привез сюда. Да, он еще попросил, чтобы я не говорил ничего о тебе мисс Мэри.

Адриана потерянно склонила голову и с горечью произнесла:

–Вы используете меня, как семейный капитал. Старик, как ты о нем выразился, намного чище и благороднее нас.

–Не сердись, Ади. Ты ж еще обещала сделать меня писателем. Вернее, обещала помощь Хемингуэя.

–Для этого надо быть Хемингуэем!

9

Весь день Хемингуэй находился в возбужденном состоянии. Сиделке приказал вызвать парикмахера, который немного привел в порядок обожженное лицо. В крайнем случае, убрал клочья щетины с лица. С большой осторожностью, но с удовольствием, принял ванну. Врачи отметили заметное улучшение состояния здоровья. Было ясно, что Хемингуэй переборол свою болезнь.

А потом он взял лист бумаги и, сидя в кровати, стал писать. Он знал, о чем сейчас будет писать. Сюжет не вымучивался, как часто с ним бывало, а ограненным алмазом лежал в его голове – драгоценность, пока недоступная другим. Сюжет органично вытекал из событий трагической охоты, его душевных метаний, событий сегодняшней ночи и девушки, способной принести себя в жертву, ради любви… Но для кого жертва? Здесь была неясность. Но эта проблема прояснится в ходе работы.

Хемингуэй писал последний рассказ в своей жизни. Больше рассказов он не сможет написать. Концентрированность происшедших с ним событий в последнее время требовала именно такой формы выражения.

И он начал работать. Писал, зачеркивал ненужное и лишнее. И, снова писал. По-новому.