Врата вечности

Ее разбудил скрип открываемых ворот и затихающий топот вилорога. По коротким отрывистым возгласам она поняла, что прибыл один из африканских духов, за которыми посылал Тафари. Это был вождь народа абатва Иму. Гамадриада вспомнила, что Джелани говорил о нем. Его имя означало сумрак, и, по мнению нгояма, он соответствовал своему имени, мрак часто окутывал его мозг. Когда-то он считался главным врагом Джелани. Но первый примчался на зов, когда узнал о беде, в которую тот попал.

А затем двор стал стремительно заполняться тенями, которых встречал сам Тафари, оказывая им надлежащий почет.

Гигантский нгояма напомнил Дапн высочайшую вершину африканского континента – Килиманджаро, название которой с языка местных жителей переводилось как «гора, которая сверкает». И это как нельзя более точно соответствовало облику Тафари, который горой возвышался над остальными духами, сверкая даже в сумраке своим отполированным до блеска огромным ногтем на пальце.

Глава 17

Джеррик был напуган. Шипы на браслете Дапн, пронзившие его ладонь, могли быть отравленными ядом кураре, и тогда его смерть была неизбежна. Он знал, что в Африке произрастает растение Strychnos toxifera, соком коры которого местные жители смазывают острие своих стрел. При ранении такой стрелой человек или животное вскоре погибают от удушья. При этом мясо, отравленное кураре, считается у дикарей деликатесом, так как при приготовлении оно мягче и нежнее обычного.

Сначала кобольд приказал начальнику охраны отсосать кровь из ранок в ладони, обвинив его в том, что он допустил нападение на него, Джеррика, и не сумел защитить. Это грозило смертной казнью, и рарог, напуганный не менее Джеррика, счел за благо умереть от яда, чем на эшафоте. Он приник ртом к окровавленной ладони и долго со свистом втягивал в себя черную кровь кобольда, часто сплевывая ее.

После этого Джеррик, дрожа от страха, долго прислушивался к своему дыханию – не становится ли оно хриплым и прерывистым. Но дышал он, как и прежде. Только чувствовал слабость от большой потери крови.

В конце концов, стало ясно, что шипы были не отравлены, а кровопускание даже сыграло положительную роль – гнев обессилевшего Джеррика был не настолько страшен и разрушителен для его собственной нервной системы, каким мог бы стать.

Но пока Джеррик боролся за свою жизнь, время было упущено, и Дапн удалось бежать, а ее следы были потеряны. Услышав об этом, Джеррик только вяло махнул рукой.

– Никуда она не денется, – прошипел он. – Рано или поздно приползет ко мне на коленях, умоляя простить ее. И, может быть, я ее даже прощу.

Но это было сказано только для того, чтобы показать себя в выгодном свете. Джеррик знал, что никогда не простит гамадриаду. И даже не из-за ран в ладони – те вскоре бесследно исчезнут, а из-за пережитого им ужаса, который он не сможет забыть до конца своих дней. Около часа Джеррик прожил с мыслью, что он может умереть уже в следующее мгновение. Это оказалось даже страшнее, чем его постоянный страх неизбежной смерти в будущем.

После этого он приказал сменить начальника охраны, а рарога отослать простым надзирателем в один из золотодобывающих рудников в Северной Америке, принадлежащий Совету XIII.

Излив свой гнев на рарога, Джеррик почти успокоился. Но внезапно он вспомнил о Джелани. И ему захотелось увидеть нгояма, чтобы насладиться его страданиями и окончательно утешиться.

Джеррик спустился в лифте на самый низший уровень подземелья, где обычно содержались наиболее опасные, с точки зрения главы Совета XIII, преступники. В одной из камер здесь находился Джелани. Еще одна предназначалась Фергюсу, но пока была занята его внуком.

– Но это ненадолго, – злобно рыкнул Джеррик, вспомнив о Фергюсе.

Этот этаж подземелья сторожили два кобольда, единственные существа в мире, которым Джеррик доверял. Они были одного с ним рода, а, кроме того, немы и глухи. Когда-то, по приказу самого Джеррика, им вырезали языки и прокололи барабанные перепонки. Таким способом Джеррик обезопасил их от возможных соблазнов. Он считал, что узники всегда пытаются подкупить своих стражей, чтобы сбежать. А после жестокой операции кобольды не могли ни слышать их, ни разговаривать с ними. И поневоле были верны ему, Джеррику, который, к тому же, относился к ним лучше, чем остальные духи природы. Испокон веков прочие духи презирали кобольдов из-за их безобразной внешности и присущих им врожденных дурных привычек, которые было невозможно исправить ни воспитанием, ни принуждением, ни наказанием.

Когда Джеррик вышел из лифта, кобольды уже поджидали его. Джеррик кинул им по золотой монете, как делал это всегда, спускаясь в подземелье. Он знал, что для них, изгоев даже в мире духов, золото было единственным смыслом жизни. И такой малой ценой покупал их безграничную слепую преданность и верность.

«Нгояма все еще отказывается от воды и пищи?» – спросил он, прибегнув к помощи телепатии.

Один из кобольдов кивнул. Второй осклабился, ткнув пальцем сначала себе в рот, а затем в каменный пол. Это означало, что нгояма скоро умрет от голода и жажды.

Но Джеррик не выказал сострадания. Он сам должен был умереть в будущем. И что ему за дело до жизни или смерти других…

Джеррик в сопровождении кобольдов подошел к камере, в которой находился нгояма, и заглянул в невидимое узником отверстие в каменной стене. Через него можно было видеть все, что происходило внутри. Джелани, закрыв глаза, сидел неподвижно на большом камне. Даже лишенный своего грозного оружия, огромного ногтя, который ему отрубили кинжалом во время схватки, Джелани вызывал страх у своих тюремщиков. Поэтому его заковали в кандалы. Массивные деревянные колодки, надетые на запястья рук и щиколотки ног, соединяли тяжелые железные цепи.

Вот уже много дней Джелани ничего не ел и не пил. Джеррик знал причину. Гордость нгояма была оскорблена, отомстить он не мог. И он решил умереть, предпочитая смерть позору. Было бы не так мучительно и быстрее, если бы Джелани выпил яду кураре, который он предусмотрительно взял с собой, отправляясь в Европу. Но сосуд с ядом пропал после битвы с рарогами, как и все остальное, что было в его карманах. Джелани обнаружил это, очнувшись в камере. Поэтому у него не было выбора.

Джеррик не стал входить в камеру. Ему было достаточно видеть унижение своего врага. Внезапно он конвульсивно содрогнулся и издал тихий сладостный стон, испытав оргазм. С тревогой оглянулся на кобольдов, но те не услышали и не заметили ничего, продолжая смотреть на него с собачьей преданностью в глазах. И Джеррик с облегчением вздохнул. Он не любил, когда о его слабостях кто-либо знал или даже догадывался.

– А как поживает человек? – спросил Джеррик вслух, потому что обращался не к стражникам, а к самому себе. Для полного удовлетворения ему не хватало только зрелища унижения внука Фергюса. Разумеется, было бы лучше, если бы в камере находился сам Фергюс. Но нельзя слишком многого требовать от жизни, подумал Джеррик, злобно оттопырив нижнюю губу. Придет время и Фергюса. Если эльф не отдаст ему ключ от врат вечности…

– Hic et nunc, – буркнул Джеррик. – Без всякого промедления.

Он прошел по коридору, освещенному тусклым светом факелов, и заглянул в другую камеру. И увидел, что внук Фергюса делает гимнастические упражнения. Это был высокий светловолосый юноша, худощавый и мускулистый. В чертах его лица Джеррик заметил отдаленное сходство с Фергюсом. Кобольд знал, что внук Фергюса бастард, помесь эльфийки и человека. Но он впервые видел его. И был вынужден признать, что смешение крови привело к хорошему результату. Внук Фергюса словно вобрал в себя лучшие качества людей и духов природы, во всяком случае, внешние.

Неожиданно Джеррик почувствовал желание поговорить с ним и выяснить, настолько ли он совершенен умственно и духовно, как физически. А, главное, насколько он, Джеррик, превосходит бастарда. Кобольд болезненно воспринимал свою уродливую внешность, которой его по глупой прихоти наказала, как он считал, природа. Всю свою жизнь он так или иначе пытался доказать окружающим, что он, урод, выше их во всех остальных отношениях. И сейчас ему представился прекрасный случай для этого. Получеловек, полуэльф был хорошей мишенью, в которую кобольд, не боясь промахнуться, мог вонзать дротики своего изощренного ума. Он любил играть в дартс задолго до того, как несколько столетий назад эта игра, к его большому неудовольствию, появилась на Британских островах, а затем распространилась по всему миру. Люди каким-то образов переняли ее у духов природы, или даже дошли своим собственным умом, но в этом Джеррик сильно сомневался. Он считал людей умственно неполноценной расой, которая достигала своего только ослиным упорством и неисчислимым жертвами, пользуясь тем, что они плодились, как кролики.

– Откройте, – повелительным жестом приказал Джеррик кобольдам. Часть каменной стены отошла, и он, сняв со стены факел, шагнул с ним в камеру.

Но Альф увидел перед собой не безобразное существо, а атлетически сложенного мужчину средних лет с умным и волевым лицом, одетого, несомненно, в очень дорогой, со вкусом пошитый костюм из тончайшей светло-серой шерсти. Это была маленькая слабость, против которой Джеррик обычно не мог устоять, общаясь с людьми. Он хотел видеть в их глазах восхищение, а не ужас. Добиться этого для него не составляло труда. Он в совершенстве владел способностью внушать любые образы другому мозгу, тем более такому несовершенному, как человеческий.

Вот уже несколько дней Альф провел в помещении, где не было окон и даже двери в обычном понимании, а потому в нем царил постоянный мрак. Альф не мог понять, как он здесь очутился. В памяти осталась только яркая вспышка, сменившаяся тьмой, а когда он открыл глаза, то уже находился в этой комнате. Юноша довольно быстро понял, что она расположена глубоко под землей. Но он ни разу не видел своих тюремщиков-кобольдов, которые подавали ему еду и воду через щель в скале, оставаясь незамеченными. А потому Альф не мог даже догадываться, кто и зачем его похитил. Джеррик был первый, кого он увидел. И он неожиданно произвел на Альфа благоприятное впечатление. Человек с таким лицом, подумал юноша, не может быть психически больным маньяком, крадущим и убивающим людей без всякой причины. А, значит, с ним можно договориться. Но для начала следовало выслушать его. Поэтому Альф молчал, предоставляя незнакомцу возможность первым начать разговор.

Джеррик понял это и нахмурился. Юноша был, несомненно, умен. А насколько, кобольду еще предстояло узнать.

– Ты удивлен? – спросил Джеррик, начиная экзамен, который он собирался принять у внука Фергюса.

– Нет, – ответил с улыбкой Альф. – Рано или поздно кто-то должен был появиться и сообщить мне, почему меня похитили. Я ждал вас.

– Меня? – не смог скрыть удивления Джеррик.

– Вас или кого-нибудь другого – это все равно. Так что можете говорить. Будем считать прелюдию законченной.

Джеррик раздраженно прикусил нижнюю губу. Он не чувствовал себя экзаменатором, которым рассчитывал быть. В лучшем случае – равным юноше собеседником. А ведь это юноша находился в камере и должен был испытывать страх и растерянность. Но пока что растерялся он, Джеррик, не зная, с чего начать разговор.

И тогда Джеррик, не сдержавшись, спросил о главном, что волновало его.

– Что ты знаешь о золотом диске, с которым его хранитель Адетоканбо был похоронен в дупле баобаба в Африке?

– Ничего, – ответил Альф после недолгого раздумья.

– Но ведь ты был в Африке вместе со своим дедом?

– Да, еще мальчишкой.

– И ты видел пожар, в котором сгорел баобаб с прахом Адетоканбо?

– Да, я помню пожар в саванне, – кивнул Альф. – Но тогда сгорело много деревьев. И о том, что в одном из них находился прах… как там его?

– Адетоканбо.

– Об этом я слышу в первый раз от тебя. Мы сами тогда едва спаслись. Мне дед рассказывал, что если бы не вилороги, которых привел его старый друг Джелани, мы не успели бы уйти от пожара.

Джеррик видел, что внук Фергюса говорит правду. Видимо, он действительно был слишком мал тогда, и его память не сохранила тех событий. А Фергюс не рассказал ему ни о чем. И в этом нет ничего удивительного. Эльф всегда был скрытным.

– Твой дед похитил у меня этот золотой диск! – вдруг злобно закричал кобольд. Ему сейчас действительно казалось, что Фергюс обокрал не мертвого Адетоканбо, а его, Джеррика.

– Это не правда, – побледнел Альф. – Мой дед не мог ничего украсть. Ты лжешь!

Но Джеррик не стал настаивать. Он сам был не уверен в том, что сказал. А потому спросил:

– Фергюс забирался в дупло баобаба? До того, как баобаб загорелся?