Лабиринты времени

Но, как ни старался славлич, не мог он забыть пойманный им взгляд Йорки, брошенный на раненого иирка. И этот стыдливый румянец, выступивший на её щеках. И то, что несколько дней не отходила она от чужака, излечивая его раны. Каждый раз, проходя как бы случайно мимо её избы, он заглядывал в узкие щели между брёвен и видел, с какой заботой и нежностью девушка протирала израненную грудь ненавистного ему соперника целебным раствором, а затем смазывала тёмной мазью. Как ему хотелось, что бы медведь подрал его, а не этого болотного дикаря, что бы у его ног сидела возлюбленная, что бы её руки нежно дотрагивались до его груди!

Вытерев руки о полы рубахи, Койву оглянулся и пошёл к лесу, в сторону, где скрылся из виду Ратибор.

Тихо ступая по мягкой траве, вскоре он заметил мелькающую между деревьев мохнатую куртку и остановился.

А что дальше?

Ну, подойдёт он к нему, скажет, что б убирался прочь из деревни и тот его послушает? Или… Что сказать ему? Что б оставил Йорку? Какой дурак! Даже не знает, что сказать. А, может, просто набить ему морду? Нет, точно дурак! Он и руку поднять не успеет, как этот мужлан наваляет ему самому по самые…

Койву посмотрел вперёд, туда, где недавно мелькнула фигура Ратибора, но ничего, кроме листвы не увидел.

Ну вот, теперь и думать не надо. Пока думал, тот и ушёл. Ну почему он такой не расторопный?! Сколько раз повторял себе: задумал- делай.

Чья-то рука больно схватила Койву за плечо и славлич, почувствовав лёгкую дрожь, возникшую в коленках, испуганно повернул лицо и столкнулся взглядом с опущенными на него суровыми глазами Ратибора.

«Ну вот, допрыгался! – подумал он.– Срам-то какой! Чуть в штаны не наклал, – добавил он, чувствуя, как холодная испарина предательским ручейком потекла по его спине.– Сейчас наваляет. Этот долго думать не будет».

Но, к его удивлению, Ратибор отпустил его плечо и просто спросил:

–А ты чего здесь? Гуляешь, али как?

Судорожно сглотнув подступившую к горлу слюну, Койву расслабленно опустил плечи и, пряча глаза и заикаясь, пробормотал:

–Да я это, того… К реке шёл. Во, – вытянул он измазанные навозом руки, – смыть надо.

–А!– протянул иирк, поведя носом . – А я думал, за мной следом идёшь. Вот и решил спросить, чего надо-то?

–Да не, я, – начал было Койву, но запнулся, глядя на изображение волчьей морды с клыкастой пастью и двумя, словно живыми, глазами на лбу Ратибора.

«Нет, такого ночью увидишь, точно душу богам отдашь», – подумал он и попятился в сторону селения.

–Эй!– засмеялся иирк.– Река – то в другой стороне!

Но славлич, уже не разбирая дороги, через кусты со всех ног нёсся к виднеющимся среди деревьев домам, невольно представляя себе, что могло бы с ним сделать это чудовище, уличив его во лжи.

Нет, милая добрая Йорка никогда бы не смогла полюбить этого зверя!

Как может он в ней сомневаться?

Так и продолжая оглядываться в сторону стоящего где-то там, в лесу, но уже не видимого Ратибора, Койву, отдышавшись, увидел, как по селению медленно идёт Йорка, плавно виляя округлыми бёдрами под тяжестью коромысла с вёдрами, расплёскивающими студёную воду крупными, сверкающими на солнце каплями на притоптанную траву.

Отряхнувшись и ещё раз обернувшись в сторону леса, как будто боясь, что Ратибор вот-вот схватит его из-подтишка, Койву успокоился и, восхищённо распахнув глаза, подошёл к девушке.

–Завтра к вечере, – потупив глаза, тихо сказал он, на что девушка, смешливо моргнув глазами, кротко ответила:

–И я приду… к тебе… коли хочешь.

Нет! Как он мог сомневаться в ней? Она любит его, любит, как и прежде!

Пытаясь скрыть улыбку, девушка хотела пройти мимо остановившегося славлича, но тот, наклонив к ней голову, прошептал:

–А не обманешь? – и увидел, как розовый румянец покрыл щёки стыдливой девушки.

–И венок сплету, – так же тихо ответила Йорка, быстро подняв и тут же опустив глаза.

–Так я ждать буду? – с надеждой спросил влюблённый у отходящей от него Йорки, любуясь ей плавно раскачивающимися под рубахой бёдрами.

–На вечере, у мовни!– крикнула, обернувшись, девушка и прибавила шаг, словно боясь, что кто-то ещё услышит этот разговор и пристыдит её.

…Один из рабов, спящих в тесной, продуваемой через широкие щели тёплым ветром хижине, высокий, худой мужчина с чёрными то ли от природы, то ли от копоти волосами, открыл тёмные глаза.

Через пальмовые листья на крыше хижины на него смотрели огоньки звёзд.

Мужчина встал и тут же другие рабы, почувствовав освободившееся пространство, так и не просыпаясь, закопошились и тут же заняли его.

Мужчина вышел и, закрыв глаза, вдохнул прохладный ночной воздух и оглянулся на Надсмотрщика, услышавшего шаги и тут же открывшего глаза и вскинувшего в намерении ударить потревожившего его сон невольника руку. Но, увидев того, успокоился:

– А, это ты, – пробормотал он себе под нос и, опустив голову, продолжил сопеть.

Немой, а именно так прозвали мужчину за неспособность говорить, был здесь уже лет пятнадцать, если не больше. Ещё мальчишкой привели его на рудники мыть песок. Но Хозяин обратил внимание на хрупкого смышлёного мальчика, выводящего замысловатые узоры пальцем на песке, и отдал его в кузню. Там паренька научили придавать оружию особый вид, разрисовывая и украшая рукоятки мечей и кинжалов. Он никогда не пытался сбежать, хотя такая возможность представлялась не раз, никогда не перечил, не буянил, как некоторые другие рабы и вообще был тихим и смиренным. А поэтому пользовался особыми привилегиями, как, например, эта, посидеть ночью на берегу.

Приблизившись к морю, Немой обхватив колени, сел на влажный песок и опустил ступни в прохладную воду, настолько прозрачную, что звёзды отражались на дремлющих на её дне разноцветных рыбках, прячущихся среди ветвистых кораллов и гладких камней в буро-зелёных слизких водорослях.

Высоко в небе шаловливо моргнула своим глазом Полярная звезда и мужчина поднял полные грусти глаза в сторону далёкой родины.

…На лесной поляне, среди берёзовой рощи молодые славличанки вели хороводы солнцу. Их стройные светлокожие тела были украшены гирляндами свежесорванных цветов и длинные волосы струящимися прядями падали на плечи и грудь.

– Выходили красны девушки,

Из ворот гулять на улицу.

В круг к девушкам вышла с кипой цветочных венков в руке Йорка. Её отливающие золотом кудри спадали со стройной шеи к покатым плечам на высоко поднятую упругую грудь и жёлтыми змейками спускаются ниже, к тонкой талии и округлым мраморным бёдрам. Горделиво ступая, словно выставляя напоказ свою красоту, девушка прошла по кругу и вышла в центр. Подруги, тихо напевая, поднесли к ней тонкий платок и крепко завязали глаза:

– Выносили соловеюшку на рученьке,

Проходя по кругу, Йорка начала раздавать венки девушкам, которые те одевали на свои головы, не переставая водить хороводы:

–Посадили соловеюшку на травоньку,

На муравоньку, на цветы лазоревы.

Вскоре все венки были розданы и толпа красавиц щебечущей стайкой выбежала из леса и спустилась на берег реки к дымящейся там мовне.

Мовня – вместительное помещение из расставленных по кругу длинных стволов, накрытых шкурами и соприкасающихся вершинами, образуя отверстие, через которое выходил серый дым. Круглыми кольцами он поднимается в небо и, подхваченный игривым ветерком, поднимается выше и растворяется где-то там, у самых облаков, сливаясь с их мохнатыми шапками.

Стпрятавшиеся за деревьями молодые парни, тихо хихикая и переглядываясь, наблюдают за сбрасывающими с себя одежду девушками и, дождавшись, когда последняя из них скроется за шкурами мовни, ломают хвойные ветки и, спустившись к реке, прячутся в камышах.

…Посреди бани полыхает большой очаг, бросая огненные блики на шершавые поверхности шкур и кривой, наспех обтёсанный каркас мовни. Ёдкий запах ельника приятно щекочет ноздри, отчего то тут то там слышится звонкое чихание и подчихивание верещащих девушек. Прямо на жарких углях в железном чане булькает кипяток, то и дело намереваясь выплеснуться н копошащихся рядом славличанок. Белый густой пар, исходящий от чана, окутывает обнажённых девушек с порозовевшими от пара и дыма лицами, сидящих на расставленных по кругу деревянных брёвнах