Свет небесный

Обстановка напоминает дачный домик, покинутый на зиму своими хозяевами. Голые стены да стол с двумя табуретами у единственного окна. Две пустые водочные бутылки, открытая консервная банка, прикрытая ломтем хлеба, еще – пара вилок.

Лысоватый поворачивается. Грубоватое землистое лицо неопределенного возраста. Может, сорок… или шестьдесят. В широко раскрытых глазах – страх. В руках Низкорослого обрез ружья. Ствол вздрагивает, алая краска смывает испуг с лица лысоватого.

Отвратительное наваждение вконец портит настроение Мухина, но вызывает страстное желание разобраться со всей преступностью одним махом, тем самым перевыполнив план по поднятию рейтинга областной газеты. Он пробирается к выходу, хочет вдохнуть очистительную свободу. Почти касается Низкорослого. Товарища убили, дачу спалили, – невольно вырвалось у него. Или только подумалось. Странная окаменелость во взглядах попутчиков – как бы толчок для воссоздания последующих событий.

Низкорослый увяжется за человеком, одетым в пальто Мухина. Оставаясь незамеченным, станет преследовать до подъезда, вынет из-под тамбурной двери обломок кирпича, побежит вверх по ступенькам вслед за предполагаемой жертвой. Потом будет скорый поезд, в конце вагона драка с поножовщиной. Появится фигура молоденького милиционера с пистолетом в руке, Низкорослый упадет с простреленной грудью; другой вывалится в открытую дверь вагона, попадет под чугунные колеса. Его тело – это рыхлая кровавая масса на тающем снегу.

Неожиданная мысль пронзила сознание Лени Мухина. Что если появился маньяк убийца, пожелавший регулировать численность населения во избежание мировой катастрофы из-за перенаселения. Возможен вариант, когда цель – сокращение рабочей силы, чтобы лишить паразитирующую буржуазию возможности поживиться за счет эксплуатации чужого труда. Хотя фантазия и нелепая по отношению к современному обществу, но сама по себе забавная и не лишенная здравого смысла.

Естественным образом появилось желание дописать рассказик и назвать его «Мартовская слякоть». Тогда сама складывается концовка его транспортных впечатлений. Например, он подошел к своему подъезду. Одна дверь у тамбура повисла на ржавом верхнем шарнире и поддерживается обломком кирпича, другая раздражает скрипом. Он уже привык, не замечает многих странностей, как и нелепости своего существования в обществе, разъеденном банковскими счетами и скоростными автомобилями. Также не заметил, как миновал первый этаж.

Внизу хлопает дверь, приближается дробный топот ног. Он с улыбкой думает о шаловливых ребятишках, чьих душ не коснулась машинизация, медленно поворачивает голову. И – нате! Перед ним искаженное лицо Низкорослого, а в поднятой руке кирпич, только что подпиравший дверь тамбура.

Калейдоскоп событий раскручивается в обратном порядке. Со скрежетом движется автобус, каркающее многоголосье наполняет пустующее пространство. Нежный цветок раздавлен, его красные лепестки горячими слезинками прожигают снег. Все это мартовская слякоть, – успевает подумать он.

Что же в реальности?

Со слов главного редактора, поставленная задача выглядит до крайности понятной и простой: надо пообщаться с людьми, то есть собрать всевозможные сплетни и разноречивые рассказы. Проявлением истинного таланта будет умение сделать выводы, способные привлечь к обсуждаемой теме огромные массы читателей, тем самым подняв рейтинг газеты. И вся затея попахивает авантюрой, потому что цель подкрепляется корыстным интересом. Ошибаться тоже нельзя, чтобы не получить с какой-нибудь стороны иск за искажение фактов – опять же с целью пощекотать нервы наивным обывателям и заработать немного денег.

Вышел из автобуса, прошел между торцами пятиэтажек и оказался во дворе. Своеобразным указателем является также коммерческий киоск на обочине внутридворового проезда. Просматривается с остановки, привлекает богатой витриной с плотной вязью стальной решетки и малюсеньким окошком. Рядом с прилавком два нетрезвых мужичка, увлеченных подсчетом финансов. Левее, опять же у проезда, площадка с мусорными контейнерами, за ними – хозяйственное строение, оштукатуренное и выкрашенное в светлую охру.

Просторный двор – соблазн для застройщиков, повсеместно уплотняющих жилые кварталы. В данном случае территория далеко не в лучшем районе города и выглядит малопривлекательной в коммерческом отношении. Поэтому двор сохранил свою первозданность? Нет асфальта и железобетонных бордюров. В общем, обижаться нечего – есть дорожки для пеших прогулок, детские площадки, столики, скамейки. Дома не новые, но опрятные. Четыре длинных фасада гостеприимно распахнули свои подъезды, нет тяжелых стальных дверей со сложной кодировкой замков. Ничто не провоцирует антиобщественных настроений, уютно и спокойно здесь.

Удивляться тоже не приходится. Перед ним обычный жилой двор, каких много в промышленных районах города, куда плывет всякая нечисть из заводских труб, иглами пронизывающих грязновато-серое небо. Хуже – далеко от редакции газеты, даже на транспорте целых тридцать минут езды. Рядом железнодорожный вокзал, и гудки напоминают о быстротечности времени, предостерегают от непоправимых ошибок. Население – в основном люди пенсионного возраста или таковыми кажутся: многолетняя работа на вредном производстве наложила на лица неизгладимые старческие борозды. Тут же проживает немногочисленная интеллигенция – врачи и учителя. Самая малочисленная часть населения – дети.

Предвыборная компания городской администрации по благоустройству жилой территории еще не докатилась до окраин, и Леня Мухин с приятным ощущением первооткрывателя созерцал корявые деревья, не тронутые безжалостной бензопилой, и дикорастущие кустарники, гнездящиеся на островках сохранившегося снега. Окружающая девственность сошла как бы с картин старых мастеров. Или Мухину только казалось.

Навстречу катится двухколесная деревянная тележка с высокими бортами, доверху нагруженная почерневшей и мокрой прошлогодней травой, в нее упирается низкорослая крепенькая женщина в кепке с длинным козырьком и оранжевой спецовке, по возрасту – давно перевалившая пенсионный рубеж. Глядя на ее, потемневшее и огрубевшее от времени, лицо, можно предположить, что вся ее жизнь прошла на фоне соседствующих серо-тусклых пятиэтажек. Она легко вписывается в окружающий городской пейзаж без рекламных огней и броских вывесок, может поведать историю двора, рассказать о всяком и все. Неуклонно приближается.

– Смотрю и не нахожу признаков цивилизации, – улыбнулся он дворничихе.

– Это как понимать!? – Она откинула у тележки упорную стойку, оттерла со лба пот. – Придет время, и люди повыходят. Мой двор – он один из образцовых.

– Я и говорю, чистенько, – поторопился успокоить Мухин.

– Ходят всякие! – отходчиво буркнула она, вынимая из кармана мятую пачку «Примы».

– Э-э, – не нашелся сразу Леня, глядя, как она почерневшими пальцами разминает сигарету. – Я к вам пришел.

– Час от часу не легче, – густым облаком дыма выдохнула женщина. – Чего надо-то?

– Выполняю поручение газеты, то есть исследую жизнь горожан, силой слова искореняю всякое крючкотворство и разгильдяйство чиновников, – быстро собрал в кучу он, показушно оглядываясь на блеклые окна домов, как если бы и в самом деле за ними скрывались нерадивые чиновники.

– Ишь чего захотел! – непонятно на защиту кого или чего встала дворничиха, растирая недокуренную сигарету носком разношенного ботинка.

– В этом дворе, то есть в домах, – Леня сделал широкий жест рукой, – люди часто умирают, общественность интересуется непривычной статистикой.

– Так бы и калякал, а то чиновники… Здесь, поди, и без них работы хватает. – Она указующе крутанула головой, но тут увидела юную девушку, размахивающую черной лакированной сумочкой. – Час от часу… Танька, ты чего! Ремешок оторвется. Куда опять собралась, работы невпроворот.

При виде приближающейся очаровательной барышни Леня смутился, потерял нить беседы, почувствовал легкое головокружение.

– Чего смотришь-то!? Внучка моя. Как хочу, так и разговариваю. Экзамены в университет провалила, пусть работает.

– Ты с кем разговариваешь? – На последние слова суровой бабули девушка смешливо скривила личико.

– Да вот, сыщик выискался. Люди померли, так обо всем знать хочет.

– Как интересно! – вздернула подбородок Татьяна. – В помощники возьмете? – Она в упор стрельнула взглядом, заметила его робость, рассмеялась. – Я все знаю, что у нас делается.

Казалось бы, фортуна развернулась всеми красками погожего весеннего дня, растопляя остатки почерневшего снега. Может, его скромная внешность располагала к себе людей, но из подъездов стали выходить старички, рассаживаться кто на чем придется, непременно здороваясь с главным старожилом двора.

– Евдокия, ты чего, хахаля завела?

– А ежели так, тебе чего!? – с твердостью суровой командирши отреагировала она на неуместную шутку. – Только бы лясы точить. А вы что рты разинули? – Последняя фраза относилась к молодым людям. – Танька, поговори с парнем, не до вас мне!

– Пойдем, что ли? – Девушка тронула Леонида за локоть.

– Куда!? – странно екнуло у него сердечко.

– Да вон, в середине двора два тополя склонились, а коряга между ними вместо сидения. Самое спокойное место. Летом – красота.

– Могу представить.

– Что… ну, представить?

– Любовные парочки и прочее.

– Ну, прямо!

Девушка смущенно отвела глаза, и Леня Мухин, наконец-то, решился рассмотреть внешность собеседницы. Еще бы! Ее волнующая свежесть могла кому угодно вскружить голову, а небесный взгляд уносил в сказочные мечты. Из-под косынки выбивались золотистые локоны, светлый плащ подчеркивал стройность фигурки. Они присели на гладкий ствол дерева, представляющий собой склоненный до уровня земли надломленный огромный сук, который девушка назвала корягой. Он приготовился к непринужденной беседе. И вдруг девушка растворилась в апрельском солнце, брызнувшем сквозь густую сеть пробудившихся после зимы тополиных веток. Не хотелось говорить о делах.

– Весна, дарящая забвенье в мечтах крылатых о любви, чарует все – и птичье пенье и доброта твоей души. – Он произнес или ему показалось?

– Чего, чего?..

– Наваждение какое-то, – покраснел он.

– Вам сколько лет? – улыбнулась девушка.

– Двадцать один.

– А мне уже восемнадцать, – музыкально закончила она реплику.

Леня Мухин потерялся в собственных ощущениях и безуспешно пытался обрести оборванную ниточку, его состояние естественным образом передалось девушке. Если не преодолеть весеннюю рассеянность, то их встреча не будет иметь деловой перспективы.

– Интуиция подсказывает, да и факты… за короткое время… Хижин, это главный редактор, считает, в гибельной статистике может иметь место закономерность, способная привлечь внимание горожан. Но нельзя строить публикации только на слухах, надо искать глубинные корни – социальные или нравственные. Факты, например… Казакевич погиб, можно сказать, под вашими окнами, и никто не видел.

– Погиб… Ну да! А что вы хотели? Ефим Терентьевич логически выстраивал свою жизнь. Иначе не могло произойти. Другое дело – поторопил события. Выходит, сам виноват, хотя при мне мухи не обидел.