У подножия радуги. Документальная повесть

Он кивнул головой.

– Зайди!.. До утра далеко, успеешь уйти!..

Лицо ее вновь приблизилось. Ее огромные заплаканные глаза просили, умоляли выполнить эту единственную и последнюю ее просьбу.

– Не могу, – выдохнул он. – Прости меня, Анфиса! – Наклонился, быстро коснулся губами ее лба и, не оборачиваясь, широко зашагал по улице.

А она стояла одна на дороге, прижав к груди застывающие руки, и долго смотрела туда, где в снежной кисее затихали хрустящие шаги, куда навсегда ушел из ее жизни Николай Борисов.

Будни брянского леса

1

В ту ночь Анфиса так и не смогла заснуть. Застывшими руками отперла замок, вошла в избу и, не раздеваясь, упала на кровать, зарылась мокрым лицом в подушку – дала волю тоске и горю. Она давно догадывалась – Николай не останется, уйдет, и понимала его. Но она не думала, что будет так тяжело и больно расстаться с ним. Но мог же он как-то утешить, приласкать, сказать несколько теплых слов, оставить ей право надеяться, мучиться и ждать столько, сколько потребовалось бы. О, как бы она ждала! Но он разом, бесцеремонно и жестоко лишил ее этого права. Почему мужчины такие черствые?.. Что теперь она будет делать здесь? Она плохо понимает, что творится на свете, не знает, чем все это кончится, что станется с ней самой, куда увлечет ее водоворот событий. Кто подскажет ей правильный путь?.. Какое было бы счастье уйти вместе с ним навстречу опасности, делать то, что делает он, жить его мыслями и его борьбой! Но он не позвал. Почему он решил, что ей нет дела ни до чего, кроме домашнего уюта и покоя? Ведь это не так! Нелегкая жизнь научила ее многому…

Она причитала, жалуясь самой себе да безмолвным стенам избы. А может быть, они молча осуждали ее за то, что она так часто оплакивает утраты? Разве не так причитала она два года назад, вспоминая Петра?.. Пусть осуждают! Что того, что один из них погиб, а второй ушел метель, навстречу неизвестности? Для нее они оба в далеком прошлом, в таком далеком, что будто и не было ничего, кроме вот этой тоски и боли. Сейчас она оплакивала их обоих. И оттого, что они слились в одно неизбывное горе, стало еще пустыннее, еще горше на сердце.

Раньше она думала, что умеет только любить, вернее, она сама убеждала себя в этом. Но жизнь диктует свое. Он не понял. Пусть. Но она докажет, что не хуже других, что не такая Анфиса Марюхина, какой он ее считает!..

Утром пришел отец. Он долго молча сидел у стола, потом набрался духу и пересказал дочери свой разговор с Борисовым.

– Был бы слободен, може, и вышло что, а так – забывай. Да и время сычас не для этого: нынче живем, а завтра придут нехристи, все порушат и нас порешат. Одним часом и живем, а видно, и нас коснется. Кругом обложила беда, может и к нам перекинуться.

– Я знала, батя, что он не один. Когда еще тетрадки просил, догадалась, кому пишет. Но разве ж я виновата?..

– Я не собираюсь тебя винить. Сычас об другом надо думать. – Он замолчал, завертывая цигарку.

– Я думала! – твердо сказала Анфиса. – Думала, батя!

Он понял ее по-своему.

– Скушно тебе одной-то. К нам бы перебиралась, все на душе спокойней. Да и за матерью приглядывать надо, сама видишь, совсем ослабела…

Они вместе заколотили окна и двери. Анфиса с одним узелком ушла к родителям.

2

В самой глуши клетнянских лесов, вдали от железных и шоссейных дорог, на скатах дикого, заросшего непролазным мелколесьем оврага, приютился Козелкин Хутор, небольшая деревушка – десятка два-три крестьянских хозяйств.

Хутор жил обычной своей жизнью: трудился на колхозных полях, сеял хлеб, и в то же время люди готовились ко всяким неожиданностям. Рано или поздно оккупанты могли добраться и до них. Не было хозяина, который не имел бы в своей избе винтовки или обреза, а в кабинете председателя колхоза – прикладом на столе, а сошниками на подоконнике – стоял ручной пулемет.

Козелкин Хутор был одной из первых деревень в районе, где стихийно возник взвод самообороны…

В морозный солнечный полдень к одной из изб, расположенных в центре деревеньки, подошли три санные подводы, нагруженные хворостом. С передней спрыгнул молодой человек в залатанном полушубке и направился к избе. Навстречу ему вышел высокий круглолицый мужчина в шинели без знаков отличия, накинутой на плечи.

– Скажите, могу я увидеть товарища Понасенкова, Ивана Александровича? – обратился приезжий.

– По какому делу?

– Мне приказал прибыть сюда Сухоруков.

– Я Понасенков. А вы – Борисов?

– Да.

– Слыхал. С чем приехали?

– С желанием продолжать борьбу.

– Не так уж мало, но и не так чтобы много, – усмехнулся Понасенков, и Борисов заметил, как он еще молод – улыбка совсем юношеская. – Мы, друг, со своим «харчем» берем, а ты нам хворост привез. Вон у нас леса какие, дрова на выбор.

– Есть кое-что, кроме хвороста.

Вместе с возницами он сбросил хворост. В санях лежали два миномета, несколько ящиков с минами, целая груда винтовок и мешки с патронами.

– Ну, с таким «харчем» – вне очереди. Пусть сгружают пока в сени, потом разберемся. Пойдем в хату, потолкуем.

В тепло натопленной избе сидел за столом комиссар отряда Николай Макарович Сухоруков и внимательно изучал карту района. Увидев Борисова, он радушно встал навстречу.

– Добрались благополучно?

– Спасибо, без помех.

– «Хвост» не привели?

– Думаю – нет, больше суток петляли по лесам.

– Добро! Ну что ж, поздравляю с вступлением в боевой партизанский отряд «За Родину!..» Вы были политруком. Учтем и это. Только пока отряд наш маленький, с вами восемнадцать человек, поэтому командирской должности предоставить сразу не можем, так, Иван Александрович? – обратился он к Понасенкову.

Командир улыбнулся.

– Но без дела не оставим.

Борисов смутился.

– Я не за чинами сюда пришел.

– Понимаем, не горячись! – мягко упрекнул Понасенков. – Все мы здесь не чинодобытчики. А сказал это тебе комиссар к тому, что есть такие гордецы – давай ему роту, не меньше. И дадим, только вначале надо создать эти роты. Вот я и думаю, Николай Макарович, поручить товарищу Борисову заняться подбором надежных людей, их по селам немало: окруженцы не знают, куда деться, да и среди местных найдутся.

– Согласен, – коротко сказал Сухоруков. – Справишься?

– Есть! – по-военному вытянулся Борисов. – Готов выполнить любое задание командования.

– Садись, обсудим, с чего начать, – предложил Сухоруков. – Прежде всего хорошенько изучи район по карте. Желательно – поменьше окать, а то за версту слыхать – волжанин, но с этим, видимо, придется смириться, сразу не переделаешь, хотя, повторяю, желательно.

Беседа продлилась несколько часов. Николай выписал в блокнот названия сел и деревень, расстояния до них от Козелкина Хутора, состав населения, наличие вражеских гарнизонов и их численность, адреса людей, к которым можно обращаться от имени Сухорукова.

– Для начала достаточно, – сказал комиссар. – А теперь пойдем устраиваться на жительство. Поселю я тебя к старичкам, ты ведь привык у стариков жить. Только у этих молоденькой дочки не будет, учти. Ну-ну, не сердись, война-войной, а шутку, брат, не забывай, веселее воюется с шуткой-то.