Книга Небытия

– Посмотрите, братья, мы проливаем свою кровь, защищая Святой город от поганых басурман. А они здесь выбираю себе непотребных девок и позорят чистое имя Матери Божьей. До каких же пор мы будем терпеть это… – рыцарь наехал конем на Аламгира, чуть не уронив его в сточную канаву. Аламгир вывернулся в самый последний момент.

Увидев, что маневр не удался, рыцарь поднял толстенный арапник.

– Ты хотел попробовать христианской плоти, так отведай прежде христианской плети, собака!

– Я великий посол великого Хинда, в вашем языке… великое перемирие, заключенное… – побледнев, залепетал Аламгир. Рыцарь сверкнул глазами, что-то рыкнул, но сдержался.

– Бог даст ненадолго заключенное. Это перемирие не мешает Черному Гозалю нападать на мирные караваны. Ничего! Бог даст, Жерар де Ридефор станет Великим магистром, он не будет терпеть поганых сарацинов у Святого города. Убирайся, сомнительный посол, я не трону тебя сейчас. А ты, шлюха, позорящая святую веру… – рыцарь снова занес руку. Тяжелая плеть, казалось, перешибет женщину пополам. – Ты, грязная тварь…

Непонятный, на которого никто не обращал внимания, шагнул к Аламгиру сбоку. Посох стремительно, как змея метнулся в морду аламгирова иноходца. Испуганный конь, истошно заржав, взвился на дыбы, толкнул лошадь храмовника. Рыцарь, не успев завершить удар, откинулся назад и от неожиданности потерял стремя.

– Проклятье черного дьявола!

Аламгиру не сразу удалось успокоить, рвущегося с повода коня. Перепуганная шлюха юркнула в ближайшую подворотню. Аламгир побледнел еще больше, а Непонятный спокойно отступил назад и замер, опершись на посох.

Разъяренный тамплиер, будто не замечая Непонятного, двинулся к Аламгиру.

– Ты ответишь мне, пес…

– Боль и страх – оружие Бафомета. Принимающий в руки оружие зла, сам служит злу. Так зло берет власть над доблестью. – Это сказал Непонятный, негромко, будто про себя, но тамплиер услышал и вздрогнул, и втянул голову в плечи.

Храмовники развернули коней и умчались, разгоняя пылевых чертиков на мостовой.

Приказчик Энрико постучал в глухую дверь с квадратным окошечком на уровне глаз.

– Кто?

– Это я – Энрико.

– Мальчик? Входи.

– О, сударыня, как вы…

– Да, мальчик, я прекрасна. На, целуй… не так пылко, в прошлый раз ты оставил мне следы на бедрах. Что нового, мальчик? Ты все еще увиваешься вокруг этой беляночки, дочки старого Ги? Нет? А я слышала иное. Ну, ладно, ладно, не красней, я прощаю тебя… Нет, нет, подожди, потом… Ты что-то узнал?

– Да, сударыня, два дядиных агента в разговоре с ним упоминали о какой-то чаше. Я, как вы и приказывали, тут же побежал сообщить вам.

– Значит, Тадео все-таки взялся за это дело… Не думала я, что у него хватит духу. Что дальше?

– Дядя передал письмо – какие-то сведения в кожаном футляре для свитков. Кажется, их надо переправить на Кипр. К сожалению, я не знаю, кому именно из двух агентов дядя передал письмо, я слышал только обрывки разговора.

– Так. Дальше.

– Они говорили о том, что сенешаль тамплиеров Ридефор хочет вопреки воле короля развязать войну с Салладином. И что кого-то нужно убить. И еще во всем этом замешан Старец Горы.

– Все?

– Да. О, сударыня, какая у вас гладкая кожа…

– То, что Ридефор хочет войны – это не новость. О его связях со Старцем тоже известно… Ты проследил агентов своего дяди? Мальчик?

– Нет…

– Что?! Да убери ты руки!

– Я… они пробудут в Иерусалиме еще три дня, я найду их!

– Найди. Найди, мальчик. И тогда приходи ко мне. А сейчас ступай… Что еще? Опять деньги? Ты слишком балуешь свою беляночку, мальчик… На вот. Ну ступай, ступай… Щенок.

Непонятный свернул с богатой улицы и переулками и проходными дворами стал пробираться к окраине. Здесь было душно, запущено и тесно. Дома, сдавленные со всех сторон, чуть не проваливались верхними этажами на улицы. Деревянные балки вылезали из облупившихся стен, как ребра из разъеденного проказой тела. Редкие узкие окна были заткнуты перекошенными рассохшимися ставнями. Это были трущобы Святого Города, но Непонятный не ведал этого. Он не знал такого слова.

Из ряда одинаковых домов Непонятный выбрал один, с самыми крепкими дверями и глухими стенами.

На стук ответили сразу, будто ждали за дверью. Ответом было короткое ругательство – что-то из полузабытой арамейской фени.

– Мне нужен Каркадан-Носорог, меняла, – Непонятный говорил на фарси. – Ночь Предопределения грядет… Уже скоро, вот-вот грянет.

За дверью еще раз кратко ругнулись, но уже безадресно. Отлязгав положенным количеством запоров, створки раскрылись. На улицу высунулся огромный смуглый калган, густо обросший курчавым волосом. Глаза калгана – две влажные маслины – рассмотрели Непонятного с ног до верхушки посоха и обратно. Потом посмотрели в лицо.

– Пожди, – калган убрался обратно в дом. Вернулся, словно спохватившись. – Прими… – калган повел ладонью, показав, куда нужно принять. Опять убрался.

– Эть! – из раскрытой двери на улицу выплеснулась здоровая струя помоев. Если бы Непонятный не принял, куда было указано, его бы окатило до пояса.

– Заходь…

Непонятный шагнул с улицы в дом. Из полдня в сумерки. Прошел за привратником по коридору, потом свернул за ним направо, потом еще раз. Остановился.

Глаза быстро приноровились к полумраку. Немногословный привратник сложением оказался под стать своему огромному калгану. А необъятный пустой казан, который он держал в руке, был под стать им обоим. Привратник упирался загривком в низкий потолок. И еще он смотрел на Непонятного.

– Зулка! Забери казанок, – не отрывая глаз от лица Непонятного, басовито крикнул привратник куда-то в сумеречное пространство. Ему ответил звонкий девичий голос.

– Большуга, козлик! Занеси сам. А я тебе дам… – где-то за дверью засмеялись сразу несколько женских голосов. – Только Анну мы не позовем… – снова взрыв смеха.

– У! Бабы! – почти без злости прорычал Большуга – имя еще больше соответствовало своему владельцу, чем и калган, и казан вместе.

– Каркадан? – напомнил Непонятный.

– Тут, – Большуга толкнул незаметную дверь. – Хозяин, человек.

– Пускай.

Непонятный вошел в комнату. За широким тяжелым столом сидел Носорог, Каркадан. За что его так позвали, непонятно: у него не только не было рога на носу, но недоставало и самого носа. Еще у Каркадана недоставало правой руки. Зато морщин на высушенном годами лице было предостаточно. Каркадан, судя по всему, был армянин. Или грек. Или перс… Но уж никак не еврей, хотя кто его знает. Багдадский вали не прощал воровства никому.

Непонятный вытащил из-за пояса тусклую монету, бросил на стол. Старый меняла ловко подхватил ее и поднес к глазам. Изучив со всех сторон, вернул Непонятному.

– Я рад видеть тебя… – Каркадан помедлил, подыскивая подходящее обращение, – Непонятный. Мой дом отныне – твой дом. Мои люди – твои люди. И да будет доволен тобой Аллах!

Меняла набожно поднял глаза к потолку.