Преодоление

Закончили возить хлеба, стали молотить, затем копать картошку. А зимой пилили в горах лес и свозили его в село на постройку домов и сараев.

Ефим всё подмечал, ни что не прошло мимо его глаз и ушей.

Так в хлопотах, заботе и работе прошла зима. Многое узнали парни, многое приметили, многому научились.

В общем, собираясь в обратный путь, это были уже зрелые, твердые, мужественные люди. Закалённые колючими ветрами, жарой и стужей. Борясь за свою жизнь прошли через тяжелейшие испытания.

Да и мудрость караван-баши была доброй наукой. Закалила их жизнь в походе, в борьбе с грабителями. Теперь это были не те простоватые, добродушные парубки из глухого села, а стойкие, повзрослевшие не по годам мужчины!

Караван-баши, как обещал, позвал парней в обратную дорогу. С ним веселее и надёжней.

Верблюды были нагружены. Ещё гнали скот и лошадей.

И как кстати были парни для Сулеймана. Он с нескрываемой радостью дал им три низкорослых, но резвых лошадки, и в путь!

Ехали обратно хоть и в ночных тревогах, но в довольстве. Днём на караван никто нападать не осмеливался, так как было много вооружённых охранников. А ночью нападали, и как шакалы выхватывали то лошадей, то скотину.

Месяца через два, после того как горы остались позади, караван повернул налево.

Сулейман уговаривал парней идти с ним дальше, на Ташкент. Обещал потом их отправить в большой русский город.

Но парни знали, что дама их ждут не дождутся родители и сельчане.

Стали прощаться с друзьями, обретёнными за время переходов каравана. Вспомнили кровавые набеги кочевников, как парни мужественно и смело защищали имущество караван-баши, как спасли ему саму жизнь.

Долго Сулейман не выпускал из объятий Ефима, расчувствовался, вынул из-за пояса револьвер Наган и вручил Ефиму со словами:

– Ты спас мою жизнь! Пусть этот револьвер спасёт твою!

Разве мог кто-нибудь тогда подумать, что этот револьвер спасёт многие жизни при обороне их будущего села.

Глава III

А между тем парней ждали дома так, что Пелагея, мать Ефима, выплакала все глаза. Втайне думала: – «Неужели не дождусь своего первенца. Сына статного, твёрдого и доброго с детства».

Плакала по-тихому, чтобы не заметил Никита Тарасович, а то беда! Скажет: «Что, живого хочешь похоронить!».

Пелагея верила, что Ефим жив. Но ни весточки, ни слуха не было с тех пор, как уехали парубки. Как в воду канули. Не спала глухими зимними ночами, ворочалась, вздыхала.

Никита Тарасович первое время покрикивал на Пелагею:

– Ты что, дурная? Мочишь дорогу сыну. Перестань, негоже так убиваться! Вон посмотри, Егор и не вспоминает про своего родного брата!

Потом Никита Тарасович слушая вздохи Пелагеи, сам уже еле сдерживался.

Уже две зимы прошло, а Ефима нет! Нет и слуху никакого. Никто ничего не знал и не слышал. Но сердце ему подсказывало:

– Твой сын вернётся! Молись за него. Сельчане уже давно похоронили парубков. Много тревожных слухов доходило, что там-то и там-то замёрзли ходоки. То двое, то четверо! Сердце разрывалось на части. Не может быть! Ефим живой, и он скоро вернётся!

Сельчане жили как и прежде. Пахали, сеяли, косили сено, свозили домой, молотили хлеб.

Зимой ездили в Полтаву на базар.

Разные слухи доходили до ушей Никиты Тарасовича.

Говорили, что мало кто ворачивался из тех далёких мест.

И вот уже приближалась третья зима, а от Ефима и Дмитрия ни слуху, ни духу.

Уже размесили грязь вокруг села, ни проехать, ни пройти.

Сидели за ужином в полумраке Никита Тарасович, Пелагея, сын Егор и дочка Полина, кареглазая, статная, похожая на мать. Молча ели. Каждый думал свою думу.

За окном лил проливной холодный дождь. Ветер стучал в окно, нагоняя скуку и тоску. Только что батько проговорил:

– Скорее бы выпал снег, сковало дорогу, да поехать в Полтаву. Может и услышим что-нибудь про Ефима.

Ветер зло стучал в окно. Никита Тарасович обернулся, Пелагея вскочила к двери.

– Да выйди же скорее, чует моё сердце!

Пелагея ахнула, открыв двери.

Перед ней еле стояли на ногах от усталости, промокшие до костей Ефим и Дмитрий.

Мать упала Ефиму на грудь. Остальные обступили ночных долгожданных гостей и буквально втащили в хату, мешая друг другу, загораживая проход. Переодели парубков.

Вбежал в хату Егор, с отцом, матерью, братом и сёстрами Дмитрия. Все причитали от счастья и радости, вытирая непрошенные слёзы.

Зимой стали мужики обсуждать результаты долгого похода. И так и так судили-рядили, не всё так, как хотелось бы! Как ехать, на чём? Сколько надо хлеба в дорогу? Брать ли с собой скотину?

Так прошла зима, весна, кончалось уже и лето.

Мать поговаривала, что Ефима надо женить. Уж очень хорошая девушка Татьяна, Василия Шевченко сестра. Певунья, а работящая, просто непоседа. Русоволосая, быстрая, уважительная. Часто спрашивала, не слышно ли что от Ефима? Ждала очень.

Хотели её посватать за парня из другого села, и Василий, брат её, соглашался. А она наотрез отказалась. Не пойду, хоть убей!

Жила она за селом, со старшим братом Василием Даниловичем и своей старшей сестрой Ефросиньей, нежной красавицей, будто из панского[31 - Пан – боярин, барин (Зап. Украина).] рода. Василий Данилович был груб с сёстрами, упрекал что их кормит.

Ветряная мельница, что осталась от отца, так же крутилась, то затихая, то сильно размахивая крыльями. Мука бежала ручейком в закрома.

Нелегко было сёстрам с таким ворчливым братом. И когда посватали Татьяну, то счастью её не было конца.

Ефим красавец на всё село, статный, умный, её мечта с детских лет. Любила она его ещё мальчиком, не спала ночей, когда он ушёл искать новые земли. А с тех пор, как сестру Ефросинью паныч увёз в Москву, женившись на ней, жизнь у Татьяны стала совсем невыносима.

Василий Данилович частенько приезжал из города очень уж навеселе. Трудно было выслушивать его громкие, нелестные выговоры.

Отыграли свадьбу. Ефим отнёсся к этому событию, как к вполне закономерному, обычному делу. Без особого восторга, но и не без тайного удовольствия.