Врата вечности

Глава 19

Альф замолчал. Джеррик саркастически усмехнулся.

– Этот рассказ не убедил тебя? – спросил юноша, заметив его усмешку.

– В чем? – удивился Джеррик.

– В том, что бессмертие не благо для человека, а, скорее, наоборот, наказание.

– Ерунда, – хмыкнул кобольд. – Из твоего рассказа следует только то, что Сатанатос снова перехитрил очередного представителя рода человеческого. А я и не сомневался в его способностях. Этому Антонио Гомесу бессмертие было вовсе и не нужно. Он только хотел прожить достаточно долго для того, чтобы потратить все свои деньги.

– Но в любом случае он должен был расплатиться своей душой, – возразил Альф. – А это непомерная цена, за что бы ее ни запросили.

– А мне показалось, что он пожертвовал только снами, – не согласился Джеррик. – Подумаешь, какая потеря!

– Ужасная потеря, – сказал юноша. – Когда мы спим, наши души бодрствуют и покидают плоть. А нам кажется, что мы видит сны. Но сновидения – это всего лишь то, что видит и переживает душа во время своих странствий.

– И где же она путешествует, эта непутевая душа? – ухмыльнулся Джеррик. Его забавлял этот разговор.

Но Альф был серьезен. Он высказывал то, во что сам искренне верил. И он хотел, чтобы эту веру принял его таинственный собеседник. Почему-то юноше казалось это очень важным.

– Чаще всего она отправляется в тот мир, в который переселяются все души после физической смерти человека, – сказал юноша таким тоном, что кобольд перестал ухмыляться. – Душа общается с другими душами, и это придает ей сил и внушает надежду. Без этого она не выдержала бы испытаний, которым ее подвергает плоть. Человек бывает жестоким, он совершает безумные поступки, порой теряет облик и подобие божие. И за все это расплачивается его душа.

– Так, по-твоему, Сатанатос не отнимает у людей души, а просто лишает их возможности путешествовать? – с насмешкой спросил Джеррик.

– А как бы он мог отнять у человека душу, которую не он ему дал? – удивился юноша. – Он просто закрывает перед душой дверь в иной мир. Для души, как и для человека, самое страшное наказание – лишиться возможности общения с себе подобными. Одиночество хуже смерти. Как бы странно это ни показалось на первый взгляд.

Джеррик почувствовал, что невольно поддается если не доводам, то обаянию юноши. И это его разозлило.

– На этот счет могут быть разные мнения, – буркнул он. – Как говорят люди, у каждого свой бог.

Альф улыбнулся.

– Я сказал что-то смешное? – раздраженно спросил Джеррик.

– Что вы, просто мне вспомнилось, что по этому поводу сказал тот же Гете, – ответил юноша.

И он продекламировал, смеясь одними глазами:

– Каков кто сам, таков и бог его,

Вот почему смешным бывает божество.

И снова Джеррик не нашелся, что ответить. Он давно уже чувствовал себя не экзаменатором, а экзаменуемым. Юноша посягал на его святая святых, на бессмертие, а он не знал, как аргументированно ему возразить. Джеррик мог бы сказать, что все это может быть верным только по отношению к людям, а не к нему, духу природы, представителю другого мира. Но он сам понимал, что такой довод мало что менял. Если бы этот юноша был только человеком! Но он бастард, и человек, и дух. И представлял оба эти мира. В такой ситуации аргумент об его, Джеррика, исключительности был бы просто смешон.

Неожиданно Джеррик поймал себя на мысли, что он охотно и даже с радостью согласился бы с юношей. Если бы он только мог поверить в существование души!

Но Джеррик всегда считал жизнь всего лишь совокупностью физических и химических процессов, протекающих в организме от момента рождения до смерти. А то, что люди выдавали за душу, с его точки зрения, было одним из биологических проявлений жизни, результатом деятельности головного мозга. Когда умирает мозг, то перестает существовать и так называемая душа.

Джеррик был уверен, что после смерти нет ничего, кроме небытия. Он превратится в прах, и мир перестанет для него существовать. А он для мира. Как будто его и не было никогда. Но ведь он был! Жил, чувствовал, размышлял, мечтал. Страдал, в конце концов! Для чего же тогда все это было? Зачем он появился на свет? Лучше бы он никогда не рождался…

– Так что, по-твоему, есть смерть? – с тоской спросил он, глубоко вздохнув. – Всего лишь окончательное и долгожданное освобождение души от плоти?

– А вы считаете иначе? – снисходительно, как показалось кобольду, произнес юноша.

Но Джеррик не любил, когда ему отвечали вопросом на вопрос, тем более в таком тоне. Он разъярился и почти закричал:

– А такие понятия, как ад или рай? Они существуют для души? Или это досужая выдумка? Такая же, как и сама душа.

– Они существуют, – спокойно ответил Альф. – Если говорить об адских муках… Я не знаю этого точно, в силу понятных причин, но мне кажется, что после смерти душа человека, запятнавшего себя убийствами и прочими смертными грехами, страдает и раскаивается. Это и есть настоящий ад. Ведь уже ничего нельзя изменить, и это вечные муки. И наоборот, когда душе не в чем раскаиваться, и ее не терзают угрызения совести…

Юноша замолчал, увидев, как страшно исказилось лицо его собеседника. Джеррик едва сдержался, чтобы не закричать. Слушая рассуждения юноши о смерти, кобольд вдруг почувствовал привычный ужас. А когда он неимоверным усилием воли справился с приступом слабости, то уже был не в состоянии признать правоты своего собеседника. Все истины юноши не стоили выеденного яйца, потому что Джеррик не хотел умирать.

Чтобы не чувствовать себя побежденным, Джеррик с удовольствием убил бы юношу. Но тогда он лишился бы своего единственного козыря в игре с Фергюсом. А проиграть кобольд не мог. На кону стояло его бессмертие. И он решил отомстить по-другому.

– Кстати, ты знаешь, что в этой самой камере когда-то провели ночь перед казнью твои родители? – спросил он. – Их осудили за измену и убийство. Интересно, что сейчас испытывают их души – адские муки или райское блаженство?

По побледневшему лицу Альфа кобольд понял, что удар попал в цель. И он оказался болезненнее, чем предыдущий, направленный против Фергюса.

– Этого не может быть, – тихо произнес юноша. – Мама и папа погибли в авиакатастрофе.

– Нет, я хорошо помню, – возразил кобольд. – Борис Смирнов и Катриона. Ведь их так звали?

– Да, – кивнул юноша. – Но…

– Их казнили, бросив в жерло вулкана, – перебив его, продолжал безжалостно Джеррик. – Ужасная смерть, что и говорить! Так ведь и преступления, которые они совершили, были тяжкими. Когда-нибудь я обязательно расскажу тебе об этом. А сейчас, к сожалению, мне пора уходить.

Метнув напоследок эту парфянскую стрелу, Джеррик вышел с торжествующей улыбкой. Он чувствовал себя отомщенным.

Альф остался один. Но прежнего спокойствия в его душе уже не было. Он внимательно осмотрел камеру, сам не зная, что он ищет. Ничто не подтверждало слов незнакомца. Если в этом помещении когда-либо и находились его отец и мать, то время стерло все следы, которые они могли оставить.

Из рассказов деда Альф знал, что его родители погибли в авиакатастрофе, одной из тех, которые случаются каждый год и уносят сотни человеческих жизней. Еще мальчиком он прочитал много сообщений на эту тему. И поразился тому, что самолеты гибли не только в воздухе, но и на земле. Так, самая крупная и трагическая авиакатастрофа в истории авиации произошла 27 марта 1977 года. В тот трагический день на испанском острове Тенерифе на взлетно-посадочной полосе столкнулись два Боинга 747 авиакомпаний Pan Am и KLM. Погибло 583 человека.

Но узнал он и то, что иногда некоторым людям удавалось спастись в самых ужасных авиакатастрофах, словно над ними распростер крыла их неведомый ангел-хранитель. Один из таких необъяснимых случаев произошел 12 августа 1985 года в Японии, когда неподалеку от горы Фуджи потерял управление и разбился самолет авиакомпании Japan Airlines. Погибли 520 человек, но четверым каким-то чудом удалось выжить.

Однако его родителям не повезло. Провидение не спасло их. А он, Альф, своей жизнью был обязан деду. Тот приютил в своем доме внука на несколько дней, давая его отцу и матери возможность отдохнуть от всех мирских забот на одном из океанских островов. Во всяком случае, так он сам говорил, когда мальчик подрос и начал задавать вопросы.

– Дед не мог сказать мне неправду, – прошептал Альф, кусая губы.

Но червь сомнения уже начал свою работу и точил его изнутри. В глазах и голосе незнакомца, когда он говорил, не было и тени обмана.

Однако кто-то из них – дед или незнакомый мужчина, – по какой-то причине солгал Альфу. Думая об этом, юноша внезапно почувствовал, что не сможет оставаться в неведении и дальше. Слишком долго жил он, ничего не подозревая и ни в чем не сомневаясь. Камень, брошенный незнакомцем, пробудил спящего в глубинах его души дракона. И тот разъярился. Никогда еще Альф не чувствовал в себе столько отчаянной решимости, как в эту минуту. Даже когда он очнулся в этой комнате и понял, что его похитили – неизвестно кто и непонятно почему, – он не был так зол.

Но верно было и то, что никогда еще в своей жизни Альф не был настолько зависим от обстоятельств. Его окружали каменные стены, пройти сквозь которые он не мог, как и разрушить их, уподобившись библейскому герою Самсону. Альф помнил из курса истории религии, который однажды прослушал в университете, что тот совершил подобный подвиг, когда был захвачен филистимлянами, ослеплён, закован в цепи и брошен в темницу.

– Но это мы еще посмотрим, – зло произнес Альф. – Мое терпение иссякло. Не захотят выпустить меня добром, выйду сам. Но тогда пусть пеняют на себя!

Юноша ударил кулаком в дверь. Но ему стало больно, а камень даже не дрогнул. И звук от удара оказался слишком тихим, чтобы привлечь внимание тюремщиков. Тогда он огляделся в поисках какого-нибудь твердого предмета. И увидел кружку, в которой ему подавали воду. Она была сделана из куска дерева. Альф взял эту кружку и сильно постучал ею в дверь. Вышло громко. И он начал колотить по камню без остановки.