Мне всегда было трудно удержаться от грубости, когда я подозревал, что кто-то пытается навязать мне свою волю. Признаться, я терпеть не могу принимать подарки. Люди дают ненужные тебе вещи и чувствуют себя при этом благодетелями. А ты не можешь отказаться, ибо это невежливо. С другой стороны, подарок старика отличается от подарка молодого человека. Подарок старика – это ступень к освобождению его бессмертной души от земного балласта.
– Тётя Сара, я действительно не люблю вещи, которые мне дарят. Они у меня надолго никогда не задерживаются. Я с вами откровенен, потому что вы мне нравитесь.
Старая леди внимательно слушала мои объяснения, а когда я закончил, промолвила:
– Ты должен его принять. В этом весь смысл.
Я остановился в своей попытке скрыться за входной дверью. Когда мне говорят «В этом весь смысл», я вдруг понимаю, что в этом действительно весь смысл.
– Ладно, давайте, – протянул я руку.
– Ты знаешь, что с ним делать, – со счастливой улыбкой сказала она.
– Да, – ответил я, пряча подарок в карман. – Да.
«…И когда она шла к себе домой по дороге, о которой знала, что он по ней не пройдёт, я смотрел, как она снимает со своих смирившихся рук длинные, бессмысленно красивые перчатки…»
М. Пруст
Глава об обратном захвате дофамина
30 апреля.
Всю ночь я провёл в дружном коллективе нашей газеты у меня на квартире, готовя номер La Critic’и. Материал получался взрывоопасный. Ком тужур, в общем-то. Могли последовать как официальные санкции в виде исков, так и неофициальные: в виде направленного вульгарного членовредительства. Опять. «Если бы про меня такое написали, я бы «заказал!» – поделился со мной своими чувствами Глеб. Хотелось верить, что «вульгарный» этап мы минули; это не так, тем не менее. «Это our way», – философски умозаключил я и продолжил причёсывать текст.
– Предпоследний день апреля, время ти-ка-ет! – стоял над душой Эмиля Стальский.
– Почему в последний момент?! – поинтересовался Иван, который никаких обязанностей не исполнял, а просто составлял нам компанию.
– Просто я весь месяц был занят, – деловым тоном проговорил Стальский.
Я, как бы незаметно от Стальского, показал практикантам жестом, какими именно делами был занят Глеб. Они посмеялись. Глеб тоже. Последние пять дней Стальский прогуливался со своей благодетельницей по Парижу, и только восемнадцать часов назад прилетел обратно. Что и говорить, месяц выдался нелёгкий.
*****
– Ладно, я поехал домой. На ногах не стою, – без пяти два ночи заявил Глеб.
Стальский не спал уже двое суток. Я – больше суток точно. За последний год я научился при необходимости не спать по трое суток, а также научился не просыпаться двое суток.
– Езжай. Я приеду, как только закончим и отправим Марте, – ответил я.
Стальская, сидя дома, ждала, когда мы отправим ей на почту готовый материал, чтобы она могла сверстать номер и переслать его Ильгизу в типографию.
Я закрыл за Глебом дверь. Он явно что-то недоговаривал, но это «что-то» не было связано с новым номером, поэтому сейчас имело для меня второстепенное значение.
*****
Формально 01 мая.
Кукушка прокукарекала половину шестого утра, когда я надел ботинки в прихожей, чтобы умчаться домой. Через минуты мы трое – практиканты и я – спустились вниз и вышли во двор.
Около своей машины я сказал им «пока» и сел внутрь.
– Такой вопрос, Вадим, – заговорил Ваня, когда крыша уползла в багажник, и я снова появился на виду.
– Да.
Вид у них обоих был сдержанно-возбуждённый.
– А Глеб точно не из наших? – спросил Ваня.
– Нет, Глеб – еврей, – шуткой ответил я.
– Мы не про это, – усмехнулся Эмиль.
– Да, я понял. Нет, коллеги, насколько я знаю – а я знаю – он не из ваших, – я усмехнулся. – По крайней мере, пока.
– Так значит, у меня нет никаких шансов? – деланно грустно спросил Ваня.
– Ну, не знаю. Попробуй его разозлить, – посоветовал я.
– Оставим как вариант, – Ваня оценил мою остроту.
– У вас что, свободные отношения? – я перешёл на шёпот, хотя Эмиль стоял рядом.
– Ага. Мы не всегда будем молодые, – ответил Ваня.
– Понятно, – я подивился лёгкости бытия. – Если вдруг Стальский сменит раскрас, и мне станет об этом известно, то вы будете первым, кому я расскажу, – пообещал я и завёл мотор.
Ребята ушли в свой дом студента, находящийся в тридцати секундах ходьбы, – через два дома от моего. Я вдохнул весенний, уже майский воздух и прислушался к звукам природы. Птицы беспощадно пели, призывая друг друга к продолжению рода и другим приятным жизненным хлопотам; я тихо позавидовал. «Мы не всегда будем молодые». По пробуждающемуся ото сна городу с ветерком, с настоящим небом над головой.
Через пятнадцать минут выехал на трассу и прибавил газу. «That’s life – that’s what all the people say…» – пел старина Фрэнк из колонок авто, а я делал вдохи и выдохи.
You’re ridin’ high in April, shot down in May
But I know I’m gonna change that tune
When I’m back on top, back on top in June
В шесть десять утра я ковырялся ключом в замке коттеджа. К моему удивлению Стальские не спали. Ещё из прихожей я услышал, что они ругаются в гостиной. Я не собирался таиться, чтобы подслушать разговор, поэтому громко загремел связкой со всеми ключами, вешая её на специальный крючок. Стальские перешли с крика на злое шипение.
– Кто автор этого дурацкого сценария? – шипел Глеб. – Марк – хитрож… адвокат – Апрелий?!
– Как ты догадался?!.. – прошипела в ответ Марта.
Я прошёл в зал и махнул рукой партнёрам.
– Не обращайте внимания, я сейчас выпью сто, может сто пятьдесят миллилитров, и поднимусь к себе, – произнося эти слова, я доставал бутылку из морозилки, стакан из-под стойки.