Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии)

– Напомни, какие у тебя наколки на пальцах.

– А, наколки-то!.. На правой руке на пальцах: «1941», ниже «РАЯ», а на левой: «1945», а ниже на левой: «Победа».

*****

– Как вам салют, герр Аркадий, – спросил я с акцентом и поправил пенсне.

– Гуд… – ответил Аркадий. – Вери гуд.

Аркадий был одет в форму баварской буфетчицы, с буферами навыкате. Я был одет в форму баварской сосиски с горчицей. Вокруг было полным полно народу. Все мы стояли на трамвайных рельсах, и трамваи вынуждены были нас объезжать. Трамваи не хотели вызвать гнев толпы, пребывающей в патриотическом угаре. Пьяные мужчины обнимались с пьяными женщинами, а их пьяные дети, сидя на шеях своих отцов, исступленно кричали «Уря-я-я-я! Уря-я-я-я-я-!» Камеры сенсорных телефонов были направлены на взрывы пиротехники на горизонте. Кто-то запел популярную песню в нескольких шагах от нас с буфетчицей. В воздухе запахло социальными волнениями.

– Их бин русиш салютен! Дас ис Фольксваген! – снова заговорил Аркадий.

– Йа-Йа, дойч швайн, май либен Августин, – разделил восторг Аркадия я.

*****

Девятое мая. Поздний вечер.

Стронг ушёл в магазин, а мы с Тони остались стоять.

– Смотри-смотри, идёт… Наркоша, – Тони взглядом указал мне за спину. – Бутератчик, сто пудов.

Я обернулся и, в двадцати метрах от нас, увидел парня, который ходил неровными кругами в свете уличного фонаря; его движения можно было принять за движения пьяницы, не будь они такими быстрыми. Парень, очевидно, хотел дойти до магазина, но свет уличного фонаря захватил его в плен и, наркоша отчаянно бился в его жёлтом вязком круге, точно мотылёк под потолком.

– Тони, а бутератчики агрессивные? – я начал волноваться. Тони тоже напрягся.

– Вроде, да…

Мы отвернулись, оставив несчастного наедине с его демонами.

– Наркоманы чёртовы! – с утрированным укором и отвращением вымолвил я.

Тони с секунду смотрел на меня, затем мы рассмеялись. Стронг вернулся из магазина.

– Сейчас в магазин такой кадр завалился! Это надо было видеть. Под «бутом» похоже, – со смехом сказал Стронг.

В это время на крыльцо магазина выплыл наш наркоша.

– Фига се! Как он мимо нас прошмыгнул?! – с истинным изумлением обратился я к Тони.

– Может через кроличью нору? Он так расширил своё сознания, что сказал себе: «Всё что ни есть – иллюзия!» и нырнул в портал соединяющий магазин с фонарём, – подкинул вариант Тони.

– Ага-ага, а на кассе, ввиду отсутствия денег, поднапряг карму и сказал себе: «По большому счёту: дорого и дёшево – это одно и то же» и купил всё! – развил мысль я, использовав в качестве предполагаемых слов наркомана текст группы «Кирпичи» (ссылка сделана – претензий от Васина быть не должно).

*****

У меня зазвонил специальный телефон. На экране высветилось имя звонившего, а точнее его наименование: «Мамочка».

– У аппарата, – ответил я.

– Ровно два часа ночи. Одиннадцать, – продиктовал молодой мужской голос.

Глава 9

Тринадцатое мая. Воскресенье. Уборка в квартире тёти Валечки. Я был призван как член семьи, и я явился.

Мне доводилось и раньше разгребать подобные посмертные завалы. Первый, который я помню, был в Петербурге в две тысячи четвёртом году осенью, – папа снял дешёвенькую двухкомнатную квартиру в посёлке Левошово – что в десяти минутах езды от конечной станции метро «Проспект просвещения» – в этой квартире буквально за два дня до нашего вселения умерла от алкоголизма хозяйка, и родственники, по какому-то невероятному знакомству, сдали эту жилплощадь нам с папиком. Квартира находилась на втором этаже двухэтажного дома, в котором жили одни питерские алкаши, которые, как сговорившись, подселяли к себе гастарбайтеров. Во второй комнате квартиры ещё неделю после нашего с папиком заезда ночевал дядя из Таджикистана; скажу о нём несколько слов: сам он выглядел очень представительно (если не принюхиваться), – рубашка, галстук с зажимом, начищенные ботинки, – короче, моя бабуля решила бы, что он… ну, скажем начальник цеха на танцах в доме культуры. Комната же, которую папик любезно позволил ему занимать ещё неделю, была похожа на то место, где содержат похищенных людей самые жестокие похитители: пол с толстым слоем песка, оборванные обои, наполовину затянутые полиэтиленом оконные рамы, покосившийся шкаф с эротическими наклейками на дверцах, плесневелый матрас и выпотрошенная подушка. В общем, весёленький дом! Прямо напротив нашей квартиры жил, вроде бы, безобидный алкаш по имени Майкл, но опасность от него всё-таки была, – он несколько раз засыпал с сигаретой и, так как он был правша, то правая сторона его тела была в ожогах. В тот день, когда я впервые переступил порог моего нового питерского обиталища, я сделал то, что не делал к тому времени уже давно, а именно – заплакал. Четыре долгих дня мы выкидывали мусор, – на нас даже пожаловалась мусоровывозящая компания, ибо все контейнеры и всё пространство рядом с ними были завалены хламом из нашей квартирки.

Вспоминается и второй случай моего соприкосновения с материальным доказательством чужой прожитой жизни. Это было лето две тысячи шестого года. Мы с папиком получили заказ от родственников почившей старушки разобрать крышу её деревенского домика: снять шифер, затем рубероид, потом разломать деревянные основания, короче, полностью обнажить чердачное помещение. Когда нашему взору открылось содержимое чердака, мы были в изумлении от количества старых вещей, я-то и вовсе почувствовал себя молодым Харрисоном Фордом. Чего там только не было, не было разве что мумии её старика на кресле-качалке со скелетом кошки на коленях. Среди птичьих клеток и швейных машинок с ножным приводом я отрыл подшивку журнала «Вокруг Света» с тысяча девятьсот двадцать четвёртого по шестьдесят шестой год; я – как давний читатель этого издания, посчитал своим долгом прикарманить эти несколько стопок. Папа, в свою очередь, аккуратно сложил в багажник своей развалюхи, рядом с теперь уже моими журналами, более ста граммофонных пластинок с музыкой разных жанров, а граммофон (который мы тоже нашли на чердаке) положила на заднее сиденье, как и альбом со старыми марками.

Я считаю, что эти три эпизода из моей жизни, а именно: квартира в Левошово, крыша деревенского домика и квартира тёти Вали, были одного порядка, поскольку позволили мне соприкоснуться с целой человеческой жизнью, которая длилась, длилась, длилась-длилась и закончилась. Мне было интересно перебирать все эти старые открытки и фотографии, канцелярские книги с записями результатов спортивных матчей и журналы кройки и шитья, абажуры и поделки из дерева, школьные тетрадки давно выросших и умерших людей, пластинки и бобины с неведомыми записями, съеденные молью мягкие игрушки и фуражки с олимпийской символикой, статуэтки, шкатулки, пуговицы и столовые сервизы, соломенные шляпки и вымпелы со значками, заначки крупы, которыми не успели воспользоваться. Среди множества книг мне на глаза сразу попалась хрестоматия по истории философии; я с гордостью вспомнил о том, что единственный из группы получил четвёрку по философии. Открыл книгу примерно на середине и прочитал второй сверху абзац: «Мир, в котором мы обитаем, представляет собой как бы огромный театр, причём подлинные пружины и причины всего происходящего в нём от нас совершенно скрыты, и у нас нет ни знания достаточного, чтобы предвидеть те бедствия, которые беспрестанно угрожают нам, ни силы достаточной, чтобы предупредить их. Мы непрестанно балансируем между жизнью и смертью, здоровьем и болезнью, изобилием и нуждою, – всё это распределяется между людьми тайными, неведомыми причинами, действие которых часто бывает неожиданным и всегда – необъяснимым». Кто это? Давид Юм. Положу эту книжку в машину, – буду читать в пробке. Отложив книгу, стал рассматривать полки с многочисленными поделками из дерева, – алкаш-сожитель тёти Вали, который умер примерно полтора года назад, был склонен к прикладному искусству, всё его поделки из дерева имели практическую сторону – являлись светильниками. Но меня заинтересовал предмет массмаркета, а именно вылитый из какого-то металла бюст Николая Васильевича Гоголя, и, судя по весу, он не был полым. Протерев занавеской бюст, я оба своих трофея отнёс в машину; книжку положил на пассажирское сиденье, а бюст Гоголя закрепил в боковой сеточке-держателе в багажнике. Вернулся в квартиру. Мама по большей части, как и я, не выгребала мусор, а разглядывала вещи; один Ратмир ходил с охапками хлама на помойку и обратно.

Я смотрел диафильм про чужую жизнь и улыбался. Не считаю себя слишком уж особенным человеком, но кое-что скажу наверняка: когда закончится моя жизнь, никто не станет разгребать мои «культурные пласты», потому что моя история написана пальцем по поверхности воды…

Глава 10

Девятнадцатое мая. Суббота. Казанское время: одиннадцать утра.

– Вот то, что ты меня просил, – сказал Шамиль и протянул мне пакетик.

– О, спасибо. Как договаривались?

– Да, давай четыре с половиной. «Мы своё признанье не забууудем, – свет и радость и мы приносим люуудям», – Широколицый не лишён чувства юмора; я так и знал, что он был воспитан на добрых мультиках.

– Но… «дворцов заманчивые своды не заменят никогда свобоооды…» – я задумался над своими же словами.

«Нам любые дороги дорооооги», – вступил на заднем плане хор МВД. – «Ла-ла-ла-ла-ла-ла!»

Я отдал деньги Шамилю, попрощался с ним, выходя, попрощался с буфетчицей. Сегодня отличная погода, и, если верить синоптикам, завтра тоже будет хорошая погода. Интересно, а мне отпуск полагается? Последние дни из головы не выходила мысль о том, что мне пора соскакивать со всех тем и купить квартиру в ипотеку в северной столице, утроится на какую-нибудь работёнку, сосредоточиться на литературной деятельности. За последнее время ничего художественного из-под моего пера не вышло. Я по-прежнему, занимаясь всей этой работой, не чувствовал себя в своей тарелке. Я набрал Мусю, но после двух гудков скинул, потому что подумал, что сейчас ещё слишком рано, чтобы не спать, – суббота всё-таки. Однако, Муся сразу же перезвонила. Я скинул её звонок и перезвонил сам.

– Ты что скидываешь? – спросила Муся.

– Привет. Ты сейчас что делаешь? Может увидимся?

– Приезжай. Через сколько будешь?

– Пятнадцать минут, – ответил я.

Я заехал к Раисычу, потом за мороженным, и уже через двадцать минут я сидел на кухне у Муси.

– Помнишь, ты мне говорила, что осенью собираешься отправиться на Бали? Или куда-то ещё? – начал я.

– Да… На Бали собира… лись, – ответила Маша.

– Собирались?! Так ты не одна едёшь! Вон оно что! А я хотел с тобой напроситься… Понятно… – я премного огорчился.

Муся была моим проводником в мир наркотиков, поэтому я резонно считал, что ехать в Азию в нарко-тур лучше всего именно с ней.