Смерть офицера

– Нормальный, даже очень выразительный – юргамышский. Моя бабушка умела красиво разговаривать, деда я не помню. Лучше грязных матерков. Говорят, от курящих женщин дурно пахнет. А как воняет от словесных хамов!? Нам с Юрой нравится, мы и начали развлекаться. Вошло в привычку. Витя тоже не аркался.

Татьяна Юрьевна что-то хотела добавить, но только приоткрыла ротик. Ее смуглое личико вдруг потеряло спокойную озабоченность, появилась несвойственная ей нервозность. Она как будто спохватилась, взгляд становился все более колючим, черты лица обострялись. Наконец, взяла себя в руки. Поджала губы, сурово процедила:

– Вы слишком навязчивы. Копаетесь в моей личной жизни, но я, как вам известно, не совершала убийство. – Она потеряла интерес к беседе и решительно поднялась. Посмотрела поверх стола на стену. – Зачем-то портрет Дзержинского повесили, будто у нас мало убийц. Как все опротивело! И эти дурацкие вопросы…

– А вы мне голову заморочили своим говором юргамышским. Мы современные люди. Все воспитывались на Пушкине, так изъясняйтесь нормальным языком. Есть писатели, сами знаете… пишут на каком-нибудь древнем наречии, чтобы умней выглядеть. И читают их только краеведы и лингвисты. Правда, тоже удивляются, как это современный автор не научился литературному языку.

– Извините, у меня особенное отношение к допросам и работникам прокуратуры. Есть у них дешевый и доступный способ обрести власть над людьми. Так ведь ума не надо, достаточно иметь полицейскую форму и оружие. Бандиты давно раскусили и берут напрокат или устраиваются в полицию. Потом удивляемся, откуда берутся оборотни в погонах. Где волчий рот, а где и лисий хвост. Теперь и не поймешь, где бандит и кто такой законный представитель власти. Легко перепутать, – усмехнулась Федорова. – Или все в одном лице.

– Понимаю, – развел руками сыщик. – И вы простите! Никто вас не подозревает, идет необходимый сбор информации. Даже напротив – я вам сочувствую. Понимаю, как с потерей подруги обеднел для вас мир. Кстати, в каком дворе подрабатывает ваш муж?

– По местожительству Лены. Так я пойду?

– Да, премного благодарен!

Степан Михайлович удрученно посмотрел вслед Федоровой. За время беседы не увидел он в ее поведении хоть какой-нибудь озабоченности. Потеряла подругу, но не стала растрачивать силы на пустые переживания, сразу переключилась на текущие дела. И сама появилась, только чтобы ей не досаждали. Похоже, в гибели Кондаковых есть скрытая закономерность. Не какая-нибудь космическая, а на бытовом уровне. И непременно касается близкого окружения.

Полдень.

Состояние Алексина можно определить всего одним словом – это неопределенность. И сколько он не бороздил пальцами редеющие на затылке волосы, настроение не улучшалось. Причина в отсутствии какой-либо существенной зацепки. Круг знакомых семьи определился, но все отношения не выходили за пределы деловых связей, хотя характер двойного убийства приводит к мысли о слишком личностных разногласиях. О бывшем муже совсем нечего сказать. Так, сам по себе. Занимался своими делами, что-то было у него на уме, но внешне не проявлялось. В последнее время оба оказались изолированными от внешней действительности, интересы замыкались на личных взаимоотношениях, связанных с надоевшими упреками и, в общем-то, мирным разводом. Так выходило со слов Татьяны Федоровой, а в результате нет хотя бы одной реальной версии. Экспертиза, проделанная ранее по инициативе Довганича, тоже ничего не добавляла, и без нее понятно – преступник проник через окно. Возможно, рассчитывал застать хозяйку одну. Цель не прояснилась, но появление двух трупов – дело случая. Будто злой рок удосужил Виктора Кондакова явиться к бывшей жене именно той злополучной ночью. Вещи не тронуты. А надругательство?.. На лбу женщины вырезано слово – как подпись под добросовестно выполненной работой. Для кого и зачем? Муж попал под горячую руку. Женщине все равно, а свидетелей, конечно, не могло быть. Только психическим расстройством можно объяснить факт неоправданного глумления. Глумление… Все религиозные секты, проводящие обряды с жертвоприношениями, тоже нельзя назвать нормальными, но интересы Кондаковых так далеко не распространялись. Их-то уж точно нельзя назвать сумасшедшими.

Вопросы возникают непреодолимым частоколом, затмевают белый свет, вызывают уже знакомые, и до отвращения склизкие, сомнения насчет своей профессиональной пригодности. Он уже физически ощущал на себе сочувствующий взгляд Люсеньки, слышал ее иронию в его адрес: Опять Степочка размечтался, а воз и ныне там. В любом случае она воздействует на него отрезвляющим образом, приземляет необузданную фантазию. Оперировать надо только фактами, вот. Прямо-таки, факты!? Есть только трупы. Надпись тоже ничего пока не значит, может быть, сделана для отвода глаз – как раз для таких фантазеров, как Алексин.

Обычно, в периоды психологического дискомфорта, Степан Михайлович искал душевное успокоение в окружающей природе, но и здесь не увидел утешительных признаков. После внезапного ливня запотели окна, на подоконнике коварно разрастался прозрачный ручеек. В такие минуты важно сохранить спокойствие, раскованность в мышлении, чтобы не растерять хоть какие-то интеллектуальные наработки.

На первых этапах всех своих расследований он, как правило, уединялся, всегда замыкался на интуитивном мировосприятии. Пытался нащупать причину дисгармонии в воображаемом, более или менее правдоподобном, развитии событий, потом прикладывал усилия для их объяснения. Теперь мышление становится хаотичным из-за множества белых пятен. Объективно существует какой-то фактор, незнание которого и разрушает всякое логическое построение. Офицер?.. Знать бы, где искать. Пока ясно одно, такие преступления случайными не бывают.

Городской телефон прозвенел угрожающе громко. Степан Михайлович испуганно схватил трубку, но быстро пришел в себя. Ничего страшного уже произойти не может, а его защищают родные стены. Надо же было так погрузиться в работу, что даже воображаемые сцены стали частью окружающей действительности. Сделал пару глубоких вдохов, и в голосе появились увереренные интонации.

– Да!? Я слушаю… Что ж, Дмитрий Васильевич, буду рад выслушать вас… Жду!

Последнее слово прозвучало по-мальчишески восторженно, потому что ему повезло. Только он отчаялся, и – нате! Появляется свидетель или еще там кто, предлагает доверительную беседу, открывающую новые факты из жизни Лены Кондаковой. И природа пролилась – уже солнечными лучами, даже ручеек на подоконнике замер, боясь войти в конфликт с мировой гармонией. Самое время для доклада главному своему оппоненту – дорогой Люсеньке. Он взял под мышку папочку и бодро зашагал на кухню, одновременно выполняющую функцию бухгалтерии. В центре расположился обеденный стол, а в углу удобно разместилось место для бухгалтера. Приятно смотреть на милую женушку, занятую не какой-нибудь ерундой, а серьезным квартальным отчетом. Ладно бы только отчет, но по кухне разносится аппетитный запах борща. Да, у каждой уважающей себя фирмы есть своя кухня, не только решающая организационные и экономические вопросы, но и удовлетворяющая очень даже плотские запросы. Жаль, сотрудники не оценят – все разбежались по делам.

– Дивлюсь на тебя, Алексин, – не отрывая головы от бумаг, пробормотала Людмила. – Вроде обычный человек, а послушаю, так сразу хочется всплакнуть. Давай, докладывай! Что у тебя?

– Полная распутица! – бросив взгляд за окно, твердо заявил Степан Михайлович.

Она повернула к нему раскрасневшееся личико, обрамленное золотистыми локонами, устало распрямила хрупкие плечи – как бы сбрасывая груз повседневных забот. В глазах заискрился веселый огонек.

– Ты что, книжки пишешь? Аллегории на мне проверяешь… Ну и как, версию сочинил? Хотя… – Люсенька безнадежно махнула ручкой. – Ладно, через полчаса приходи обедать! А работа… пару дней пофантазируешь – потом расскажешь. Со-чинитель!

Все! Закончу дело и уйду из профессии, – в который раз подумал Степан Михайлович, широко шагая по коридору. Обидная ирония жены не выходит из головы, болезненно сказывается на самолюбии. Хотя обижаться на Людмилу не стоит, она соответствует его вкусам и любому расследованию придает особую пикантность и романтичность. Как говорится, на ловца и зверь бежит – что не клиент, то обязательно какая-то семейная неразбериха. И Людмила понимает, как раздражают пустые болтушки, всегда говорит по существу. А может, она права, надо активнее включаться в работу? Меньше аналитики, больше практики. В ответ на критические выводы у входной двери весело отозвался колокольчик. Степан Михайлович бросил взгляд в сторону просторной прихожей, легко заменяющей холл, и увидел невысокого кругленького человечка. Отутюженный до блеска, с холеным бесцветным лицом. Точно такими же показывают по телевизору высокопоставленных чиновников. С виду властный и самоуверенный. Смотрит водянисто – исподлобья. Тоже изучает Алексина.

– Вижу, агентство не процветает, – буркнул посетитель, протягивая руку. – Петров… Дмитрий Васильевич!

– Что не устраивает?

– Да вот… – Петров совершил круговое движение головой, провел рукой по облысевшей макушке. – Никакой эстетики.

Алексин неопределенно пожал плечами, пропустил Петрова в большую комнату, служившую ему кабинетом, прикрыл за собой дверь. Он не хотел показывать свою радость по поводу появления нового свидетеля и не торопился подводить итог кратковременному наблюдению. Пусть посетитель выговорится, речь – лучшая характеристика.

– Я очень заинтересован в скорейшем раскрытии преступления, – сходу начал Дмитрий Васильевич. – Ценил и опекал Леночку, как родную дочь. Для стимула не прочь выделить вашему агентству из своих фондов. Думаю, для достойного оснащения помещений будет самый раз. Со своей стороны хотел бы следить за ходом расследования, чтобы оценить проделанную работу и определить сумму окончательного вознаграждения – с премиальными, конечно.

– Делом Кондаковых занимается прокуратура. Чем вас майор Довганич не устраивает?

– Знаю эту прокуратуру. У них все поставлено на поток. По горячим следам ничего не нашли. Не ровен час, спустят на тормозах или еще чего похуже. Все какие-то подводные камни, скрытые интересы, а результат непредсказуемый… и не самый лучший.

После вступительной скороговорки Дмитрий Васильевич продолжил уже неспешно – с расстановкой, сознавая собственную значимость, не допуская возражений. Ясная, убедительная речь – продукт многолетней руководящей деятельности. И бог с ним! Спонсоры не мешают. За счет доброжелателей областное УВД обновило свой автопарк, а сам начальник пересел в новенький «Мерседес». Тихо и безболезненно для бюджета. Похоже, психологию тоже поменял – как бы отстранился от подчиненных, замкнулся в себе. Высокомерие и злая ирония – все, что осталось от прежнего начальника. Пора себя проверить! – подумал Алексин.

– Прямо-таки, премиальные! Ничто не сравнится с моральным удовлетворением, – блефанул Степан Михайлович, но тут же поправился. – Сами знаете, в последнее время стало дурным тоном оценивать совесть в денежном эквиваленте. Уж очень набило оскомину. Не подумайте превратно, но у меня премия ассоциируется со взяткой.

– Ну, не надо быть столь категоричным, и не будем опережать события, – движением руки остановил Дмитрий Васильевич. – Всему свое время, премию тоже надо заработать. Вы уже встречались с моим представителем. Так чем лично я могу помочь на данном этапе?

– Елена Владимировна могла проговориться о личных проблемах. Например, там… семейных конфликтах или еще о чем. Наконец, ее окружали самые разные люди, а некоторые нюансы в отношениях могли бы послужить поводом для серьезных поисков.

– Какие лю-юди! – недовольно скривил физиономию Петров. – Их мало осталось. Вокруг невежественный проституированный народ, лишенный исторических корней, одержимый жаждой личного обогащения.

– Прямо-таки! А себя кем считаете?

– Я не исключение, и других в высшем руководстве быть не может. Мы как-нибудь покалякаем на эту тему за рюмкой хорошего коньяка. Теперь этот разговор выглядит неуместным.

– Да, но Лена с такими, как вы, общалась.

– Ее власть и деньги не привлекали, она держалась в стороне от крысиной возни. Ей просто надо было перед кем-то выговориться. Часто обижалась на бывшего мужа… В ее дворе частенько собутыльничают бомжи, их тоже нельзя исключать. Мало ли что в голову взбредет. Сами знаете, на что способен вороватый, опустившийся до подворотни, народ.

Кажется, благожелатель долго сдерживался, а теперь его прорвало. Люди в общей своей массе привыкли сидеть на шее у государства, в погоне за длинным рублем теряют свои квартиры, часто промышляют воровством, нередко идут на убийство. Еще немного, и Дмитрий Васильевич предложит вместе вылавливать негодяев, а именно – бомжей. И Степан Михайлович все более симпатизировал гражданской позиции свидетеля, не приемлющего общественного равнодушия, хотя понимал поверхностность восприятия. Для объективной оценки будет время. Главное сейчас – спровоцировать эмоциональные проявления, лучше почувствовать глубину отношений странного свидетеля с погибшей женщиной.

– Чем подкреплялась ваша дружба с Кондаковой? – Он мысленно провел параллель между показаниями Федоровой и обещанным вознаграждением нового клиента.

– А, так – пустяки! Она проверяла работу очистных сооружений и сама помогала правильно оформлять документацию, я тоже в долгу не оставался – проявлял отеческую заботу.

– И только?

– Да! Несмотря на ее привлекательность. Тут уж, извините, возраст. Скрывать не стану, она всегда для меня ассоциировалась с мечтой. Вы понимаете, о чем я говорю? Без нее жизнь теряет смысл. Небольшая блажь, о которой она не догадывалась. – В подтверждение Петров огорченно покачал головой. – Не могу остаться равнодушным, и это все. Разрешите откланяться? Еще много дел, да и шофер заждался.

– Еще один вопрос…

– Слушаю!

– Вы что же, Кондакову продуктами снабжали? Это при вашей-то технической специализации.

– Не стану скрывать и выяснять, кто вам донес. Что было, то было, мелочность не в моем характере. А вы знаете, как меня на заводе прозвали?.. Крокодилом! В своем подсобном хозяйстве я только крокодилов не развожу. Справитесь с заданием, я ваше агентство завалю свининой в свежем и копченом виде.

На прощание Алексин благодарно пожал руку Петрову, поймал ответную улыбку. Удивительный человек, – подумал он. – Щедрый! И насчет бомжей правильно упомянул, как если бы специально изучал двор Кондаковой. Так или иначе появились вехи, можно начинать поиск безымянного Офицера.

Характеристика, данная Федоровой своему мужу, заинтриговала Степана Михайловича не на шутку. Конечно, сначала он не придавал особого значения Юре Федорову, не выходящему из-под контроля жены, но после ухода Петрова интуитивно почувствовал связь дворника и бомжей. И как иначе, если каждый день встречаются на общей территории, уже по определению они обязаны соприкоснуться друг с другом. Очень возможно возникали конфликты из-за небрежного отношения к результатам работы дворника, то есть появлялся повод для более тесного общения. То, что поначалу казалось размытым и неопределенным, стало выстраиваться в привлекательную схему. Фундамент для логического построения казался безупречным, и в голове сыщика начал созревать дальнейший план расследования. Он пока не мог определить в предполагаемой схеме точное место для мужа Татьяны Юрьевны, но фигура скромного водителя общественного транспорта вполне годилась для временного заполнения белых пятен. Наконец дворника можно рассматривать как возможного свидетеля самых различных событий, происходящих на территории двора, так или иначе влияющих на общую криминальную обстановку. Как не раскладывай, а в любом варианте объект полезный. Осталось за малым – это лично с ним познакомиться.

Как известно, инвентарь дворников хранится в специальных местах, на так называемых стоянках – маленьких каменных строениях, во множестве рассыпанных по городу. И дворники далеко от них не отходят – рядышком с метлой суетятся или пластиковые бутылки собирают. Но к встрече с Юрой Федоровым надо было подготовиться. Со слов его жены он не отличается общительностью, может дать от ворот поворот. Рабочий день подходил к концу, и Алексин поторопился в ЖЭУ – по месту расположения территории. Нашел мастера, отвечающего за порядок на данном участке, и быстро получил необходимую информацию.