На изгибе небес

– Ну и экипаж у меня догадливый, – обиженно вскинул голову Кандыба. – Все догадываются, а я – нет. Тогда объясните, в чём дело?

– Кто у нас на показания курса смотрел и утверждал, что он точен?

– Ну, я смотрел, – с вызовом ответил радист. – Я ближе всех к кабине сидел. И курс был точен.

– Да ведь он бы был одинаков, куда бы мы ни летели, так как прибор командира, на который ты смотрел, был заблокирован. И потому ты говорил нам этот курс. Так оно и было. На самом же деле мы уклонялись влево.

– А чего же тогда автопилот делал? – переведя взгляд с радиста на штурмана, спросил Ерёмкин. – Он что же, не включён был? Кто же шесть часов самолётом управлял? Ни хрена не понимаю!

Все головы повернулись к Жукову.

– Автопилот включал я, – помолчав, ответил тот, – но он был плохо откорректирован по крену и уводил влево на 0,5-0,8 градуса в минуту. За короткое время для глаза это незаметно. А мы были уверены, что курс точный, ориентируясь на прибор командира, который был заблокирован. Вот и всё!

– Твою мать! – выругался Кандыба, поняв, как получилось, что они, отмахав больше двух тысяч километров, вновь прилетели к точке вылета.

– Выходит, я курс-то верный говорил, – сказал Корецкий. – Подтверди, кочегар?

– А, ну вас всех к чёрту! – отмахнулся тот. – Все виноваты, кроме меня. Моё дело – моторы. А они ровно гудели…

– А моё – связь, она тоже работала, а…

– Что – а? Что – а? – привстав, зарычал вдруг Кандыба. – Кто ещё не виноват? Конечно же, я один виноват! Я один. Так в документах написано.

– Перестань, командир, – урезонил его Жуков, – все мы виноваты. А, в общем-то, чудовищное стечение обстоятельств.

– Спишут с лётной работы – куда пойдём? – вздохнул механик. – Я-то и на земле могу гайки крутить, не пропаду.

– Вас не спишут, а меня – точно спишут, – успокоил всех Кандыба. – Ну и пусть, налетался уже…

– Тебя, боевого командира, Героя Союза не спишут, – возразил Жуков, даже из партии не выгонят, строгачём отделаешься. Ну а выгонят – не велика беда.

– Да меня в грузчики без партбилета не возьмут, – хмуро улыбнулся Кандыба. – Видел я, как особисты в войну хороших ребят увозили. Тех, кого за промахи в боях партийного билета лишали.

– Сейчас время другое.

– А, может, прикинемся, что ничего не поняли? – предложил штурман, – вряд ли что комиссия докажет, самолёт исковеркан. Мол, поняли, что не туда летим, когда снова паковые льды увидели. Что скажешь, командир?

Кандыба молчал. Он, подполковник дальней авиации, Герой Советского Союза будет врать и изворачиваться перед инспектором? Зачем? Ради чего? Как только их вывезут отсюда – если, конечно, вывезут – он поедет в Москву к командующему ВВС, который был у них когда-то комдивом и снова попросится на военный самолёт. К чёрту эту Арктику с её холодами, льдинами и белыми медведями!

А может прав штурман? После такого удара никакая комиссия не докажет, что приборы были исправны. Не нарочно же они такое сделали! Действительно, чудовищное стечение обстоятельств. Сотни раз до них это делали – и ничего. А тут и прибор не включили, и солнца не было, иначе бы сразу поняли, что не туда летят, и автопилот толком не откорректировали. Кто же главный виновник случившегося? Опытнейший полярный лётчик Жуков? Штурман Белоглазов, не менее опытный? Он, командир? Или все понемногу? Нет, так не бывает. Впрочем, чёрт возьми, за всё несёт ответственность командир. Ему и отвечать за разбитый самолёт и всё остальное.

– Вот что, друзья! – поднял он голову. – Врать комиссии я не буду, расскажу, как было.

– И про это самое? – ахнул Ерёмкин.

– Неважно, что мы в салоне делали. Кстати, там мы играли в карты. Обедали, а потом в карты играли. А карты-то есть у кого?

– Всегда с собой вожу, – сказал Корецкий.

– Так вот, в подкидного дурака мы играли. Все поняли? Что бы мы в салоне ни делали, результат был бы одинаков – оказались бы здесь.

Все молчали, что означало полное согласие с командиром.

– А ведь говорила мне когда-то мамочка, чтобы я в Арктику не улетал, – встал Ерёмкин. – На материке, если упадёшь – не обидно, всё-таки земля. А тут, тьфу! Сплошные льды да три версты воды под тобой. Пойду, туалет поищу среди льдин.

– Не примёрзни, – напутствовали его.

– На всякий случай паяльную лампу возьми.

– Да идите вы все, юмористы! – и Ерёмкин исчез в разрыве фюзеляжа.

Не прошло и пяти минут, как он вернулся возбуждённый и заорал:

– Мужики, я собачий лай слышал!

Услышать в ледяных просторах собачий лай мог только сумасшедший. Как на такового на него и посмотрели.

– Спорим, что не смешно? – сказал штурман. – На всю твою канистру?

– Честно говорю, среди рапаков собаки лают!

– Плохо дело, – сказал Жуков. – Ты, часом, дядя, не спятил? Всё же головкой об автопилот-то… хотя… медведи лаять не умеют.

– Ракетницу, быстро! – распорядился Кандыба.

Все уже поняли, откуда тут могут быть собаки. Со страшным грохотом и шипением ракета ушла в воздух. Выстрелили подряд три раза. Прислушались и довольно отчётливо услышали собачий лай. А потом ответно из-за дальних торосов взлетела ракета.

– Выходит, дотянули до СП? – обрадовался Корецкий.

Все обрадовано загалдели.

– Скажите командиру спасибо, что он любит на льды смотреть. Если б не он, когда бы ещё спохватились, что к чёрту на кулички летим.

В торосистом льду за час иногда можно пройти несколько сот метров, путь невероятно труден. Туда не лезут даже медведи. Только через три часа поисковики вышли к самолёту.

– Ребята, вы же домой улетели! Как здесь-то снова оказались? – удивлялся заместитель начальника экспедиции. А мы видим, самолёт снижается, а звука нет. Сразу поняли – беда. Радио с базы-то мы уже о вас получили. Вы же три километра до нас не дотянули.

– Ведра бензина не хватило! – сокрушался Ерёмкин.

На СП их разместили, как дорогих гостей. Через сутки прилетела комиссия. На месте падения порешили: самолёт восстановлению, а, значит, и эвакуации не подлежит. С него будет снято всё, что имеет ценность, остальное останется там навсегда.

– Считайте, что вам повезло, – сказал председатель комиссии. – Если бы упали дальше от СП да не так удачно, вас могли бы и не найти. Хотя сейчас и не тридцатые годы, но вспомните Леваневского.

Экипаж Леваневского знали все. Он пропал без вести в Арктике, в конце тридцатых годов при перелёте в США. Много лет периодически возобновляются поиски экипажа и самолёта, но всё безрезультатно. Арктика лучше любой разведки умеет хранить свои тайны.

Кандыба и сам понимал, что им повезло. Повезло, что сейчас лето и стоит хорошая погода. Но именно они-то и стали косвенными виновниками происшествия. Ведь ночью и в плохую погоду никто бы из кабины не ушёл. А значит, вовремя бы заметили и уклонение от трассы, и не включённый прибор левого лётчика.

Через пять дней он попутным самолётом улетел в Ленинград, в управление полярной авиации, где без волокиты и проволочек предстал пред очи большого начальства. Начальник управления боевой генерал и прекрасной души человек – выслушал его, не перебивая.