Врата вечности

– Я слышала, о чем говорили Джеррик и Филипп, – торопливо забормотала Алва. – Они собирались похитить твоего внука, чтобы затем шантажировать тебя. Что ему надо от тебя, Джеррик не сказал даже Филиппу. Впрочем, Филипп и не настаивал. Он хотел только одного – свободы. И получил ее в обмен на твоего внука.

– Это все, что тебе известно? – презрительно скривил губы Фергюс. – Я догадался об этом и без тебя. Твоя информация ничего не стоит. Прощай, Алва!

– Но я могу помочь тебе! – закричала эльфийка. – Я могу узнать, где они прячут твоего внука. И тогда тебе не придется отдавать то, что так хочет получить Джеррик. Как ты думаешь, Фергюс, это стоит моей свободы?

– Но где гарантия? После того, как я тебя освобожу, ты можешь предать меня.

– Не бойся этого, я ненавижу Джеррика, – Алва даже заскрипела зубами, произнося имя кобольда. – И Филиппа тоже. Они бросили меня в этой камере подыхать как смердящую собаку. Ушли и даже не оглянулись. А ведь я не более виновна, чем Филипп, клянусь тебе! Это не я, а Филипп убил твою любовницу, Фергюс! И он вложил меч в мои руки, чтобы я отрубила своему мужу голову. Так почему он на свободе, а я должна гнить в этой камере? Это несправедливо! Я хочу отомстить им обоим.

– И каким образом?

– Ты меня освободишь, я встречусь с Джерриком, соблазню его и выведаю, где он прячет твоего внука.

Фергюс с сомнением посмотрел на Алву. Мысль, что это жалкое существо может представлять для кого-то сексуальный интерес, позабавила его. Алва поняла его и усмехнулась, обнажив неожиданно все еще красивые белые зубы.

– Мне нужно трое суток, Фергюс, чтобы вернуть себе былое очарование в глазах Джеррика, – сказала она. – Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Теплая ванна в гостинице, чистое белье, массаж, новое модное платье – и я чудесным образом преображусь. Мне бы только добраться до Джеррика, а что надо делать, чтобы пробудить его чувственность, я не забыла. Он не устоит. И, опьяненный страстью, все мне расскажет. А я тебе. По рукам, Фергюс?

Фергюс все еще сомневался. Но он понимал, что другого варианта, кроме предложенного Алвой, у него не было. Во всяком случае, в эту минуту он его не видел.

– Пусть будет по-твоему, – кивнул эльф. – Я сниму тебе номер в гостинице…

– Plaza Athenee, – торопливо произнесла Алва.

Это была самая шикарная гостиница Парижа, в которой Алва жила много лет до того, как попала в темницу. Со своим мужем, Лахланом, она занимала номер на восьмом этаже, который был оформлен в соответствии с ее личными пожеланиями в стиле арт-деко и поражал воображение буйством орнаментов, а также изобилием слоновой кости, крокодиловой кожи, редких пород дерева и серебра. Кроме того, Plaza Athenee славился своим винным погребом, в котором хранились самые дорогие в мире вина. Но главное, что он расположился на avenu Montaigne, в соседстве со знаменитыми Елисейскими полями, изобиловавшими самыми известными в мире домами моды. Магазины с вывесками Sonia Rykiel, Christian Dior, Jimmy Choo, Louis Vuitton каждый день гостеприимно распахивали перед эльфийкой свои двери.

Одна только мысль о возвращении в этот блистательный мир вернула глазам Алвы прежний яркий блеск, а лицу румянец. Эльфийка уже не казалась безобразной. Она выглядела уставшей, оголодавшей и осунувшейся от недосыпания, но сохранившей следы былой красоты женщиной. И, видя это мгновенное преображение, обещающее еще большие чудеса в будущем, Фергюс впервые подумал, что, может быть, он не настолько глуп, что ввязывается в эту авантюру.

Глава 14

Париж навсегда остался для Алвы городом ее юности. Но, в сущности, она плохо знала этот город. Лучше всего – бульвар de Clichy и улицу Saint-Denis вблизи набережной Сены. Этот район Парижа назывался «улицей красных фонарей» и здесь находилось неисчислимое количество подпольных борделей. Вывесок на них не было, но узнавались они безошибочно – возле каждого подпирала стенку полураздетая девушка. Алва простояла у дверей одного из таких борделей много ночных часов и ей навсегда врезались в память ощущения зябкой прохлады и своей беззащитности. Почти весь свой заработок она отдавала сутенеру. Это был громадный, тучный и постоянно истекающий потом уроженец Алжира, который к тому же сам регулярно пользовался ее услугами, но не платил за это ни сантима. Он предпочитал оральный секс, во время которого больно тискал ее за соски и, сочно причмокивая, повторял:

– Lick tongue, bitch!

Так продолжалось несколько лет, пока Алва не сумела пробиться на сцену одного из парижских кабаре, где танцевала и пела тоже за гроши, а за еду и ночлег зачастую расплачивалась собственным телом. Но зато именно здесь она познакомилась с Лахланом. И ее жизнь сказочным образом изменилась. Но это не принесло ей счастья, на которое она так рассчитывала. Несчастная Золушка сменила мансарду под вечно протекающей крышей на роскошный дворец из сказок «Тысячи и одной ночи», но так и не смогла превратиться в счастливую принцессу. Может быть, потому что Лахлан ей был противен не меньше, чем жирный алжирец-сутенер. И она, не получая сексуального удовлетворения в супружеской жизни, продолжала таскаться по ночным клубам, кафе-шантанам и прочим увеселительным заведениям с сомнительной репутацией. Разница с ее прежней жизнью была только в том, что за секс платили уже не ей, а платила она. Да и то не всегда, а только если проявляла капризы, которые ее любовники должны были исполнять беспрекословно. Чаще всего она вынуждала партнера заниматься с ней оральным сексом, во время которого повелительно кричала:

– Lick tongue, bitch!

Во всех остальных случаях она требовала, как в старые добрые времена, оплатить ее услуги. Дело было не в деньгах, а в том, что такие секс-авантюры, как она их называла, как будто возвращали эльфийку в прошлое. Она вновь чувствовала себя юной. Но уже защищенной от всех неприятностей и обид.

За годы, проведенные в одиночной камере, Алва часто вспоминала свою разгульную жизнь в Париже. И когда она вновь обрела свободу, то первым ее желанием – разумеется, после того, как она отмылась, отоспалась, насытилась и накупила ворох новых платьев, – было посетить ночной клуб Le Folie’s Pigalle. Когда-то это было то самое кабаре, в котором Алва начинала свою карьеру певички и танцовщицы, но затем его перекупили, и новый хозяин сменил амплуа и название заведения, рассчитывая извлекать больше прибыли.

Le Folie’s Pigalle открывал свои двери для посетителей в полночь. Огромный красный шатер освещали неоновые надписи того же цвета, они отбрасывали блики на тротуар, автомобили, лица людей, низко нависшее небо, и могло показаться, что это Марс, а не привычная Алве планета. Она чувствовала радостное возбуждение. И даже необходимость заплатить двадцать евро за вход не испортила ей настроения.

Внутри клуба царила лихорадочная атмосфера праздника, которую подогревали разрывающая барабанные перепонки техно-музыка, стелящиеся по полу клубы белого дыма, разноцветные часто мерцающие огни. Алве все это нравилось. Но особенно ее порадовало то, что в огромном зале было много мужчин. Они танцевали, пили, смеялись, приветствовали Алву взмахами рук, как будто давно ее знали, и целовали друг друга, чаще всего в губы. Но никто не проявлял к ней «настоящего интереса», как сама Алва это называла. Окружавшие ее мужчины не пытались прикоснуться к ее груди, будто ненароком погладить по роскошным бедрам, приобнять. Это было непривычно и странно.

Сначала Алва во всем обвинила себя. И танцуя, начала более развязно вращать своими роскошными бедрами. Она помнила, что десять лет назад против этого приема не мог устоять ни один мужчина.

Но времена, видимо, изменились. На нее по-прежнему никто не обращал внимания. Более того, мужчины образовали вокруг нее пустое пространство, словно карантинную зону, в которую никто из них не входил, как будто опасаясь заражения. И тогда Алва подумала, что во всем виноваты именно эти прошедшие десять лет.

– Неужели я настолько постарела? – привыкнув за время, которое она провела в одиночной камере, разговаривать сама с собой вслух, спросила Алва.

Ответ напрашивался сам собой. Мужчины отводили от нее глаза, а на ее призывные взгляды отвечали удивленными или презрительными ухмылками.

Это было невыносимо. И Алва, не сдержавшись, разрыдалась. Но даже после этого никто не подошел к ней, чтобы утешить, заодно запустив руку ей под юбку.

Подумав, что слезы не прибавили ей привлекательности, скорее, наоборот, Алва бросилась к выходу. Ей приходилось прокладывать себе дорогу, расталкивая танцующие парочки. Многие из них посылали ей вслед проклятия. Но никто не толкнул ее в ответ. Это удивило ее. Алва начала присматриваться более пристально. И, наконец, увидела то, что было перед ее глазами весь вечер, но она не могла осознать – все парочки состояли из мужчин. Танцуя под музыку, они обнимались и целовались, как самые настоящие любовники. Это была гей-вечеринка для мужчин нетрадиционной ориентации.

Поняв это, Алва нервно рассмеялась. Можно было пойти в другой ночной клуб. Но настроение было уже безнадежно испорчено. Только что пережитое потрясение, страх, вызванный мыслями о старости и утрате внешней привлекательности для мужчин – все это лишило ее сил, а, главное, сексуального желания. Она торопливо вышла из клуба, остановила такси и коротко бросила водителю:

– Plaza Athenee!

Это был ее дом, ее крепость, в стенах которой она чувствовала себя защищенной от всех жизненных неурядиц. Номер, оплаченный Фергюсом, был далеко не такой роскошный, как прежний, на восьмом этаже, о котором Алва мечтала долгие годы в заточении. Но, войдя в него, она могла лечь в кровать, укрыться с головой одеялом и плакать, сколько душе угодно, вспоминая свою юность и несбывшиеся надежды, а заснув, видеть чудесные сны, не имеющие ничего общего с ужасающей реальностью.

Так Алва и поступила, вернувшись в гостиницу.

Она проплакала почти до рассвета. Затем забылась коротким тревожным сном. А наутро собрала вещи, вызвала такси и направилась в аэропорт Шарля де Голля. Взяв билет на первый же рейс, она улетела в Берлин на самолете авиакомпании Lufthansa, несмотря на свою нелюбовь ко всему немецкому. Ждать эльфийка не хотела. Трое суток, которые она выпросила у Фергюса, истекли.

В чем Алву никогда нельзя было упрекнуть, так это в том, что она не исполняла условия контракта, заключенного с кем-либо. Тем более, что на этот раз она хорошо понимала, что Фергюс не позволит ей нарушить их договоренность, тревожась за судьбу внука. По сути своей, эти трое суток были подарком, которые Алве удалось выторговать у судьбы. В ее прежней жизни ей редко что-то дарили, только иногда Лахлан какие-нибудь ничего не стоящие в ее глазах безделушки. И теперь Алва была искренне благодарна Фергюсу. Поэтому она собиралась честно с ним расплатиться. Может быть, впервые в своей жизни.

Международный аэропорт Berlin Brandenburg International, против обыкновения, не вызвал у Алвы раздражения. Сколько она помнила, Берлин, в отличие от Парижа, ей не нравился. Раньше она едва терпела этот город, как и самих немцев. Алва считала их трудолюбивыми, экономными и тупыми бюргерами – в противовес веселым, беспечным и остроумным французам, которых она обожала. Алве, говорящей на чистейшем парижском диалекте, не давался немецкий язык. Поэтому эльфийка презирала и его тоже. Обычно из аэропорта она направлялась в отель Adlon Kempinski, который привлекал ее тем, что был расположен на Pariser Platz, Парижской площади, а еще террасой на крыше, по которой она любила гулять по ночам в надежде на новые романтические знакомства.

Но в этот раз все было по-другому. Как будто со слезами ночью Алва выплакала не только свою любовь к Парижу, но и неприятие Берлина. Сев в аэропорту в такси, она сразу направилась в резиденцию главы Совета ХIII, которая находилась в самом центре Берлина. Автомобиль миновал обломки Берлинской стены, площадь Gendarmenmarkt, которую украшали Французский и Немецкий соборы, площадь Александерплац с Часами мира и оказался на одной из тех тихих улочек, о существовании которой в столице Германии можно было узнать, только случайно свернув на нее с оживленного и ярко освещенного проспекта. Старинный особняк скрывала густая тень деревьев, можно было пройти рядом с ним и не заметить этого.

Алва, отпустив такси, подошла к кованой ограде, отделявшей особняк от улицы, и нажала на кнопку переговорного устройства, которая была спрятана в пасти дракона. Серебряная голова чудовища держалась на прутьях решетки, выполненным в форме цветущих растений.

– Кто там? – услышала Алва раздраженный голос. Эльфийка его сразу узнала.

– Это я, Джеррик, твоя Алва, – отозвалась она. И, сделав над собой усилие, томно прошептала: – Впусти меня, милый!

Ответом было гнетущее молчание. Алва уже перестала надеяться, когда дракон издал тихий, но грозный рык, и в ограде приоткрылась потайная дверь, словно неохотно приглашая ее войти.

Алва хорошо знала дорогу в личные покои главы Совета XIII, по которой ходила многие годы, сначала к эльбсту Роналду, а затем к его преемнику кобольду Джеррику. Она обошла особняк и вошла в еще одну потайную дверь, скрытую в стене. Она сразу попала в лифт, в котором потолок был стилизован под ночное небо с вкраплениями звезд из алмазов, каждый с кулак величиной. Когда она закрыла дверь, кабина тронулась. Кнопок в лифте не было. На какой этаж он опускался, Алва так никогда и не смогла узнать. Она знала только, что окажется сразу в апартаментах, в которых жил глава Совета XIII.

Но когда двери открылись, и она вышла, то увидела, что на этот раз лифт доставил ее в янтарную комнату, которая примыкала к конференц-залу. Здесь, глава Совета XIII отдыхал, когда заседания утомляли его. В отличие от личных покоев Джеррика с их аляповатой безвкусной роскошью, янтарная комната была истинным произведением искусства. Поговаривали, что первоначально ею владели прусские, а затем российские императоры, но кроме эльбста Роналда, при котором она появилась в резиденции, никто не мог знать этого наверняка, а он умер, так и не раскрыв никому этой тайны. В отделке комнаты использовался преимущественно янтарь, который дополняли золочёная деревянная резьба, зеркала и мозаичные картины из агата и яшмы.

Алва знала об этой комнате, но оказалась в ней впервые. Войдя, она увидела Джеррика, который расположился в массивном вольтеровском кресле, и Филиппа, стоявшего за его спиной. Эльфийка, не ожидавшая встретить их обоих, растерялась. Ее план рухнул, и надо было что-то срочно придумывать взамен.

Алва прекрасно понимала, что первым делом Джеррик спросит, как ей удалось выбраться из темницы посольства Эльфландии. И придумала историю, которая должна была тронуть сердце кобольда и даже вызвать его восхищение ею. В рассказе эльфийки фигурировал сластолюбивый надзиратель-домовой, который решил воспользоваться тем, что она осталась одна в темнице, и, войдя ночью в ее камеру, попытался изнасиловать ее. Но Алва сумела дать отпор насильнику. Она задушила его. А затем сбежала, благо, что дверь была открыта, а в посольстве никого не было.

Но в этот рассказ, который годился для Джеррика, не поверил бы Филипп, хорошо знавший надзирателя Гэйла. Знал рарог и то, что сама Алва много раз пыталась соблазнить домового, надеясь сбежать с его помощью из темницы. Но тот пренебрегал прелестями и ласками эльфийки, говоря, что он слишком стар для них, а Алва необыкновенно глупа, если рассчитывает повернуть время вспять. Однажды Гэйл проговорился, что в силу своего возраста он давно уже был импотентом. После этого Алва оставила свои попытки. Трудно было предположить, что спустя много лет ситуация радикальным образом изменилась.

Теперь Алва не знала, что сказать. Злобный взгляд Джеррика и насмешливый – Филиппа как будто деморализовали ее. Словно нашкодившая девочка, она переминалась с ноги на ногу, с ужасом чувствуя, что с каждым мгновением ситуация только ухудшается. Ей, против обыкновения, не помогала даже мысль, что в новом платье от Jean Paul Gaultier, обтягивающем ее роскошные бедра с вызывающим бесстыдством, она выглядит сногсшибательно.

Первым нарушил молчание Филипп.

– О-ля-ля! – воскликнул он, усмехаясь. – Какая встреча! А я-то уже не надеялся когда-нибудь увидеть тебя, Алва. Во всяком случае, в этой жизни.

– Подлец! – злобно огрызнулась Алва, не сдержавшись.