– Так то же в нормальной стране, – соглашался собеседник. – А мы, в какой стране живём? – И сам себе отвечал: – Мы живём в коррумпировано-криминальном государстве. Ельцин, – кивнул на стену, за которой в нескольких километрах был Кремль,– всё сделал для этого.
– Да, для этого он сделал всё, – соглашался Дунаев и грустно улыбался. – И продолжает делать. Уже раздал и раздарил лучшие предприятия страны. Чёрт, какие-то Дерипаски, Вексельберги, Чубайсы, Абрамовичи, Потанины, Ходорковские, Гусинские, Березовские и прочие проходимцы. Слетаются, как мотыльки на свет.
– Нация известная, – кивал Шелковников. – Как только где-то халявой запахнет – они тут, как тут, как черти из табакерки являются. Что в 17-м году, что сейчас. Ещё десять лет назад я и предположить не мог, что столько у нас в стране проходимцев. Тут, знаешь ли, поневоле, Сталина вспомнишь. У тебя-то как, не воруют?
– Что ты имеешь в виду?
– Воровство и имею в виду.
– Где ты встретишь предприятие, чтобы работник что-то не утащил с работы? Тащат по мелочам, но кто на это обращает внимание.
– Да я не про такое воровство спрашиваю.
– Ах, вон ты о чём! Я ведь себе команду подбирал не воровать, – с обидой в голосе отвечал Дунаев, – а работать.
– И долго так рассчитываешь продержаться?
– Не понял?
– Я к тому, что в стае волков баран долго не проблеет. Тут, в Москве, это очень хорошо заметно.
– Да уж Москва обобрала матушку-старушку Россию. Похоже, сюда почти все проходимцы с бывшего Союза сбежались. И процентов семьдесят всех денег страны тут крутится. А на периферии нечем зарплаты платить, уж не говоря о пенсиях. И не платят.
– Ну, проходимцев и на периферии хватает. Иногда стыдно перед иностранцами. Никак они не могут понять, почему богатейшая в мире ресурсами страна с таким нищим и забитым народом? А ещё, почему у этого нищего народа цены перемахнули американские?
– А потому, что страна богатая, – смеялся Дунаев.
На кухне они просиживали далеко за полночь, и дело одной бутылкой вина иногда не кончалось. Но привычка рано вставать действовала безотказно.
– Так что не расстраивайся, Валера, – говорил утром за чаем Шелковников, – дольше проживёшь. Мы тут, в Москве, тоже первое время расстраивались. Да, знаешь, надоело. Плюнуть бы на всё, но ведь как-то надо жить. У тебя в Бронске квартира есть?
– У меня квартира в том городе, где я работал в управлении, осталась. А в Бронске я живу на квартире брата.
– Хорошая квартира?
– Где?
– Не у брата же.
– Нормальная, четырёхкомнатная.
– Вот и плюнь ты на своих местных уездных царьков и меняй квартиру на Москву. А работу мы тебе тут найдём. Кстати, ты, сколько там у себя получаешь?
– Средний заработок командира самолёта высшего класса плюс 20%. Таков договор.
– Не знаю, какие там у вас заработки, но здесь будешь получать много больше.
– Я бы, может быть, и ушёл, но меня ведь люди выбрали, а не назначали, как когда-то в управление. Пойми, Вадим, стыдно уходить. Перед людьми стыдно.
– А нервы себе трепать не стыдно? И ты пойми, что рано или поздно, если на твою компанию положили глаз, её приберут к рукам. Как – это другой вопрос. Скорее всего, обычным методом – всё развалят искусственно. Антимонопольного комитета у вас нет, а если и есть, то лишь на бумаге и выполняет волю тех, кто им платит. У тебя нет шансов отстоять компанию. Как это говорят: против лома нет приёма.
– Кроме другого лома.
– А другого лома, мой друг, у тебя нет. Так что подумай и принимай решение.
В самолёте Дунаев мучительно размышлял. Как он радовался, когда вернулся в Бронск. Ах, какое это непередаваемое чувство возвращения на родину! Здесь он родился, учился в школе, затем в авиационном институте. Здесь начинал работу рядовым инженером, затем стал начальником цеха, заместителем командира ОАО. Отсюда уехал в Академию ГА, после чего ему предложили работу в управлении.
В Бронск он вернулся с женой, две дочери ехать обратно отказались. Да и некуда, ведь квартиры тут давно не было. Сейчас дочери вышли замуж, завели свои семьи, квартира же там осталась бесхозной и старшая дочь сдаёт её квартирантам. Что ж, каждый делает свой бизнес, печально улыбнулся он. И вот эту квартиру и предлагает продать Шелковников и купить что-нибудь в Москве. Ну, теперь его устроит и двухкомнатная квартира. Но… снова уезжать далеко от родных с детства знакомых мест в пятьдесят лет непросто. Да и прикипел он всем сердцем к своему предприятию, к его людям. Он благодарен им за то, что когда-то из всех кандидатов они выбрали его.
Кстати о выборах. В руках у него ведомственная газета, в которой напечатана статья о резко отрицательном отношении к выборной системе вообще, и в частности в авиации. И не первая по счёту. Революционные преобразования Горбачёва в этом деле себя не оправдали, утверждал автор. Коллективы выбирают своими руководителями людей не требовательных, без достаточного опыта и умения руководства, без знаний финансового делопроизводства. Не оттого ли возросла аварийность, некоторые предприятия развалились, а другие на грани краха? Пора навести порядок в этом деле, утверждает автор, тоскуя по бывшим временам, когда руководителей назначали сверху.
Что ж, думал Дунаев, советская система назначений руководящих кадров в основном была совсем не плоха, тут нечего сказать. Тогда спрашивали строго, но ведь и давали всё необходимое. Нужно было только этим разумно распорядиться, что делали не все. Уж он-то знал об этом, работая в управлении. Сломалось, ну и чёрт с ней, ещё дадут. И давали. В каждом аэропорту он видел не один варварски раскуроченный какой-нибудь аппарат, проработавший всего три, два или даже один год.
А сейчас назначат человека, сколько с него не спрашивай – что он сделает, если ничего никто не даёт и всё буквально, любую мелочь, нужно покупать? Но ведь и денег никто уже не даёт. Даже на самое необходимое – безопасность полётов, которая стоит немало и на которую в нормальных странах тратится государство, поддерживая на нужном уровне. Так было и в Советском Союзе. Но не так теперь в России. Не оттого ли, уважаемый автор, и растёт аварийность? – мысленно спорил с ним Дунаев. Это первое.
А выбранные командиры, как правило, почти все работают честно и добросовестно, насколько можно работать в этой экономической клоаке и в этом финансовом беспределе. Многие бьются, как рыба об лёд, и не находя поддержки властей ни из центра, ни на местах в отчаянии уходят. А потом на них тычут пальцем: вот они развалили предприятие. И невдомёк им, что развалило и «забыло» эти предприятия само государство в лице его политических деятелей, которые не забывают только себя любимых. Всё остальное только следствие.
И о назначениях. В условиях дикого рынка и не менее дикой демократии вряд ли будут объективно назначаться (а, главное, отбираться) такие же компетентные люди, каковые были в советское время. Скорее всего, будут назначаться нужные люди. Это второе. И ради этого затеяна газетная шумиха части продажной прессы, которая, как панельная девка, готова лечь под первого встречного, но лишь под того, у кого больше денег.
Так думал Дунаев на высоте 11000 метров, возвращаясь из очередной поездки в Москву в министерство транспорта, где его поддерживали на словах, но почти ничего не делали практически. Да почему – почти? Вообще ничего не делали. Купайся ты там в своих делах в своём долбанном Бронске, как хочешь! Кстати, дела у тебя идут неплохо и нечего прибедняться. Вон компания с экранов телевидения не сходит. Заелись вы там, господа, заелись. На других посмотрите.
Шло самое золотое время ельцинского экономического бардака и беспредела.
––
Седьмого мая выдался тёплый, да нет, пожалуй, даже жаркий день. Праздник ветеранов, посвящённый дню Победы, был в самом разгаре. Столовая профилактория, переоборудованная под кафе была забита до отказа. За столами сидело более сотни ветеранов войны – бывших работников авиакомпании.
С приходом в предприятие Дунаева такие вечера организовывались ежегодно, и ветеранам это очень нравилось. Где ещё могут вот так собраться уже довольно старые люди? Тем более получить приличную денежную сумму, выдаваемую прямо здесь же в малом зале, где за биллиардным столом сидела девушка кассир. Стоило только подойти, назвать фамилию, расписаться и получишь деньги. Никаких документов она, кроме фамилии, ни у кого не спрашивала.
Ансамбль авиакомпании играл фронтовые песни. Недостатка спиртного, как и закусок, на столах не было, многие уже успели приложиться к рюмке не раз и с удовольствием стали подпевать. Некоторые завели оживлённые беседы, вспоминали воздушные и наземные бои, погибших друзей, взятие Берлина и другие военные операции. Но всё-таки общий настрой вечера оставался каким-то сдержанным, многие то и дело бросали взгляды на входную дверь, как будто кого-то с нетерпением ждали. И действительно они ждали. Ждали генерального директора Валерия Николаевича Дунаева, который всегда приезжал поздравлять ветеранов с праздником и никогда не опаздывал. Произнеся речь, он обычно подсаживался к кому-нибудь из знакомых фронтовиков и с удовольствием выпивал с ними несколько рюмок. А потом, когда веселье разгоралось, незаметно выходил из зала и уезжал на работу. Дальнейшее его присутствие уже было не обязательным. Ведущий программу праздника доводил её до конца обычно часа через четыре. К тому времени ветераны, изрядно наговорившись, наслушавшись поздравительных речей и загрузившись спиртным, уставали. Некоторые, несмотря на преклонный возраст, звеня орденами и медалями, лихо отплясывали, вспомнив фронтовую молодость. Но возраст брал своё. Скоро их рассаживали по автобусам и развозили по домам.
Сегодня Дунаев впервые не смог приехать на открытие праздника. Вчера пришёл приказ о ликвидации их территориального управления. Официальная мотивация – падение объёма работ и закрытие всех оставшихся приписных аэропортов.
Этим же приказом им вменялось перейти в подчинение бывшему территориальному управлению, а все нерентабельные аэропорты региона передать под юрисдикцию местных властей. Таковых насчитывалось более десяти. Это классифицированных, с искусственными взлётными полосами и ещё полтора десятка неклассифицированных, типа Ак-Чубея, рейсовых полётов в которые уже давно не было. А уж что с ними будут делать местные власти – никого не волнует. Аэропорты мелкие они без особого труда передали местным властям ещё год назад, а большие оставили, предварительно законсервировав оборудование.
Но содержать их авиации, терпя ежемесячные убытки, нет возможности. И вообще-то это решение правильное. Да вот беда, местные власти категорически отказывались брать их на свой баланс. Там ведь только с бетонными полосами сколько хлопот. Теперь приказ был подкреплён решением местных властей и тут уж хочешь – не хочешь, исполнять его придётся.
С самого утра он совещался с начальником приписных аэропортов, как лучше и быстрее это сделать, куда девать оборудование и технику. Решили: всё, что можно продать на месте – нужно продать, радиооборудование – вывезти, ну а сами здания и сооружения передать местным властям и закрыть этот вопрос в течение месяца.
– Сколько сил, средств и труда стоило, чтобы открыть эти аэропорты! – вздохнул начальник приписных аэропортов. Сам бывший лётчик, он прекрасно знал, что значит аэропорт для горной и малодоступной местности, особенно зимой. – Эх, встал бы сейчас Бобров да посмотрел, что делают с плодами его трудов! Ведь это он всё пробивал и строил.
– К сожалению обстоятельства выше нас, – печально улыбнулся Дунаев. – За символическую плату, как было в СССР, сейчас пассажира не повезёшь. – А за нормальные деньги – увы, не получится, у народа их просто нет. Да и откуда им взяться, если по три-четыре месяца не платят ни зарплат, ни пенсий. Просто поразительно, как люди выживают в такой обстановке? Да и летают ещё. Вот посмотри, – подвинул он сводку, – заграничные полёты увеличиваются ежемесячно. Ну, это конечно, челноки. Крутятся как-то.
– Почти у каждого городского жителя есть родственники в деревнях. Оттуда и везут продукты питания. А что ещё нашим людям надо?
– Ну, если так – тут никакой дефолт не страшен.
– А в деревнях его многие и не заметили, особенно там, где живут почти, что натуральным хозяйством. У меня у самого старики в деревне, так они месяцами в магазин не ходят.