Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

На обратном пути я всегда проезжал мимо магазина для бедных (вкусом) и вспомнил, что уже два дня назад я сносил до огромной дыры и выкинул очередные домашние штаны. Мне совершенно необходимо было купить новые; включил левый поворотник и, дождавшись вежливого водителя – дожить до окончания противоположного потока было невозможно – проскочил на парковку дисконт-центра. Как же мне нравится моя новая машина! Нет, ну всё-таки как же мне нравится эта моя малышка, эта моя секси-пекси очаровательно-скромная-но-в-то-же-время-охренительно-элегантная шведская сучка!!! Тише-тише, сейчас не время сублимаций и, непроизвольная эрекция не лучший помощник в пешем передвижении по гололёду…

Кто-то говорит, что его домашние штаны – это трусы. Тони, например, так говорит. Мне же нужны самые что ни на есть отдельные домашние штаны; я всё ещё надеюсь, что на нашей панельной девятиэтажке когда-нибудь приколотят медную табличку с текстом: «В этом доме жил и работал… Павел Павлевич Гончаров». А если уж ты живёшь и работаешь в одном и том же месте, то иметь отдельные штаны для хождения в них по дому (квартире в моём случае) не лишнее. К этим штанам у меня особые требования: чтобы в них не было жарко летом, чтобы в них не было жарко зимой (включают отопление!), чтобы в них не прели ноги и другие важные части тела, чтобы концы этих штанов не возились по полу, то есть, чтобы они плотно но не туго обхватывали запястья ног (есть такое словосочетание?!), чтобы они быстро сохли после стирки, чтобы оставались как можно дольше чистыми, и я мог, при желании, улечься их не снимая в чистую постель и уснуть. Материалом для таких чудо-штанов должен послужить или почти стопроцентный хлопок, или стопроцентный полиэстер тончайшей выделки, – такие относительно недавно появились.

Поднимаясь по скользкой лестнице на второй этаж, я почувствовал сильный запах ширпотреба. Я не стал оставлять свою любимую сумку в камере хранения, поэтому не удивился, когда за мной довольно тактично, но всё же отправилась шпионить одна из сотрудниц магазина – толстая (видно что обременённая ещё советским образованием и менталитетом) женщина. В магазинах данной ценовой категории и смысловой нагрузки, продавщицам не обязательно соответствовать каким-либо внешним и возрастным критериям; здесь работают бабули… Я углубился в ряды этих «бесовских одёж», выискивая взглядом и обеими руками нужную прослойку, сознание начинало путаться от тяжёлого запаха продуктов китайской лёгенькой промышленности. Когда я рассматривал бирки с размерами, на ум пришёл каламбур: «от великого до смешного один шаг»; некоторые вещички были мне и велики и смешны, хотя для домашней носки не принципиально. Довольно быстро найдя нужное изделие, я пошёл в примерочную, – на душе произошёл лёгкий перекос в сторону положительного настроения (не в последнюю очередь от хорошего ценника – я психологически готов был расстаться с семью сотнями, а тут всего-то двести пятьдесят). Около кассы – на самом сквозняке – стояла небольшая клетка со средних размеров попугайчиками. К клетке была приставлена картонка с надписью: «Подайте на пропитание». Секунду я смотрел в потухшие глазки птиц, а затем вышел. Когда я сел в машину, от моего стабильного утреннего настроения не осталось и следа. Перед глазами стояла картина: несчастные попугаи в клетке, а рядом с ними табличка с просьбой подать на пропитание. Кого убить за такое издевательство над птицами. Может сбить на полном ходу пешехода? А? Может проехаться по молодой мамаше с ребёнком, а когда за мной будет гнаться полиция, я просто направлю колёса к ограждению моста. Никто даже не поймёт причину моего бунта. Тысячи людей в год в разных странах слетают с катушек и начинают расправу над себе подобными, потому что упала последняя капля, и сосуд переполнился. Вроде как: условная единица человека за условную единицу жестокости над животными! Попугаи в этом вонючем магазине так устали, что даже не смотрят друг на друга. Табличка: «Подайте…» Я заплакал в бессильном гневе. Куплю я этих «нищих» попугаев и привезу домой, а как же мои собственные попугаи?! Выходит, что я ущемлю их права на благополучие и возможное счастье. Значит, я не могу купить этих попугаев. Я ведь даже не подал им на пропитание. Но второй раз я не смогу их видеть, – моё сердце разорвётся, я умру, и тогда некому будет позаботиться о моих птицах. Наверное, лучше сбить несколько дорожных полицейских, – найдутся идиоты, которые посмертно поддержат меня. Мне пора ехать. Вытереть сопли и ехать. Я вспомнил стрелка на башне в одном из городов США, потом вытер сопли и поехал.

So many different people

So many different kinds

So many, many, many different people

So many different kinds

Look at me, I'm a person

Look at me, I'm my own person

So many different people

So many different kinds

For better or for worse, different people…

Меня посетила мысль, которая принесла облегчение: «Какой бы страшной ни оказалась моя смерть, я приму её с радостью, потому что я посвящу её всем несчастным животным на планете, кроме человека». Если можно посвятить творческий акт кому-то, то и смерть можно посвятить. Чисес Крайст умер за всех людей, а я умру за всех животных. Решено.

…Are all the different people

And all their different minds

And different ways

It would take a lifetime to explain

Not one's exactly the same.

Глава 7

Пятнадцатое апреля две тысячи двенадцатого года. Воскресенье.

– «Пасха-а-а, я достану из серванта банку на три литра…» – пропел я вместо приветствия строчку из культурного наследия Юры.

– Ага! «Я покрашу яйца, хоть их в брюках и не видно…» – деланно заунывно пропел в ответ Аркадий.

– Не подумай, что я жалуюсь, но я бы хотел уже, наконец, вдохнуть крепко-алкогольный запах двух женских тел, сумма возрастов которых не превышает тридцать пять лет. У Боженьки сегодня приёмный день, могу просить… – я знал, что Аркадий оценит мой юмор, – мы любили подобные шутки.

Мы с Аркадиев восседали в ресторанном дворике торгового цента недалеко от моего района проживания. Солнце через стеклянный потолок и стену пригревало спину. Мы обсудили уже все вопросы касающиеся творчества, своего и чужого, и теперь просто сидели. Сидели и наслаждались новой весной.

– Ты ходил на выборы, – спросил я.

– Нет, – ответил Аркадий.

Спустя пять минут.

– Почему? – спросил я.

– Что, почему? – спросил Аркадий.

– Почему не ходил? – спросил я и тут же забыл, о чём хотел спросить.

– Куда? – спросил разморенный солнцем и обедом Аркадий.

– Что куда? – засыпая, спросил я.

Спустя пять минут.

– Ты за кого голосовал? – спросил меня Аркадий.

– За Длинного, – ответил я. – А Тони за Жирного, представляешь?!..

– Ага, а я не ходил, вообще, – сказал Тони. – А почему за Длинного?

– Чтобы Длинный потом не говорил: «Поль позавидовал моему росту и поэтому не голосовал за меня».

– Понятно. Ты, наверное, рассчитывал, что в случае победы Длинный поделится с тобой своими берцовыми костями? – Аркадий последние две минуты разговаривал с закрытыми глазами.

– Да, рассчитывал… – я не мог держать голову. – Твоя жена красила яйца?

– Неа, она же мусульманка, а мне на всё наплевать, – пробормотал Аркадий.

– А у меня нет яи… жены, – пробормотал я.

Со стороны мы выглядели как два отъезжающих наркомана. Слюней только не хватало. Я посмотрел на задремавшего Аркадия. А вот и слюни. В общем, чудесный весенний день. Закрыл глаза. Всё пространство заполнилось солнечным светом.

– Так что ты там рассказать мне хотел? – вдруг спросил Аркадий.

– Чёрт возьми, Арк, мы с тобой тут сидим как два пенсионера… Я даже счёт времени потерял, – проговорил я, пытаясь проморгать пелену на глазах.

– Что там насчёт Регины… как её?

– А, точно. Короче говоря, в последнюю пятницу подхожу к машине, чтобы уехать домой (я машину за трансформаторной будкой ставлю), тут ко мне задним ходом сдаёт Регина Петровна и говорит: «Не торопишься? Прокатимся?» Я так по-шпионски оглянулся и запрыгнул к ней в машину. Она медленно покатила через двор, а потом выехала на Вишневского. Я такой говорю (ну, пристегнулся, само-собой), говорю: «Слушаю вас внимательно, Регина Петровна». Я так понял, что мне хотят предложить очередную подработку в теневом секторе. «Слушаю, Регина Петровна», – говорю ей. А она: «Я тебя прокатиться позвала, а не разговаривать». Я ненавязчиво осматриваю интерьер, – крыша – сплошь стеклянная. Тогда я подумал, что… ну ты понимаешь…

– Ага-ага… – Аркадий внимательно слушал.

– …Обрадовался несказанно, ведь Регина Петровна – мечта поэта, а уж мне – писателю – вообще! За глаза и за уши!..

– Ага-ага, дальше давай!

– …на меня, конечно, ступор нашёл, вдруг я не правильно понял… Я только хотел какой-то звук издать, как она спрашивает: «На команду председателя работаешь?» Причём, вопрос явно риторический был. Я такой загадочный, типа: «Может быть, может быть». Потом понял, что переигрываю и говорю: «Да, мне доверили работу субботнего курьера». А она мне: «Нравится?». «Мне доплачивают», – отвечаю. «Сколько же, если не секрет?» – спрашивает, а сама уже смеётся вся изнутри. Я мысленно проговорил сумму, а вслух смешно сказать, что за десять тысяч вкалываю. Потом думаю: в конце-то концов, полно людей за эти деньги пашут как проклятые, а я всего-то полтора часа в неделю катаюсь по городу без пробок, к тому же у меня есть Шамиль…