Реверсия

– Но ты ничего не выяснил! – запальчиво перебила Люся.

– Прямо-таки! Разведал обстановку. Был счастлив удалиться. Из-за Мерзликиной квартира казалась переполненной людьми, ступить было некуда.

– Становишься мистиком.

– Может быть. – Алексин поежился, вспомнив ажурные трусики. – И постоянное присутствие кота. Эту идею точно внушила Зуева.

– Теперь понимаю твою симпатию к Вадееву. Вы оба занимаетесь чертовщиной. Догадываюсь, почему он не возвращается домой.

– Очень возможно, это Зуева не понимала его, пыталась сделать приземленным человечком с толстым кошельком, пусть даже ворованным.

– Тебя, конечно, заело.

– Ага. Поэтому не могу их забыть, хотя очень стремлюсь. Кажется, жизнь станет светлее. Также понял, как люди сходят с ума. Втемяшится какая-нибудь ересь и гложет мозг. Ведь живут люди нормально, еженощно занимаются любовью, систематически посещают рабочее место, растят своих оболтусов. И я готов иногда пострелять в защиту только своего очага. Но это же убожество!

Степан Михайлович сильно разгорячился. То, что угнетало в последнее время, выплеснулось внезапно и все сразу. Это хороший признак. Пусть выговорится. И Людмила уже не перебивала, механически кивала головой.

– А множество людей работает на унитаз. – Он небрежно махнул рукой в сторону окна, продолжил упавшим голосом: – Меня такой мир отталкивает как и чуждое сознание. Да бог с ними! У каждого своя религия. Вижу, не возражаешь. И правильно! Любую религию надо уважать, тогда чужая психология легче познается. Я сам стараюсь. Это путь к пониманию преступника или еще какого-нибудь гражданина. Моя профессия, как высокая колокольня – вижу все человеческие болячки.

– В общем и целом я поняла. Из служителя Фемиды ты превратился в обычного романтика.

– Вот как! – Алексин указательным пальцем потер висок. – Моя работа стала для меня своеобразным пространством для игры в психологию.

– Бедненький, – смягчилась Люся, – все-то тебе кажется. А люди живут своей обычной жизнью, и нет им до тебя дела. Может, мне подключиться? Попытаюсь разговорить Мерзликину. Наверняка что-нибудь знает.

– Иди. – Он развел руки. – Мне как-то все равно. Я полез в дебри женской психологии и увяз в самых нелепых предположениях. А теперь за работу!

Полдень.

В окно офиса, сквозь ближайший кустарник, просачивается неяркое солнце, роняет подвижные блики на более чем скромную меблировку. В оживленно трепещущий интерьер гармонично вписывается энергичная жестикуляция Людмилы Николаевны.

– С сегодняшнего дня ты будешь настоящим боссом. У тебя есть секретарша – миловидная женщина, которая влюблена в тебя по уши, ловит каждое твое слово и готова пожертвовать собой ради общего дела, хотя сама толком не понимает предмета деятельности.

– Вот как, не понимает. А наша общая клиентка? – Степан Михайлович осторожно коснулся лепестков гвоздики, стоящей в стеклянной вазочке на письменном столе, на мгновение оцепенел. – Они что, живые?

– Конечно! Сегодня день особенный. Наконец-то фирма «Алекс» материализовалась, имеет полный штат сотрудников… с нормальной сексуальной ориентацией.

Он не обратил внимания на язвительную интонацию, самодовольно забарабанил пальцами по столу. Ему вдруг стало уютно в широком, изрядно потертом, кресле, приятно от созерцания окружающей атмосферы надежности и солидности предприятия. И все благодаря Люсе с ее неуемной энергией. Не укладывается в голове, как она одна могла за короткий срок навести порядок в офисе: наклеить обои под мрамор, выскоблить замызганные дощатые полы, очистить заляпанную мебель.

– У меня возникла шальная мысль… даже не знаю, как выразить. – Он перестал стучать пальцами, взял остро оточенный карандаш, коснулся чистого листа бумаги, но тут же поймал ее взгляд, выразительный, направленный в сторону соседней комнаты. Похоже, шальные мысли имели для нее одну направленность. – Давай на работе будем думать о деле. Когда я смотрю на твою активность, то забываю о препятствиях на пути к любой цели, а при твоих намеках нахожу лишь нашу профессиональную несостоятельность.

Она хотела возразить, уже и воздух набрала для пространного пояснения, но звякнул телефон. Степан Михайлович мертвой хваткой вцепился в трубку. Каждый звонок может означать работу, возможно – прибыльную, но с первых слов собеседника его взгляд потускнел. Когда клал трубку, то обнаружил перед собой чашечку дымящегося кофе. Даже не разобравшись в фантастичности появления бодрящего напитка, смело хлебнул, обжегся и удивленно взглянул на Людмилу Николаевну. Та смущенно потупилась, умело изображая благовоспитанную школьницу.

– Я считаю, любой настоящий босс может рассчитывать на чашечку хорошего кофе, – проворковала она, предусмотрительно сдвигая деловые бумаги.

– Все, я ухожу! – в сердцах выкрикнул Алексин, чувствуя расслабляющее влияние новой сотрудницы. Он схватил со спинки кресла плащ, метнулся к выходу. В спешке на лестнице ударился о балку, чертыхнулся, вспомнил о телефонном разговоре. – Пригласили в прокуратуру по прошлым незаконченным делам, но сначала зайду к Мерзликиной. Сдается мне, она продуманно выглядит бестолковой. Как говорится, с дурочки спрос маленький, но именно ее присутствие определяет отношения в коммунальной квартире. Интуиция подсказывает, с ней не все чисто. Ты сама убедишься.

Людмила Николаевна какое-то время прислушивается к удаляющемуся шороху листвы под ногами мужа, потом оживляется – вытирает со стола пятна кофе, убирает посуду, наконец опускается в кресло. Ее удручает чрезмерно бережное отношение к ней Степана. Если так дальше пойдет, то о реализации своих способностей придется забыть. Он сознательно ограничивает поле ее деятельности деловыми бумагами и приборкой в подвале, будто и не было событий, связанных с Чертовкой. Пусть обманывается, она еще покажет! Иначе пропадет стимул драить полы. Придя к успокоительному выводу, Людмила Николаевна подобрала под себя ноги, пригрелась и задремала.

Легкое движение воздуха касается ее лица, ароматом духов кружит голову, вызывает щекотливо-приятные ощущения. Она хочет рассмеяться, но лишь улыбается и не спешит открывать глаза. Инстинктивно протягивает руки, касается пышных волос, скользит к нежной шее, опускается по гибкой спине. Невозможно поверить в реальность осязания, и она порывисто сжимает объятия. С удивлением открывает глаза, и голубое небо сливается с зеленью морских волн.

– Я ждала тебя, – придыхающимся голосом произносит она.

– Теперь мы всегда будем вместе, – в ответ шепчет Люба, трогательно склоняя голову на плечо Людмилы Николаевны. – Нам не придется расставаться.

– Конечно! – смеется Люся. – Мы не настолько глупы, чтобы обманывать самих себя, и в сыске можем дать фору многим профессионалам.

– Ты уже придумала, как поступить с мужем?

Кажется, они стали единым существом и не ищут слов для пояснений. Мимолетные мысли об Алексине и Вадееве возникают как о нечто преходящем, совсем незначительном факте. А еще есть неземные отношения, потому что женщины другие создания – понимают и любят друг друга. Всегда любили. И не теряли головы.

– Мы должны вернуть твоего Валеру! – обретает твердость духа Людмила Николаевна.

– Да? И будем вместе, ха-ха…

– Любонька! – Глаза Людмилы округляются. – У нас должно быть решение, как совместить семейные отношения, работу и эту… взаимную симпатию. Найдется Вадеев, а что потом? Степа не поймет.

– О! У меня большие способности, нерастраченные силы. Буду у вас еще одной штатной единицей. Не вечно же на базаре торговать.

– Ха-ха, ты меня рассмешила. Может, занять место Степана, а его уволить? А что дальше? – Людмила становится серьезной. – Ведь он мой муж, его не обойти.

– Видишь ли, я не ревнивая.

– Ты не… с ума сошла!

– Ну да! Что надо мне, ему не отнять. От тебя тоже не убудет.

Потрясенная таким самообладанием, Людмила поднимает глаза, а Любы нет. Заснула, и привиделось невесть что? Кажется, она очнулась после дурного сна. Дурного!? Людмила Николаевна закрыла лицо руками, судорожно разрыдалась, но быстро успокоилась. Возникшая в подсознании сцена представляется как бы со стороны, кажется надуманной, теряет свою актуальность.

Естественно заработал мыслительный процесс. Зачем столько возни вокруг Вадеева, что за этим кроется, не связано ли с деньгами. Как известно, Арнольд Карлович – немец, что убит в магазине, вручил ему около пяти миллионов баксов, один миллион из которых перепал Степану в качестве вознаграждения. Если учесть женскую меркантильность, то вариант с деньгами выглядит самым вероятным. Возможные детали надо выяснять на месте. Идти к Мерзликиной? Если к ней просочилась информация о деньгах, то неприятностей не избежать. Или уже случилась беда.

Она быстро умылась, слегка подкрасилась, накинула плащ и… призадумалась. На всякий случай оставила на столе записку: Сегодня не жди,ушла по работе. Пусть привыкает к ее инициативе. Представила недовольную гримасу Степана и все-таки, решительно тряхнув головой, направляется к выходу, удачно минует опасную балку, надежно запирает за собой двери.

– Опять вы! – не ответила на здрасте Мерзликина. – Да что же это делается, никакого покоя!

Степан Михайлович готов к противостоянию, поэтому игнорирует подчеркнутую неприязнь, невозмутимо протискивается мимо нее в квартиру.

– Вы напрасно сокрушаетесь. Судьба вашего соседа поважнее личных недомоганий.

– Ничего не знаю. Был, да сплыл.

Дверь ее комнаты приоткрылась, высунулась небритая скуластая физиономия с короткой модной стрижкой, вслед выпрыгнул и сам обладатель несвежей внешности и трусов в цветочках. Крепкий парень, но пониже Мрзликиной.

– Чего тебе надо здесь!? – заорал он. – Хочешь в очко сыграть?

Конечно, обыкновенный благовоспитанный гражданин может смутиться при неожиданном, ничем не объяснимом, хамстве, но не Алексин. Он просто подошел, пристально посмотрел в глаза нагловатого парня и мягко произнес:

– Ты бы шел отсыпаться, шелудивый пес. Позже я займусь тобой, можешь не сомневаться.