Смерть офицера
Валера Жен
Официальное расследование зашло в тупик, и в частное сыскное агентство обращается уважаемый в городе человек. Поскольку сыщик по складу характера и воспитанию резко отличается от своих коллег из государственных структур, то и события разворачиваются не по привычной детективной схеме, а в романтическом жанре. Не остается без внимания и нравственный аспект, каким руководствуются в стране, ступившей на капиталистический путь развития. Сыщик делает неутешительные выводы общественной значимости.
Смерть офицера
Валера Жен
© Валера Жен, 2020
ISBN 978-5-4498-9004-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЕСТЕСТВЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ, НЕУДОВЛЕТВОРЕНИЕ
КОТОРЫХ НЕ ВЕДЕТ К БОЛИ, НО В КОТОРЫХ
ЕСТЬ НАПРЯЖЕННОЕ СТРЕМЛЕНИЕ, ПРОИСХОДЯТ ОТ
ПРАЗДНЫХ МНЕНИЙ; И ЕСЛИ ОНИ РАССЕИВАЮТСЯ
С ТРУДОМ, ТО ЭТО НЕ ИЗ-ЗА ЕСТЕСТВЕННОСТИ ИХ,
А ИЗ-ЗА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ПРАЗДНОМЫСЛИЯ
Эпикур
Пролог
Желание поговорить на эту тему появилось у меня с тех пор, как ты сказала: Можешь мне изменить, только чтобы я ничего не знала. Теперь меня гнетут сомнения: могу ли я относиться к тебе с тем же доверием, как это было с нашей первой встречи; можем ли мы считать себя неразрывными частями нашего общего целого, когда никто из нас не может стать объектом для притязаний кого-либо третьего. Не обнимал ли тебя другой мужчина, частично присвоив себе право на твою физическую оболочку? В таком случае, прикасаясь к тебе, я воспринимаю то, что должен ненавидеть и что оставило на тебе свои следы – запах враждебного мне существа и не смываемый отпечаток твоей измены.
Ты можешь понять меня. Я отличаюсь от примитивного животного пылом воображения и брезгливостью к моральной мертвечине, но, главное, – необходимостью самоуважения. Всегда жил с верой в искренние и сокровенные отношения, готовностью к великой самоотдаче. Но человек, сознательно обманутый в ожиданиях, проживший лучшие годы своей жизни по скрытному и нечистоплотному сценарию, казалось бы, самого близкого человека, неминуемо погибает как личность.
Сделал выписку из рассуждений Лескова по поводу «Крейцеровой сонаты». Нет никакого сомнения, что число мужчин, изменяющих женщине, превышает число неверных женщин. И женщины это знают; нет ни одной или почти ни одной рассудительной женщины, которая после более или менее долгой разлуки с мужем питала бы уверенность, что во все время этой разлуки муж остался ей верен.
Не знаю, что и думать. И как отнестись к совершившемуся факту? Лескову легко рассуждать, он холост. Не видит в браке слияния душ. Для него брак – определенное соглашение, в котором по договоренности распределяют обязанности и выполняют супружеский долг. Но я хочу любить возвышенную душу, а не только плоть во плоти. Плоть – это оболочка, которая может изменяться по собственному усмотрению, а душа, один раз покоробленная, уже не будет иметь первозданной чистоты и гармонии, и тогда остается соглашение или просто договоренность. И как можно любить душу, лишенную привлекательности? Есть физиологическая потребность, но нет любви. Расчет? Мнение Лескова слишком рассудочно.
А может быть, твои слова надо понимать как договор о взаимной уступке? Я не произносил подобных слов, так как знаю об их последствиях. Могу увлечь немало женщин, но они делят себя еще с кем-то. Ввиду духовной убогости и собственной несостоятельности ищут свежих впечатлений на стороне, сами не способны на творческое созидание и щедрость. Нет в них светлой открытости, отсюда невозможность полного единения и, как следствие, ощущение непристойности и нечистоплотности. Я тебя оберегал – это то, что ты называешь ревностью. Не хотел допускать пошлости, чтобы сохранить чистоту и свежесть наших чувств, без которых невозможно выстроить божественный храм. Так просто и понятно – духовная и душевная божественность.
Ты как-то сказала, будто тебе некогда заниматься изменами, много времени уходит на ребенка. Наверное, ты искренне хотела меня успокоить, не задумываясь над глубинным смыслом фразы. И надо ли полагаться на твою занятость, не доверяясь душевной преданности. В то же время известна статистика, по которой женщина изменяет своему мужу раз-два в год. Как говорится, для успокоения души. Ты скажешь, я считаю тебя коварной, не имея к тому повода. Умоляю, прости, если мои сомнения окажутся заблуждением, и прошу ответить, что значат слова: Ты можешь изменить, но только чтобы я ничего не знала.
I
Зачем, глупец, хочешь
ты распутать узел, который
даже запутанный, доставляет нам столько хлопот?
Аристипп
2 июня. Утро.
Первая летняя ночь отметилась обильным дождем, и свежий тополиный воздух проникает через открытую форточку, будоражит и без того обостренное восприятие. После ознакомления с результатами предварительного расследования место преступления уже не представляется уютным гнездышком для счастливой семейной жизни. И звучит-то как: место! На самом деле никто его точно не определит, оно может растягиваться во времени и пространстве. Всем известно о звериной сущности множества людей, а для отдельно взятого человека не хватает доказательств. И корни всякого преступления сидят глубоко в человеческом сознании, но никому не нужны предположения. Конечно, человечество что-то пытается изобрести, даже придумывает разные глупости, связанные с пропорциями черепа и чертами лица, определяющими преступные наклонности индивидуума. Так чего не сделаешь ради защиты невинных людей от потенциальных преступников. Психиатры в своих научных исследованиях безнадежно топчутся на месте, самонадеянно полагаясь на собственные умственные способности. Все обвинения строятся на внешних, то есть видимых, материальных факторах.
Прошла неделя, но и сейчас не трудно вообразить, как в первый день эксперты фанатично метались по квартире в поисках подозрительных бумажек и ворсинок, рылись в карманах хозяйкиной одежды, без устали щелкали фотоаппаратом. Можно понять стремление сыщиков раскрыть преступление по горячим следам. Но какие следы, если даже кинолог в бездеятельности сидел в темном углу, поглаживая овчарку и задумчиво глядя в окно. Как раз на ветке тополя расчирикался одинокий воробей, вдруг да что-нибудь подскажет. А что еще было делать? Как сказал начальник следственного отдела майор Довганич, никакой зацепки и полный штиль. Сам он успел побывать участковым, в операх был не один год, да никакой опыт не помог.
Несмотря на естественную вентиляцию, в комнате присутствует запах пота и крови. Знакомые и всегда непривычные ощущения. Может, и нет запахов, но осознание происшедших событий, их мысленное воспроизведение невольно приводят к защитной реакции всего организма. При всем этом обстановка однокомнатной квартиры выглядит вполне сносной, если не считать мелких деталей. В частности, не доклеены обои, а то, что сделано, не вызывает особого восторга – сразу видна неопытная женская рука. Дверями никто не занимался, потому что замки расхлябаны, полотна в трещинах, краска облупилась. Да и черт с ними – этими мелочами! Главное, виделось стремление самостоятельно украсить свой быт. Не просто красиво обустроиться, а кому-то показать независимый и гордый характер. В целом получилось, и уже хорошо.
На журнальном столике в шеренгу выстроились несколько фотографий в рамках. Будто взгляд из прошлого – детская белокурая головка, крутой поворот и радостное удивление. Но почему из прошлого? Девочка временно проживает в приюте, пока ничего не знает о гибели родителей. Тут же коллективные семейные изображения. Напротив светлого шкафа, на новеньких светлых обоях, вывешены пастельные портреты хозяйки и ее дочери, выполненные в классической манере и с большой любовью. Судя по всему, цвет обоев подбирался в интересах именно картин – чтобы подчеркнуть их мягкую женственность и детскую нежность.
Алексин Степан Михайлович – внешне малоприметный, как будто сознательно скрывающий непростую профессию, основатель сыскного агентства и сам отменный сыщик, впитывал в сознание скромную обстановку, вживался в образы погибших людей. Осматривался, всматривался, вдумывался – как если бы пришел к ним в гости и застал их в добром здравии. С самого начала известно, мужчина и женщина находились в разводе и жили порознь, но каким-то образом погибли в одной постели. Правда, в паспортах зарегистрирован десятилетний брак, но все-таки… Тут сам черт голову сломает. Майор Довганич так и сказал: Они уже ничего не расскажут и ушли не куда-нибудь, а в объятия друг друга. Крепкие объятия их и погубили. Еще и посмеялся нехорошо. Над своей немощностью, наверное. Есть же явления, которые не укладываются в банальную логику.
То, что в частное сыскное агентство, то есть к Алексину, обратился некий таинственный клиент, причем через посредника, с просьбой провести параллельное расследование вызвало у Довганича не просто досаду, а чувство незаслуженного личного оскорбления. Уж он-то всегда стоит на страже государственных интересов, добросовестно и честно выполняет свою работу, его в предвзятости обвинить невозможно. И если расследование зашло в тупик, то существуют на то объективные причины. Обидно, а все равно не забыл давнишнюю дружбу и поделился информацией – конечно, в пределах дозволенности. По душе ему пришлась казенная муштра, не хочет покидать насиженного места. Сказал, умереть хочет на боевом посту. Шутил или говорил серьезно – не понять, но смеялся при этом искренне.
Степан Михайлович склонился над фотографиями, и взгляд его преобразился, выдавая несвойственную для профессионала эмоциональность. Уж очень по-юношески. Ладно бы только профессия, но и возраст призывает к умудренной невозмутимости. Призывает возраст? Как бы не так. Он, как и его сверстник Довганич, видит себя альпинистом, для которого главная вершина еще впереди. Надо бы выразиться еще точнее. Чем старше он становится, тем больше понимает, насколько незначительны и несовершенны его знания. Еще не мало придется потрудиться на пути к истинной мудрости. Конечно, он себя недооценивает – сам факт неудовлетворенности собственными достижениями говорит в его пользу. Из-за скромной внешности он также мало походит на опытного сыщика, даже напротив – худощавый, невысокого роста, светловолосый, в серо-голубых глазах мечтательность, по-мальчишески порывистые движения. И это при возрасте уже далеко за сорок. Юноша с посеребренными висками. Однако удачно законченные в прошлом Дела являются блестящим доказательством его сыскных способностей. В его понимании, закрытые Дела касаются только работы в областной прокуратуре, а в его частной фирме следственная работа по любому Делу всегда имеет продолжение, соответственно – нет законченности. Конечно, для отчетности он ставит точку, но осмысление и анализ, казалось бы, уже раскрытых преступлений и закрытых Дел не могут прекратиться уже ввиду его личной психологии. Постоянно происходит духовная работа в своей интеллектуальной отстраненности, то есть без расчета на материальную выгоду. Мысленно он ставит себя в позицию того или иного лица, задействованного в деле, и ретроспективно раскручивает события – все ли учел, не упустил ли какую-нибудь деталь. Ответственный человек Степан Михайлович, не мог бы простить себе ошибку. Вот как!
Да, он ушел из прокуратуры с радостным ощущением свободы, но часто ностальгические чувства пробуждаются в нем с наплывом приятных воспоминаний. Были исключительные эпизоды в период нахождения на государственной службе, есть подтверждения крепкой дружбы и взаимной выручки. Только в экстремальных условиях зарождаются светлые отношения, не подвластные разрушительному воздействию времени. И как не расчувствоваться, если даже ребята из следственно-оперативной группы потянулись в его агентство. Теперь фотограф Федор старается запечатлеть особую атмосферу квартиры – душевность, что ли. Бывший кинолог Лешка, успевший позже выучиться на классного криминалиста, чуть ли не под микроскопом рассматривает в комнате ворсистый ковер – у него есть какие-то свои профессиональные секреты. С такими ребятами можно браться за любое серьезное дело, хотя возможности, конечно, ограничены слабой оснащенностью собственной лаборатории. Обращения в государственные институты часто оказываются не по карману, ощущается отсутствие оперативных работников. И все равно оптимизм побеждает, видят они великие перспективы и свое высшее предназначение.
Во время их совместной работы в прокуратуре дело с Чертовкой упоминалось как образцово-показательное для начинающих сыщиков, Алексина представляли чуть ли не Пуареном. И как считать иначе, если видимый для окружающих процесс расследования вызывает недоверие и сомнения в его профессиональной пригодности, руководство готовит указ о неполном служебном соответствии, и вдруг, для всех неожиданно, дело заканчивается блестящим результатом. При желании новые сотрудники могли ближе познакомиться с этим изворотливым, искушенным в своей профессии, следователем. Его методы работы не укладывались в классические схемы расследования, из-за их скрытности часто наталкивались на непонимание в среде коллег и притягивали молодых специалистов своей загадочностью. Специально тайны из своей работы он не делал, но объясняться тоже не торопился. И как рассказывать, если вопросы уголовного права он перевел в категорию философскую. Ему не дали бы работать и тихонечко, чтобы его мысли не стали достоянием общественности, убрали бы подальше от журналистов. А все же есть повод гордиться собственными достижениями. Не в том смысле, что удалось раскрутить какое-либо сложное преступление, связанное хотя бы с Чертовкой. У него есть личное удовлетворение от проделанной интеллектуальной работы. И ничего он не раскручивал. На самом деле он, можно сказать, высосал версию из пальца. Выдумка получилась гениальной, раз уж в нее поверили вышестоящие руководители. Только вот похвалиться было не перед кем – искренность могла стать для него, прямо-таки, роковой. А что касается реальных событий, так ему без хвалебных отзывов известны все детали чертовых событий. В более цивилизованном обществе он бы мог поведать душераздирающую историю о криминальной парочке, ставшей заложницей собственного благородства, но для всякого служителя Фемиды закон и порядочность – не обязательно совместимые понятия. Высочайшие нравственные качества в судах не рассматриваются и не являются смягчающим обстоятельством. Впрочем, дело не в Чертовке, лично для него работа свелась именно к раскрытию Тайны двоих.
Теперь не менее загадочная история. Мужчина, по паспорту Кондаков Виктор Юрьевич 1977 года рождения, прописан в районе Тракторного завода. По профессии инженер-строитель. Как будто талантливый специалист. Имел даже собственную мастерскую, расположенную в мансарде жилого дома. Там работал и жил. И вдруг алые брызги. Всюду чертовщина! Навязчивые брызги стали присутствовать почти во всех расследованиях Алексина, когда вопрос касался взаимоотношений мужчины и женщины. Тайна двоих или каждого в отдельности? И часто скрытность на подсознательном уровне – вроде недосказанности, нежелания делиться душевным состоянием. Скорее всего, Кондаков явился к бывшей жене выяснить личные отношения. Наконец-то произошло взаимопонимание, и постель примирила их окончательно. Еще бы! Только душевная открытость может сопровождаться такой же полной обнаженностью. Нет речи о какой-нибудь проституции, свойственной чужим по духу супругам, объединенным меркантильными интересами. Потом вспомнились старые обиды, любовь завершилась бессмысленным садизмом?.. Все не то!
Степан Михайлович досадливо потер посеребренный висок, разложил посмертные фотографии, предоставленные Довганичем. Внимательно присмотрелся к женщине. Во всех чертах красивого лица, обрамленного пышной копной золотистых волос, застыло крайнее удивление. Такой женщине более пристали бы светлые открытия. Что могло сильно удивить? Впадины прикрытых глаз – густые лужицы от стекших со лба кровинок. На бледной коже грубо вырезана надпись – Офицер. Почерк законченного негодяя? А может, потрудился какой-нибудь специалист кровавых дел – например, хирург. Или… военный. Почему бы и нет. На войне ко всему привыкают. И это слово – Офицер. Роспись под хорошо выполненной работой. Явно пришел не со скотобойни. Кондакова Елена Владимировна своей женственностью могла бы затмить многих современных девиц из модельного бизнеса. Такую женщину надо было увековечить в мраморе, запечатлеть на обложках толстых журналов. И сама как будто сошла с картин эпохи Возрождения. Можно понять Виктора Кондакова с его попытками остановить время с помощью пастели. На год моложе своего мужа, а профессия… числится инженером в организации, контролирующей очистные сооружения. Числится?.. Еще один рассадник коррупции.
Любой почерк так или иначе характеризует автора, а качество фотографий позволяет разглядеть даже поры кожи. На фоне запекшейся крови буквы выделяются бурыми наплывами, не отличаются аккуратностью. Как если бы убийца спешно черкался на заборе. Тут же лежит нож – специально для сравнения. Обычный, садовый – с кривым лезвием. Собственность Кондакова, потому что сохранил на себе следы графита? Был у него в деревне земельный участок с плодовыми деревьями, что-то он там начинал строить. А почерк не его, далеко не чертежника. И это слово… Веет казармой. Совсем не похоже на убийство и последующее самоубийство. И первым делом придется начинать с круга их общения, где-то должен обнаружиться след безымянного офицера.
Благодаря давнишней и проверенной дружбе с Довганичем, Степан Михайлович сумел-таки добраться и до других существенных материалов. Записная книжка женщины, найденная в бежевой кожаной сумочке с длинным ремешком, теперь представляет собой бесценный источник информации. Уже на следующий день она должна опять лежать в сейфе у Довганича – такое условие. Красная, изрядно потрепанная, все листы испещрены номерами телефонов. В основном – женщины. Мужчины, судя по записям, занимали мало места в жизни Кондаковой. Это предположение, а на глаза попались цифры, вписанные твердым почерком, скорее всего – мужской рукой. Приписки «р. т.» могли означать рабочие отношения, вряд ли сулили существенные открытия. Степан Михайлович не долго думал, тут же позвонил. Так, на всякий случай. Попытка сэкономить время, возможность застать врасплох и услышать не продуманный, то есть искренний, ответ.
– Алло!
– Кто спрашивает? – откликнулся недовольный властный голос.
– Здравствуйте! Беспокоит следователь Алексин из городской прокуратуры, – для убедительности соврал он. – Случилось несчастье с вашей знакомой Еленой Владимировной Кондаковой. Мы рассчитываем на вашу помощь…
– Это что, розыгрыш?
– К сожалению, нет.
– Что!? Ничего не знаю. У нас имели место только деловые отношения. Прошу не отвлекать от работы. – Последовали гудки.
Чего, спрашивается, напугался – поторопился бросить трубку, другой бы поинтересовался, выразил сожаление. В любом случае с него взять нечего, так преступник не станет себя вести, обязательно полюбопытствует, постарается ввести в заблуждение. Еще три звонка женщинам не дали результатов – шапочное знакомство и все те же деловые отношения. Надо бы прекратить опыты, но привлек внимание номер телефона некоего Юрия Георгиевича, и было из-за чего. Фамилия отсутствовала. Однако лист потерт, в отдельных местах буквы размыты. Обычное дело, когда набирают номер и одновременно проливают слезы. Человек, оказывающий моральную поддержку?
– Вы Юрий Георгиевич?
– Да! По какому вопросу?
– Беспокоит следователь Алексин. Телефон узнал из записной книжки Кондаковой…