Книга Небытия

– Я – паломник, иду поклониться Гробу…

– Ты не похож на паломника, Непонятный, – стражник снова пошевелился, но из своего убежища не выполз – в городе и окрестностях шаталось столько всякого сброда: богомольцы, попрошайки, ворье, целые толпы помешанных и просто придурков – что из-за каждого вылезать из благодатной тени на солнце было бы просто глупо… – Читай «Отче наш», Непонятный, а то получишь копьем по загривку.

Непонятный насупился, замялся… И тут на дороге послышался шум. Шум рос, крепчал, ширился… Воинственный стражник накинул на голову хауберк и подтянул поближе щит. В этом приближающемся грохоте его опытное ухо различило львиный рев ослов, грозное бряцанье бубенцов, пронзительный скрип колес, смачную разноязыкую ругань… и еще, на самой грани слышимости, нежное позвякивание золотых монет. К городу подходил торговый караван.

Со сторожевой башни просигналили. Из караулки у замка Давида появились еще стражники и констебль.

Караван вошел в ворота. Это был не очень большой караван, шуму было больше – десяток ослов, дюжина верблюдов, с пяток лошадей, и несколько погонщиков. Впереди на породистом вихлявом иноходце ехал хозяин.

Хозяин был тоже вихлявым и породистым – тонкая морда, узкие усики над верхней губой – губы, как два дождевых червя изгибались высокомерно и презрительно. Неимоверное количество белого шелка было смотано в его чалму и скреплено огромной золотой брошью с камнями.

Констебль вышел вперед. Не дожидаясь вопросов, вихлявый хозяин заговорил на хорошем французском эдесских барахольщиков – надменно:

– Я везу караван драгоценных товаров: пряности, ткани, кабриджата и груз чудесного растения для приготовления упоительного пития. Я немедля с большим почетом должен быть препровожден к правителю сего города и земель. А иначе мой гнев и неудовольствие повлекут наказание нерадивых слуг, ибо никогда еще ваш город и правитель не видели столь великого и знаменательного посольства, ибо я – Аламгир из рода Газебо, посланник великого Хиндустана, в вашем языке, Индии.

Констебль был родом из местечка Лавуаз, что под Пуатье, и многое повидал на своем веку. Он сдвинул на ухо шлем и возразил на плохом французском босяцких предместий – насмешливо:

– Ты врешь, мусульманская собака. В той стороне живут одни псиглавцы да поганые гоги и магоги. А наш король Балдуин IV – добрый христианин, чего ему говорить с посланцем проклятого Богом народа. Коли ты хочешь войти в город и торговать своими гнилыми тряпками и вонючими порошками, гони пошлину, не то я вышвырну тебя за ворота и напускаю стрел в мать-твою задницу.

– Как ты смеешь говорить так! – Благородный Аламгир из рода Газебо, надулся и сделал вид, что побагровел. Он был возмущен и страшно разгневан. – Великое перемирие было заключено между Салах-ад-Дином и вашим правителем, ты не смеешь нарушать его!.. Мое важное посольство и дары, и чудесный напиток, коего не пробовал ни один из франков!.. А если посмеешь, у меня есть воины и…

– Клянусь ляжками Святой Магдалины, – не стал дожидаться конца гневной речи констебль, – я нашпигую тебя стрелами раньше, чем ты призовешь своего Аллаха, и выброшу в ров, вместе с твоими воинами и товарами. Плевал я на перемирие и твой поганый напиток. Добрые христиане пьют веселое вино и пенистый эль, а не вонючие отвары адского зелья. Плати пошлину или я…

Констебль сделал знак рукой – в руках стражников появились арбалеты. С башни отозвались лучники.

Благородный Аламгир заметно струхнул. Глазки его забегали, червивые губы опустились, а толстозадый иноходец присел.

– Конечно, конечно, доблестный страж ворот, если у вас даже с послов требуют денег… Если таковы здешние порядки, то я конечно. Я проехал дальний путь и везде уважал обычаи разных мест. Вот прими, храбрый начальник. Этого должно хватить и на пошлины, и на тебя, и на твоих храбрых воителей. Уберите же свои самострелы.

Довольный уроженец местечка Лавуаз принял весомый кошель.

– Ну, спасибо, Аламгир Газебо! Проезжай и торгуй с миром. Но помни – вас, мусульманских собак, здесь только терпят… Пропускайте их ребята!.. Удачных сделок тебе, чтобы было чем заплатить пошлину при выезде. А про твое посольство я так и быть никому не доложу, здесь таких послов по дюжине в неделю проходит… Давай, давай, шевелитесь, басурмане!

Непонятный человек, о котором благополучно забыли, прошел в город следом за караваном.

Это был самый жаркий час, такой жаркий, какой только можно себе представить. На улицах было безлюдно. Непонятный направился Соломоновой дорогой к площади Мории. Он шел мимо Патриарших бань, оставил справа метохию Святого Саввы, прошел приют Иоанна Предтечи, церковь Святой Марии большую, перешел на улицу Храма. Он не торопился, шел уверенно, не зевая по сторонам и не захлебываясь благоговением на каждом углу, как пристало паломнику. Он явно знал, куда идет. Может быть, он не впервые в Святом городе.

За бойней Непонятный свернул налево и через Красные ворота вышел на площадь. Пересек ее, обогнул Храм Гроба Господня, монастырь каноников. У церкви Иакова Младшего, притулившейся за Храмом, клевали носом несколько апатичных нищих. Когда Непонятный уже почти миновал их, один из попрошаек вдруг вскинул голову. Он проводил Непонятного долгим пристальным взглядом. Потом порылся в своих лохмотьях и, опираясь на костыль, отковылял на десяток шагов от своих товарищей. Нищий был хром и казался очень старым. Он и был старым, лишь ненависть в его глазах горела люто и молодо. Непонятный не заметил этого.

За Храмом, почти у самой городской стены стоял дворец королей Иерусалимских. В ближнем к Храму крыле находилась резиденция тамплиеров. Непонятный направился к ней.

Не подходя слишком близко, он встал в тени рослых кипарисов, обступивших дворец, и стал наблюдать. Что он высматривал – непонятно. Может быть, чернявого человека с горбатым носом, который вошел к тамплиерам через боковую калитку с большой корзиной в руках.

Простояв почти час, Непонятный кивнул каким-то своим мыслям, стукнул посохом в каменную плиту мостовой и снова зашагал через площадь. Ему нужно было пройти мимо Храма.

– Добрый человек! Добрый человек! – Непонятный обернулся – к нему, по-паучьи перебирая тремя ногами, бежал колченогий нищий. – Добрый человек!

Непонятный остановился.

– Что тебе, убогий? Мне нечего дать тебе.

Старик задышал с тяжелым нутряным хрипом.

– Нечего, говоришь! Дай то, что отнял у меня десять лет назад – дом, детей, внучку маленькую… А! Что молчишь, я сразу узнал тебя, сразу! – старик уцепился своими мосластыми клешнями Непонятному за одежду.

– Я не знаю тебя, убогий. Ты сошел с ума. Ступай прочь.

– А-а – не помнишь!.. А как вы, мусульманские суки, избивали курдов-эзидов и несториан в Бохтане, помнишь? В Бохтане, в Бохтане! Я Далимурат – старейшина, помнишь меня, выблядок сатаны!

– Ты обознался, убогий, я не знаю тебя…

– А-а! Не знаешь! Сейчас узнаешь! – тощая рука нищего вынырнула из лохмотьев – в судорожно сведенных пальцах была зажата какая-то железяка. Блеснул отточенный край. Непонятный небрежно заслонился посохом. Твердое дерево ударило старику по запястью – железяка вылетела и зазвенела по вытоптанным плитам.

– Шел бы ты, убогий…

Старик обмяк, на глаза его навернулись слезы.

– Ах ты сволочь, ты сволочь, ты… все равно не уйдешь, теперь не уйдешь! Стража… – нищий слабенько закричал, попытался развернуться к Храму – там, у Гроба всегда стоит караул… Непонятный сделал неуловимое движение кистью, из рукава выпорхнул стилет. Слева под коричневый сосок, поросший седым волосом – сквозь лохмотья так хорошо видно, куда он должен ударить. Стилет очень тонкий, разрыв на коже очень маленький, когда вытащишь сталь, рана закроется сама, крови почти не выйдет, разве что капелька. Да и то сказать, кто будет выгонять эту кровь – не мертвое же сердце.

Любопытные нищие у ворот Храма Гроба Господня видели, как у старого Далимки прихватило сердце. Какой-то непонятный человек, наверное, знакомый, поддержал старика, довел до стены и бережно усадил в тень. Потом он бросил Далимке мелкую монетку.

– Эх ты, убогий, убогий…

Узенькой улочкой Непонятный покинул площадь. Улочка, петляя и извиваясь в сутолоке домов, вывела Непонятного в торговые кварталы.

Непонятный зашел в богатую лавку под яркой вывеской. Встретил его молодой расторопный приказчик.

– Мне нужен Тадео Бонакорси. – Непонятный левой рукой сделал в воздухе округлый знак.

– Хозяина сейчас нет на месте, но он должен вскорости прийти. Вы можете подождать его там. – Приказчик указал на дверь по правую сторону от прилавка. Приказчик не задавал вопросов – у каждого торговца, если он хочет преуспевать, должно быть много агентов – разных, и даже таких непонятных, как этот.

– Да, я подожду его.

Непонятный скрылся за дверью.

Приказчик принялся раскладывать образцы новых шелковых тканей на столе так, чтобы солнце выгодней подчеркивало их причудливые узоры и расцветку. Тут в лавку вошел новый посетитель.

– Я великий посол волшебной страны, в вашем языке, Индии – Аламгир из рода Газебо. Я привел огромный караван изысканных товаров, кабриджата и чудесного напитка. Во ниспослание всяческих доходов и удачных дел мне нужно видеть почтенного купца и, в вашем языке, негоцианта Тадео Бонакорси.

– Хозяина нет, и я не знаю, когда он вернется… Вы можете изложить свое дело мне, достойный Аламгир Газебо. – Приказчик изящно поклонился, качнув гладкими волосами. Благородный Аламгир, казалось, слегка озадачился.

– Нет… мне нужен сам Тадео Бонакорси почтенный купец и, в вашем языке, негоциант… – Аламгир помолчал, словно, вспоминая что-то. Потом поднял левую руку, неуверенно повел ею в воздухе, и, после короткого раздумья, наконец, завершил округлый жест.

Приказчик благостно улыбнулся.

– Извольте подождать хозяина в той комнате, он вскорости должен пожаловать. – Приказчик, склонив голову, указал на дверь, но уже не по правую, а по левую сторону от прилавка. Агентам достойного купца и негоцианта Тадео Бонакорси вовсе не обязательно встречаться друг с другом.

Аламгир прошел в комнату.