La Critica (первая книга казанской трилогии)

Она покачивалась вправо-влево на своём кресле руководителя, надеясь на то, что на меня произведёт сильное впечатление её зрелая сексуальность. Я не собирался выдавать своего глубокого впечатления её зрелой сексуальностью, потому что вслед за этим всегда следуют экономически невыгодные уступки. Впрочем, я ошибался, но это неважно. Я изобразил меланхолию и ответил на её замечание:

– По бабушке я – поволжский индеец.

На моём лице не было и тени иронии; не смотря на лицо собеседницы – как бы осматривая кабинет, – в отражении стеллажа я заметил искреннюю реакцию на мою остроту.

– Извините, мне надо выйти, – она поспешно вышла из кабинета.

Оставшись один, я, как всегда, находясь в новом для себя помещении, обследовал взглядом верхние углы на предмет камер наблюдения. На первый взгляд камер не было, и я немного поковырял в носу. Кабинет производил впечатление обычного помещения для директора небольшого общепита: стеллажи с мерной посудой, электронные весы, рекламные проспекты, бланки и прочее. Вернулась Сицилия Владимировна.

– Итак, Вадим, – она развела руками, но не хлопнула в ладоши, а медленно сомкнула их, – на первый взгляд вы нам подходите.

– Вам?

– Мне?!.. Нашему заведению… В качестве рекламного носителя, – Сицилия Владимировна так стушевалась, как будто я ворвался к ней в туалет.

– Рад. Не передать словами, как я рад, – немного иронично, чтобы она не поняла как на самом деле я рад, ответил я, вставая с кресла.

– Мы, непременно сработаемся, – протянула руку для пожатия Сицилия.

– Да, всенепременно, – я легонько пожал кончики её холодных влажных пальцев.

Наполовину я уже вышел из кабинета, когда она вдруг громко спросила:

– Для кого La Critica?

Я вздрогнул и обернулся.

– Для всех, – тихо сказал я.

– Как Айфон? – с усмешкой спросила Владимировна.

– Как сметана, – улыбнувшись, ответил я.

*****

– «…Чувствую, как напитки маршируют сквозь меня, будто на параде, будто идут в атаку на тоску, будто идут в атаку на безумие…» – прохрипел Глеб, невидящим взором уставившись в спёртый воздух своей комнаты.

– Кальсоны и майка вкупе с крашенным коричневой краской деревянным настилом пола, на котором вы возлежите… Рад констатировать тот факт, что вы полностью освободились от былого снобизма. Народ вас полюбит, не сомневайтесь, – я ещё несколько секунд посмотрел на валяющегося на полу пьяного Стальского и пошёл на кухню.

Он сегодня, что называется, отталкивался от дна: падал на самый низ алкогольного злоупотребления, чтобы назавтра, проклиная то, что родился, завязать на полторы недели. Ни дать ни взять, Пол Ньюман в образе Хладнокровного Люка, – такой же насмешливый, красивый, разбитной и непредсказуемый. До завтрашнего вечера он не работник.

– Что это с ним?! – испуганно спросила, вбежавшая на кухню Марта.

– Так бывает. Он в порядке, – как можно увереннее ответил я, всматриваясь в содержимое холодильника, скрывая тревогу.

– Он не уснёт с сигаретой? Как думаешь? – Марта присела на табуретку.

– Нет, не уснёт. Есть хочешь? Приготовить тебе что-нибудь? – я хотел отвлечь Марту от грустных мыслей о брате.

– Буду то же самое, что и ты, – ответила Стальская.

Я приготовил ужин, и мы поели в комнате Марты. После еды я решил немного выпить и замешал себе коктейль. Марта от алкоголя отказалась.

– Чтобы Глебу меньше досталось, – пояснил я. – Ты съездишь завтра с нами за компанию в несколько мест по делам газеты? Надо сфотографировать кое-кого. У тебя, кажется, фотоаппарат имеется. А вечером поужинаем на халяву в «Фанерном Пейзаже». Если ты не занята, конечно.

– Я… Я могу. После игры. Да. Глеб там не умер? – Марта пыталась проникнуть взглядом через стену в комнату Глеба.

– Он не умрёт в этот раз, не беспокойся. Он воплощает в жизнь принцип: «Завязывать нужно тогда, когда коснулся дна».

– Кто сформулировал этот принцип? Какой-то европейский писатель начала двадцатого века? – спросила Марта немного раздражённо.

– Нет. Так говорил Хэнк Муди – герой сериала «Калифорникейшн», – пояснил я.

– Всё-таки я схожу – проверю его, – начала подниматься Стальская.

Я наморщил лоб, чтобы казаться не менее обеспокоенным, хотя я прекрасно знал, что с этим алкоботом ничего критического не случится. В этот самый момент Глеб развеял сомнения в своём присутствии в мире живых громкой декламацией:

– «И я размазываюсь по стенам, заползаю в окопчик собственной Богом проклятой души!..»

*****

Двадцать часов спустя.

Мы присутствовали на волейбольном матче, в котором участвовала Стальская. Так правильно говорить: «в котором участвовала»? Она играла за команду нашего Универа. На её футболке стояла цифра «5». После матча она обещала нас свозить в несколько мест и сделать на свой фотоаппарат несколько снимков. Фото людей – героев нашего первого номера, – в основном наших старых знакомых, подвизающихся в ресторанном бизнесе.

– «О Боже праведный, откуда этот рой прелестных девушек возник передо мной?» – нараспев продекламировал я классика.

Глеб покивал, соглашаясь с классиком.

Глеб переспал с третью команды по волейболу нашего Универа. Просто, чтоб вы знали. Стальский старался уважительно отзываться о тех многочисленных девушках, которые падали ему на конец, но, сами посудите: трудно искренне уважать людей, которые на тебя молятся; в такой же ситуации пребывает Бог, (всё таки немного) свысока смотрящий на человечков.

Очень быстро моё внимание сосредоточилось на других вещах. Я любовался тонким станом Марты и находил в каждом её движении частичку вселенской гармонии и грации. Моё воображение рисовало волнующие картины, на которых была пустынная необитаемая Земля и последние два человеческих существа – Марта и я. Люди, обращённые в каменные статуи, безмолвно взирали на недвижный воздух. В сотнях невидящих глаз, как в зеркалах, отражался танец двух последних живых существ, становящихся одним.

– И вот ещё: под номером девять. Я бы сказал, что ей не хватает шестёрки перед девяткой. Это бы указало на некоторые её предпочтения, – Стальский достал свой курительный набор и начал крутить самокрутку. – Известно, что спортсменки утилитарно подходят к сексу.

Последние судороги преджизненной страсти. Затемнение. Занавес.

– Номер двенадцать… Они все как двухместные авто, – очень спортивные.

– А?.. – очнулся я. – Я всё прослушал. Что ты там о нашей тачке говорил? Дай-ка бинокль.

– На.

Найдя невооружённым глазом Марту, я приложил к глазам оптику. Я всегда думал, что мне достаточно королевы, а теперь узнал, что мне нужна Богиня. И прямо сейчас я смотрю в бинокль на её попу.

– На попу моей сестры смотришь?

– Да, – не отрываясь от бинокля, ответил я.