Врата вечности

Дверь в номер была не заперта. Филипп вошел без стука. Алва уже лежала на широкой, в полкомнаты, кровати. Стеклянный столик с букетом мимоз, лампы под белыми абажурами у изголовья, картина в золотой раме, на которой были изображены водоплавающие птицы – на всем лежал отпечаток вековых патриархальных традиций, которыми славился отель, открытый в 1907 году. Мебель, шторы, даже, казалось, сам воздух – все было в пастельных тонах, настраивающих на семейный добропорядочный лад. И мало подходило для целей, ради которых Алва сняла этот номер. Возможно, поэтому она лежала, скромно укрывшись до подбородка одеялом. Филиппу это не понравилось.

– Ты случайно не надела монашескую рясу? – спросил рарог. И, чтобы проверить свое предположение, рывком сдернул одеяло с Алвы. Но эльфийка оказалась совершенно голой. Несмотря на десять лет заключения, ее тело все еще было красиво. Не сводя с него вспыхнувших похотью глаз, Филипп торопливо разделся. И бросился на Алву, словно оголодавший зверь на жертву.

Но Алва была уже не та. Филипп почувствовал это сразу. Она неподвижно лежала на спине, покорно переворачивалась на живот или бок, когда этого хотел рарог, не издавала сладострастных звуков, в прежние годы сводящих его с ума не хуже, чем широкие мясистые бедра и пышная мягкая грудь эльфийки. Алва явно не получала удовольствия от секса и поэтому не могла воспламенить Филиппа. Постепенно его первоначальный пыл угас, ему стало скучно, и он постарался как можно быстрее закончить любовную игру. Когда он застонал в конце, Алва тоже издала короткий стон, но причиной его был не оргазм, а боль – рарог, содрогнувшись, вонзил в ее плоть когти, из-под которых на белую простыню протекли тонкие струйки крови.

– Кажется, ты лишил меня невинности, – сказала Алва с усмешкой. – Это накладывает на тебя определенные обязательства, ковбой.

Ее голос был спокоен, как будто все это время она смотрела в окно на степенно прогуливающихся по площади горожан.

– И не мечтай, – ответил рарог, лениво потягиваясь и зевая. – Я закоренелый холостяк. И вообще, если бы я женился каждый раз, когда лишал девушку невинности, то у меня уже был бы такой гарем, что позавидовал бы сам Тамба Банарас. Говорят, этот индийский магараджа, живший две с половиной тысячи лет назад, имел шестнадцать тысяч жен и наложниц. Я как-то подсчитал ради интереса. И выяснил, что у меня было больше.

– Боюсь, что я была последней девственницей в твоей жизни, – равнодушно произнесла Алва. – Да и вообще женщиной.

– Это еще почему? – удивился Филипп.

– Потому что ты совершил большую глупость, когда похитил у Фергюса внука. Как думаешь, долго ты проживешь после этого?

Филипп хмыкнул, но ничего не ответил.

– У тебя есть единственный выход, чтобы спасти этого красавца, – эльфийка положила свою руку между ног Филиппа. – Вернуть внука Фергюсу.

Алва ожидала ответа, но Филипп продолжал хранить молчание.

– Кстати, а где ты прячешь мальчика? – словно между прочим спросила эльфийка. – В надежном месте?

– А зачем тебе это знать? – с подозрением взглянул на нее Филипп.

– Если Фергюс найдет своего внука раньше, чем ты заключишь с ним сделку, он все равно убьет тебя, – нашлась Алва. – Так что поторопись. Хочешь, я выступлю посредником между вами?

– Я подумаю об этом, – сказал, вставая с кровати, рарог. – Время есть. До Эйлин-Мора, куда мы направляемся, полдня пути.

– Не забудь сказать мне, когда примешь решение, – хмыкнула разочарованно Алва. – А то можешь опоздать, ковбой.

Они быстро оделись, не глядя друг на друга и не проронив ни слова. Каждый о чем-то сосредоточенно размышлял. Могло показаться, что они не любовники, а деловые партнеры, только что обсудившие в кровати, за неимением кабинета, какую-то сделку. Да, в сущности, так оно и было. Секс не принес никому из них ни радости, ни удовлетворения. Разговор, состоявшийся после него, был гораздо интереснее для обоих.

Следующие несколько часов они провели в такси, самолетах и на морских судах, преодолевая путь от Берлина до острова Эйлин-Мор. Начиная от Эдинбурга Алва грустила. Это было путешествие, которое она совершила в юности, только в обратном направлении. Ей вспомнились радужные мечты, с которыми она оставила родные края, надеясь обрести в чужих счастье и богатство. Вернее, тогда для нее это было одно и то же, она считала, что нельзя быть счастливой, не имея денег. Оказалось, что она ошибалась. Это Алва поняла только сейчас, спустя много лет. В юности, в отчем доме, когда она не имела ни гроша за душой, жизнь доставляла ей радость. Приобретя деньги, она навсегда потеряла то ощущение беззаботности, с которым жила и которое, в сущности, и было счастьем для такой девчонки, как она. Возможно, потому что чрезмерно дорого пришлось ей заплатить за богатство. А иначе, наверное, и не бывает, думала Алва, усмехаясь в душе над своей прежней наивностью. Всю дорогу она не обращала внимания на Филиппа.

Филипп тоже почти не замечал ее. Он о чем-то сосредоточенно размышлял, немногословно отвечая на редкие вопросы Алвы, а то и отмалчиваясь.

В Льюисе они арендовали катер капитана Уолрика. Уже в море Филипп оживился и предложил Алве спуститься в каюту и что-нибудь выпить.

– Шотландский виски, – потребовала эльфийка. Это был ее любимый напиток. В Париже она всегда говорила пораженным этим мужчинам, что ее предки называли эту огненную жидкость «uisge beatha». И поясняла, что в переводе с гэльского эти слова означают «вода жизни». Поэтому в стародавние времена виски использовали как лекарственное средство, сохраняющее здоровье и даже продлевающее жизнь, не говоря уже о том, что оно спасало от колик живота, паралича и оспы.

– Правда, тогда в Шотландии производили солодовый виски, для которого в качестве сырья брался ячмень, – с видом знатока утверждала Алва, как будто это могло объяснить, почему современный скотч потерял свои чудесные свойства и вызывал только головную боль по утрам после ночной попойки.

Филипп не возражал и разлил виски по стаканам. Бутылку «Scottish Leader» он нашел в запасах капитана Уолрика, который, по всей видимости, считал, что настоящему морскому волку родом из Шотландии не пристало пить другого напитка.

– За тебя, Алва, – сказал рарог, поднимая стакан.

Алва ничего не ответила и осушила стакан одним глотком, даже не поморщившись. Филипп сразу же налил ей снова. Свой скотч он пить не стал. Но Алва этого не заметила.

– Виски возвращает мне радость жизни, – сказала Алва, поднося стакан к глазам, как будто пыталась что-то рассмотреть в прозрачной жидкости. – И дает возможность терпеть мужчин.

– Знаешь, а мне будет тебя не хватать, Алва, – с едва заметной ноткой грусти в голосе произнес Филипп. – Я только сейчас это понял.

Алва насмешливо фыркнула и выпила стакан до дна.

– А я прекрасно проживу и без тебя, Филипп, – пьяно икнув, сказала она. – Ты ничем не отличаешься от других мужчин. На моем веку таких было много, а будет еще больше.

– Но я останусь лучшим из них, – заявил Филипп. – Навсегда.

Он поставил свой стакан на столик, подсел к Алве и поцеловал ее в шею. Эльфийка не сопротивлялась. Ей было уже все равно. Выпитый на голодный желудок скотч затуманил ее разум. На мгновение ей даже показалось, что это не Филипп, а Лахлан обнимает ее. У него были такие же противные липкие и дрожащие руки.

Это была последняя мысль в ее жизни. Филипп, целуя ее, открыл рот шире и вонзил свои клыки в яремную вену на шее эльфийки. Он почти захлебнулся хлынувшей фонтаном кровью. Но продолжал сжимать Алву в объятиях, чувствуя, как постепенно слабеет ее сопротивление. Сам рарог в это время жадно глотал ее теплую кровь. Когда Алва затихла, а кровь иссякла, весь его рот был окрашен в темно-красный цвет, а глаза довольно и сыто блестели.

Алва была мертва. Ее опустевшие глаза с немым удивлением смотрели на рарога. Филипп положил на них ладонь и закрыл веки.

– C’est la vie, – философски заметил рарог по-французски. – Либо ешь ты, либо едят тебя. Вот так-то, Алва.

Он вышел из каюты на палубу. Катер уже подходил к острову Эйлин-Мор. Стоявший у штурвала капитан Уолрик, услышав шаги рарога, оглянулся. В его глазах отразился ужас.

– У вас кровь на лице, – внезапно охрипшим голосом сказал он.

– А это не твое дело, – ухмыльнувшись, ответил Филипп. – Если, конечно, ты хочешь жить. Хочешь ведь?

Капитан Уолрик, не в силах произнести ни слова, только кивнул.

– Тогда слушай меня внимательно и не вздумай перебивать, – потребовал Филипп. – Когда мы пристанем к острову, ты сойдешь с катера и пойдешь на маяк. Там ты найдешь того, кто откликается на имя Фергюс. И скажешь ему, что Джеррик ждет его. А после этого ты все забудешь. Ты хорошо меня понял? Кивни, если так.

Капитан Уолрик снова кивнул, как марионетка, подчиняющаяся нитям в руках кукловода.

Вскоре катер ударился о причал, оставив в борту вмятину. Капитан Уолрик, не моргая, точно сомнамбула, пошел по тропинке, которая вела на вершину холма, к маяку. Тем временем Филипп вынес безжизненное тело Алвы на руках из каюты и, не сходя с катера, бросил его на причал. При падении голова эльфийки с громким стуком ударилась о доски.

– А это тебе привет от Джеррика, Фергюс, – ухмыльнулся он. – Извини, но дожидаться ответа я не стану.

После этого рарог завел мотор, и катер отошел от причала. Был штиль, олуши не поднимались с поверхности моря и даже не кричали, покачиваясь на волнах, которые расходились от катера. Филипп стоял у штурвала и весело насвистывал мелодию La Marseillaise. Вид у него был довольный.

Глава 16

– Африканские духи – это дикари, вылизывающие гениталии менструирующих коров, – злобно прокричал Джеррик, вскакивая с вольтеровского кресла, которое продолжало качаться, негодующе скрипя. – Разве мы, цивилизованные европейские духи, можем найти с ними общий язык?

Стоявшая перед ним гамадриада Дапн опустила глаза, чтобы не выдать своих чувств. И тихо, но упрямо промолвила:

– Джелани не такой.

Именно эта ее немногословная непокорность, которую она проявляла уже длительное время, довела Джеррика до бешенства. Уступив ее просьбам, кобольд принял гамадриаду в янтарной комнате. Он рассчитывал, что ему удастся убедить ее забыть о Джелани. Однако Дапн робко, но настойчиво протестовала. Сначала она умоляла, а затем потребовала сказать ей, что случилось с нгояма, которого она привела к Джеррику, выполняя его просьбу.

Но Джеррик не собирался говорить ей правду. Судьба нгояма была еще не решена. Он находился в одной из камер в подземелье, и выйти из нее мог только в одном случае – если он, Джеррик, получит ключ, открывающий врата в страну богов. А нет – тогда он так и сгниет в темнице. Джеррик не собирался выпускать африканского духа на свободу, приобретая могущественного кровожадного врага. Но никто не должен был знать об этом, и уж тем более гамадриада. С некоторого времени Джеррик начал подозревать, что она влюблена в Джелани. А женщина, он знал это, способна на любые безумные поступки ради своего возлюбленного. Она могла стать не менее опасным врагом ему, Джеррику, чем Джелани. Отправить же Дапн в темницу было намного труднее, чем нгояма. Все-таки она была членом Совета XIII, а не африканской дикаркой. За нее могли вступиться остальные члены Совета, всеобщей любимицей которых она, воплощение кротости, была.